– Не знаю я никакого адвоката, – соврала Настя. – А что он прислал?
– Вон, – Катя кивнула на холодильник, где лежали коробка конфет и свертки, – ты не могла бы вернуть?
– Могу отдать Мураду, он всех знает, – Настя вертела в руках красивую мягкую упаковочку, возможно, с шелковым платком. – Так у тебя с Андреем, хм… ну ты даешь! Вот, блин, Катюша! А что же твой Елекс? Прощай, любовь?!
– Ничего, он в Лондоне…
– Уехал? Что, насовсем? – поразилась Настя.
– На стажировке.
– А-а-а… Ну вот, вернется, а тут Андрюша! Лежит! – нагло засмеялась Настя. – Богатый Буратино!
Катя не отвечала.
– Ладно, я больше тут жить не буду. И платить. Мы с Мурадом хотим новую квартиру покупать… – опять соврала Настя и встала. – Давай, сеструха, будут проблемы, звони! Молодец, что тут скажешь?!
Только она ушла, приехал Андрей, обнял ее дружески, осмотрел, притворяясь строгим:
– Больная Екатерина Рождественская?! Температура? Аппетит? Стул? Кто тут курил? – принюхался, смешно пошевелив ноздрями.
– Настя… – невольно улыбнулась Катя.
– Понял. Ты завтра на работу, я Гоче позвонил, попросил, чтоб не обижали. Больничный тебе оформят.
– Меня там никогда не обижали. А ты откуда всех знаешь? И какой больничный? – удивилась Катя.
– Это был мой ресторан, я Гочу брал на работу – в Тбилиси его нашел. Я на минуту, по дороге заехал, улечу в Красноярск на пару дней. Если что – звони мне или Саше… Ты почему никогда не звонишь?
– Андрей, я выздоровела, и я не маленькая, – засопротивлялась Катя. – Я уже просила!
– А что я делаю? – Андрей поднял руки вверх, стоял и любовался Катей. – Книги Саша привез?
– Привез, спасибо, но больше не надо, мне их ставить некуда.
– А мне так понравилось покупать книжки! Забытое удовольствие, я и не знал, сейчас любые старые издания можно купить. Их раньше не достать было! Я, кстати, читать снова начал! Ты меня хвалишь?!
– И что читаешь?
– Та-ак… Рассказы Шукшина, – он загнул палец.
– Да-да, я тоже очень люблю…
– «Архипелаг Гулаг» начал. Я его в самиздате на фотобумаге еще читал, а тут книга. – Андрей глядел на высокие стопки, сложенные на подоконнике и на полу у стены. – Давай все-таки снимем вторую комнату, она же свободна!
– Все, я уже просила, мне ужасно неудобно, и книги, и все это… Я себя плохо начинаю чувствовать, Андрей, я не понимаю…
– Ну ладно, ладно, это уж мне расслоение общества, – пробасил шутливо. – Все! По пути в аэропорт заехал, попрощаться.
Он обнял ее и вошел в лифт.
Катя постояла у открытой двери, слушая, как Андрей спускается и как выходит внизу из лифта. Она была бесконечно благодарна ему за то, о чем он даже не догадывался. Просто за то, что он, такой сильный, был рядом. Теперь, когда она нечаянно вспоминала о Настином дне рождения, она всегда странным образом оказывалась там вместе с Андреем и ничего не происходило. Совсем ничего! Все эти страшные толстые и крутые мужики сдувались в ее воображении и бесследно исчезали из памяти.
Дорогие же вещи и продукты смущали как следует. Она выросла в других условиях и отлично без всего этого обошлась бы. Но дело было даже не в этом – ее семья по-настоящему нуждалась, и килограммовая банка черной икры или дорогой музыкальный центр – это были не копейки, как смеялся Андрей! Хотелось завернуть это все, отнести в магазин и попросить взамен так нужные деньги. И тут же стыд охватывал от этих невольных, но настойчивых мыслей, она ненавидела себя, ей казалось, что лезет в карман Андрея.
Она просила его не делать ничего такого, Андрей искренне не понимал, смеялся, обнимал и дружески тискал ее, и видно было, что ему все это доставляет радость. «Катя, я похож на человека, у которого две жизни? Не переживай, у меня полно денег! Вот такая гора!»
Леша иногда звонил из Лондона, но чаще писал длинные эсэмэски, напоминал про компьютер. Катя опять обещала, но денег не было. Все, что получила, она отправила домой. Говорить об этом Алексею было неудобно, и он окончательно обиделся. На третьей неделе их разлуки написал сумбурное письмо, где просил сказать прямо, если у нее нет на него времени, а не морочить ему мозги. Письмо было обидное, возможно, и пьяное, и странным образом прозорливо и грубо намекало на Андрея. Катя решила, что с ближайших денег обязательно купит, писать об этом не стала. Когда она вспоминала об Алексее, перед ней возникали его прекрасные, телячье-наивные глаза и у нее сами собой начинали течь слезы.
Она очень переживала. Он кинулся ее защищать, из-за нее его зверски избили… славный и честный Лешка удалялся от нее. И это тоже из-за Андрея. Она рассеянно пыталась думать об этом, сравнивала их невольно, Андрей был мужественнее, ярче, яснее. Лешка в сравнении с ним был совсем еще не мужчина, милый, не очень самостоятельный и наивный в своих поисках. Рядом с Андреем было надежно, а к Лешке хотелось прижаться… просто прижаться и обнять, как она когда-то обнимала Федора.
После долгой болезни мир заново открывается: все остро, трепетно и страшновато, что тебя забыли и не узнают. Катя шла на работу. Снег пушисто лежал на тротуарах, машинах и деревьях. Первый московский снег, который она видела только из окна, был совсем другим. Этот же был свежим, пах холодом. Все было непривычным, тревожило.
Люди тоже были другими. Все уже в зимнем, – понимала Катя, косила глаза на рукава своей осенней куртки и думала, что надо срочно что-то купить, иначе это может сделать Андрей, и от этой мысли краснела так, будто все на этой людной улице, все, кто спешили сейчас к метро, эту ее подлую мысль знали.
На Тверской в витринах появились елки, украшенные игрушками. В «Мукузани» на входе тоже стояла нарядная и живая, небольшие искусственные ее деточки мигали мелкими цветными гирляндами в окнах, остальное все было по-прежнему, только немножко нервно – курс доллара рос как на дрожжах. Богдан Шапкин с деловым видом посоветовал ни в коем случае не хранить деньги в рублях, а каждый день – он со значением поднял палец вверх – менять на доллары. Богдан был двойным или даже тройным патриотом – не только к антенне его американского «Форда», но и к ручкам дверей с двух сторон были привязаны крепко потрепанные несчастные георгиевские ленточки.
Гоча, Заза, красотка Манана окружили Катю, улыбались, трогали ее, жалели, что похудела.
– Ти мой шашлык ела? – Толстый Заза заглядывал в глаза. – Не бросала в пропасть?
– Что это Андрей Каменев так о тебе заботится? – спросил с добродушным намеком Гоча, когда они остались вдвоем.
Катя замерла.
– Нет, ничего, мы просто… – она хотела сказать «друзья», но запнулась, покраснела, как рак и растерянно посмотрела в черные глаза шеф-повара.
За эти почти три недели болезни Катя отвыкла от людей. Она предупредительно улыбалась клиентам, была напряжена и внимательна, боясь ошибиться даже в самом простом. Ей казалось, что она ничего не помнит. Но ей были рады, подбадривали, и на кухне и официанты, постоянные клиенты узнавали, улыбались как старой знакомой, и все потихоньку становилось на свои места.
На другой день утром – она собиралась на работу – в дверь позвонили. Какой-то парень, черноволосый и смуглый лицом с сильным кавказским акцентом, довольно бесцеремонно попытался внести коробку.
– Что это? – Катя почти невежливо удержала дверь и не пустила.
– Компьютер, просили передать… – очень удивился ее вопросу парень, даже красные пятна пошли по смуглым щекам, и поставил коробку на пол. Она была криво перевязана розовой ленточкой.
Катя поняла, что это очередное послание от адвоката, и решительно закрыла дверь.
– Никогда больше ничего не приносите! – бросила на ходу: – И ему передайте!
Парень растерялся, постоял еще, глядя в бумажку с адресом, ничего не сказал и ушел. Он был действительно азербайджанец, близкий товарищ Алексея, хорошо разбирающийся в компьютерах. Он написал Алексею все, как получилось, спрашивал, что теперь делать с купленным железом? И Алексей понял, что у Кати кто-то есть. Что еще он мог предположить, если человек не хочет его видеть? Он перестал отвечать на Катины эсэмэски, а когда она несколько раз набрала его номер, трубку не взял. Прислал только: «Не звони. Это ни к чему. Все в порядке».
В середине декабря Катя поздно вернулась с работы. В квартире сильно пахло табачным дымом. В кухне сидела Настя.
– Здорово, подруга! – Настя была навеселе, ополовиненная бутылка шампанского стояла перед ней. – Я твою бутылку открыла, моя вон, пустая. – Под столом валялась бутылка из-под вина. – Давай со мной, я вернулась, видишь. Никого у меня нет в этом чертовом городе, кроме тебя. А вообще – только баба Дина… – она задумалась мутноватыми, невпопад помаргивающими глазами, – мамашу свою я уже сто лет не видела! И не хочу!
Катя разделась, села напротив:
– Что случилось? С Мурадом поругались?
Настя смотрела на Катю строго, как будто изучала.
– Давай, выпей со мной. У меня такая херня, Катька… – она тряхнула головой, разлила остатки шампанского по бокалам. Настя была не столько пьяной, сколько взвинченной. – Бокалы у тебя, вон, красивые… Тоже этот подарил? Ну, везет, тебе, бляха!
Они пригубили, Настя поморщилась, заглянула к себе в бокал и недовольно отставила.
– Не хочу больше, меня, наверное, тошнит. – Она снисходительно прищурилась на сестру. – Беременная я!
Катя молчала напряженно, она уже почувствовала что-то такое.
– Да не смотри ты…
– Зачем пьешь? – Катя собрала бутылки и сунула их в мусорное ведро. – А Мурад знает?
– Уф-ф! – Настя зло тряхнула головой. – Знает Мурад! Как побитая собака, выгляжу, да? Да так, так, я в зеркало смотрюсь.
Настя тяжело вздохнула, сморщилась, сосредотачиваясь:
– Да что, Мурад… – Она зло шмякнула ладошкой по столу. – Они вдвоем были!
– Кто?
– Кто-кто… не знаю я, кто отец! Мурад, сука, сам все придумал! Он извращенец, просто так уже не может, ему скучно! Вот! – она растопырила руки. – Уговорил меня! Втроем мы были целых две недели! Кореш у него приезжал из Баку. Пф-ф-ф!!! – Настя на глазах трезвела от своих слов.