Катя пожала плечами. Андрей продолжал изучать ее, потом заговорил:
– Честное слово, никаких таких мыслей соблазнить тебя или что-то такое. Нет, иногда разливается по телу какая-то блажь, но не больше! Может, потому, что я в два раза тебя старше? Я, когда… – он, улыбаясь, обнял ее за плечи, и они пошли вперед, – у меня сейчас любимое развлечение в самолетах – я о нас думаю. Как о двух таких вот людях, которые встретились в жизни. Очень интересно, непросто все, и почему-то приятно об этом думать. Может, потому, что отношения честные? – Он сжал ее плечо. – И очень часто, это мне веселее всего, представляю себя твоим ровесником, и бедным, кстати! – он поднял палец. – Так, чтоб беднее мыши. Вот бы мы тогда посмотрели! Интересно, обратила бы ты на меня внимание, на молоденького?!
– Не знаю, не знаю, Андрей Михалыч! – весело сморщилась на него Катя.
– Тебя, правда, не смущает мой возраст?
– А почему он должен смущать? У меня с отцом были такие же отношения. Он был лучший мой друг! Ты очень надежный, с тобой интересно… как будто Бог мне послал тебя, когда я болела.
– Все-таки смущает…
– Да нет же, неправда! – Катя открыто на него смотрела.
Андрей остановился и показал на небольшой двухэтажный особняк с ярко освещенными окнами:
– Хочешь, зайдем к моему другу? Он художник. Академик!
– А не поздно?
– Нет, свет горит, да не стесняйся, он простой человек. Тебе понравится.
Они направились наискосок через неширокую, пустую в этот час улицу к большим черным воротам.
– Никогда не была в мастерской у художника, – шептала Катя, – интересно, да?
– Сейчас все увидишь. – Андрей нажал кнопку звонка.
В глубине дома раздался лай небольшой собачки. Катя посмотрела на Андрея.
– Это Федул!
– Кто?
– Пес Мишин, да не робей, он добрый.
– Я не боюсь собак…
– Иду-иду-иду, – раздался спокойный басистый голос, и в высокой металлической калитке загремел ключ. – О! Андрюха! Здорово! Здравствуйте, барышня! Меня Михаил зовут, – протянул Кате крепкую руку хозяин особнячка.
– Катя!
– Очень хорошо! Заходите! От, молодец, Андрюха, что зашли, я одну штуку заканчиваю, так умаялся, а все не брошу. А тут вы! Все, шабаш, будем коньяк пить!
Михаил был лет пятидесяти пяти, заросший седой щетиной, стрижен налысо и в больших круглых очках, одна дужка которых была сломана и замотана проволочкой. Серая рубаха, черные штаны и хорошо скроенные кожаные сапоги замараны красками. В углу рта художника дымилась сигарета без фильтра. Глаза умные, добрые, с благодушным прищуром. Он был очень похож на Катиного соседа Ивана Данилыча. Пол мастерской тоже был в старых красках, но аккуратно подметен и везде было чисто. На стенах висело с десяток картин, другие стояли на полу у дальней от входа стены, прикрытые испорченными холстами. Мастерская была просторная и высокая, два ряда окон освещали ее днем, сейчас под потолком горела огромная самодельная люстра со множеством лампочек.
Федул оказался небольшим черным терьером с торчащими треугольничками ушей, мохнатыми бровями над умными глазками и профессорской бородкой. Он деликатно обнюхал гостей, повилял приветливо, но с достоинством, щеткой хвоста и оперся передними лапами Андрею на джинсы, тут же их испачкав.
– Вот, не надо было колбасы ему давать, он добро долго помнит, – засмеялся Михаил, – ну что же ты, Федул?! Иди-ка, иди-ка, давай с Богом!
Катя стала рассматривать картины, осторожно обернулась на Андрея, как бы спрашивая, можно ли? Андрей одобрительно покивал головой.
– Вы, Катя, посмотрите тут, и эти можете, – Михаил показал на те, что на полу. – Хотите так, а хотите, ставьте сюда и смотрите на здоровье. А мы с Андрюхой кофейку пойдем поставим. Пойдем, Андрюша, а то и коньячку… – он стал подниматься по металлической лестнице на второй этаж.
Картины ей нравились. Пейзажи, много портретов. Выразительные лица, интересные люди, были и известные и простые работяги. Художник работал крупными мазками, все было выписано не гладко, но очень живое, Катя с удивлением вглядывалась, приоткрыла холст, закрывавший картины на полу, но постеснялась доставать и стала смотреть те, что висели на стенах. Портреты были в основном мужские: помятые жизнью, чуть грустные, сосредоточенные лица, каждый со своим характером, ясно просматривающимся с холста. Но было и общее – все они были красивые. Катя глядела, не отрываясь, это были серьезные и красивые люди.
– Сто лет у меня не был, Андрюха, как там твои? Как Ванька? Учится в Сорбоннах? – Михаил поднялся в комнату и открыл форточку.
Андрей поднялся следом, третьим у них был Федул. В маленькой комнатке стоял топчан с матрасом и подушкой, аккуратно и даже строго застеленный темно-синим солдатским одеялом, квадратный и тоже заляпанный красками столик без скатерти и клеенки, три табуретки, в углу умывальник с краном холодной воды. Кисти мокли в банках. Сели за столик, хозяин взял с полки стаканы и стал открывать коньяк.
– …Она мне не любовница, никто, просто подруга, Миша.
– Симпатичная. Лицо хорошее, простое… – художник тянул слова, раздумывая о чем-то, – ты давно ее знаешь?
– Почти два месяца, со дня рождения!
– Да что ты! Она была на дне рожденья, я не видел… – Михаил аккуратно разлил коньяк по трети стакана.
– Она официанткой обслуживала, ты же недолго был…
– Официантка, – кивнул Михаил и чокнулся с Андреем. – Не похожа она на официантку, хотя почему нет? Ну, будь здоров! – Он неторопливо выпил свой стакан и потянулся за сигаретой.
– Может, я влюбился? – спросил Андрей тихо.
Он, слегка извиняясь, но и серьезно смотрел на друга. Федул вспрыгнул на стул, что стоял между ними, уселся на задницу и тоже серьезно посмотрел на Михаила.
– Ну, что ж, такое, предположим, бывает… – благодушествовал Михаил, подкуривая.
– Тогда… – Андрей посмотрел на дверь и добавил еще тише, – тогда я до этого не знал, что такое любовь.
– Ну, это ты брось…
– Ты меня прости, что я тут тебе выворачиваю… Но все другое стало, Миша! Я ее два дня не вижу, мне нервно делается! А с ней не то что легко – а вообще какой-то смысл появляется! Мне моя Светка дороже стала, представляешь?
Михаил смотрел умно и внимательно, сигарету курил, выдыхая в сторону. Спокойно рассматривал необычно взволнованного Андрея, который, видно было, стеснялся своих чувств, но не мог о них не говорить.
– Но ты понимаешь, – зашептал Андрей, он подошел к двери, попробовал, плотно ли закрыта. Федул тоже не без удивления осмотрел дверь, которая никогда не запиралась, и вернулся на стул. – У меня с ней вообще ничего! Просто встречаемся чуть ли не каждый день, в концерты ходим, на выставки. Эта Катя, – он потер лоб, – для нее как будто нет темных сторон жизни. Мне иногда кажется, что она – это я, но не весь я, а лучшая часть меня! Понимаешь? Чистая часть моей души! Она – светлейший человек! И при этом не дурочка совсем, не блаженная никакая. Начитанная так, что помалкивать приходится, никогда не думал, что с двадцатилетней девчонкой так интересно будет! Без секса, без ничего!
– Она не москвичка? – Михаил вспоминал лицо Кати.
– Из Иркутской области, из райцентра!
– А чего удивляться? Что в райцентрах – дураки живут? Что-то она там притихла, пойдем к ней. – Он стал наливать коньяк. – Лицо у нее интересное.
– Миша, я как полный идиот выгляжу? – Андрей сел и, задумчиво сведя брови, глянул сверху в свой стакан.
– Почему же? – Михаил выпил неторопливо, поднял на Андрея умные глаза. – Обычная история… люди ведь часто не знают, что делать со своим счастьем!
Кати внизу не было. В прихожей тоже. Андрей быстро вышел на улицу. Двор был темный, Катя тихо стояла в углу у самой двери.
– Что случилось? С тобой все в порядке?
– Да, все в порядке, Андрей, пойдем домой, мне надо домой. Мне очень понравилось, мы еще придем, если можно, но сейчас мне надо.
– Что случилось?
Катя молчала.
– Что? Говори?!
– Мама звонила из дома…
– Мама?
– Да, там у нас полпятого.
– Что-то случилось?
– Я тебе все расскажу, пойдем на улицу, извинись перед твоим другом, нет, давай я сама, – она решительно направилась в дом.
Михаил стоял среди комнаты, у его ног сидел Федул, смешно свесив мохнатые передние лапы, заглядывал в глаза художника и время от времени тихо, но настойчиво подгавкивал. Михаил курил свою «Приму» и смотрел на пса. Они, похоже, разговаривали. Художник поднял взгляд на Катю.
– Вы меня простите, пожалуйста, мне надо уйти…
– Что вы, Катя, я рад, что вы зашли. Это вы меня простите, увел у вас Андрея.
– Нет-нет…
– Да заходите еще, когда время будет. Я вас порисовал бы… – он внимательно ее рассматривал, – если вы не против.
– У вас с Катериной одинаковые выражения лиц! – удивился Андрей, обнимаясь с Михаилом. – Давай. Мы зайдем еще.
Они вышли на улицу. Катя шла молча, быстро, будто опаздывала, не замечала ничего вокруг.
– Давай сюда сядем? – остановил ее за локоть Андрей и потянул в полуосвещенное кафе, в котором почти не было публики.
– Да, давай, я хочу тебе рассказать и попросить… – Катя произнесла это и покраснела так, что в темноте было видно. – Я хочу попросить денег взаймы!
– Идем, что с тобой, все решим…
Они сели рядом, и Катя рассказала все про отца. Мать звонила сказать, что срочно назначили операцию в Красноярске. Плакала, понимая, что у Кати таких денег нет.
– Она вчера обегала весь Белореченск, там ей не найти… Не мог бы ты одолжить мне двести пятьдесят тысяч? Примерно на пять месяцев, на полгода?
– Кать, – перебил ее Андрей, придвинулся и обнял за плечи, – ты почему мне раньше не сказала? А? Некраси-и-во! А что, операция на позвоночнике стоит двести тысяч?
– Не знаю, мама говорит, это первый взнос.
– Понятно. А как она повезет его в Красноярск?
– Он на коляске, он может передвигаться… – Катя задумалась.
– Послушай меня, – Андрей взял ее за руку, властно помял ладонь, – у меня и в Иркутске и в Красноярске есть хороший транспорт. Давай, мои его отвезут, ладно? Это надежно.