Он замолчал и посмотрел в окно.
– И что теперь – новый пишешь? – спросил Алексей.
Джек покачал головой из стороны в сторону:
– Первый роман написать может каждый, второй уже мало кто, даже Сэлинджер не смог. Говорят, что только после третьего о чем-то можно говорить. У меня нет опыта, мне не о чем писать. И это вообще единственная мысль, которая у меня есть.
– А первый роман?
– Я писал его просто так. Весело и халтурно, как говорил мой дед! Это было на спор, я описывал мое детство, родителей, деда с бабкой, нашу жизнь. Я должен был уложиться в три месяца. Это все затеял мой дед, он тоже был журналист, он проспорил мне пять тысяч фунтов. И помер. Он делал вид, что не верит, что я напишу, прикалывал меня, издевался, подбрасывал персонажей, отправил меня в деревню, он называл это «сто дней одиночества», и писал мне длинные письма, он мне помогал… Потом был этот шорт-лист, еще какие-то премии, я даже денег огреб. Дед всего этого уже не застал – он был смертельно болен, только мы об этом не знали. Я не тоскую по нему. Мне его просто не хватает. Когда он был жив, я этого не понимал. Сегодня утром я был у него на кладбище.
Джек говорил коротко, с паузами, почти не глядя на Алексея. Морщился и поправлял очки.
– Так и напиши про деда!
Джек хмуро посмотрел на Алексея, снял очки и стал их протирать платком, он был сильно близорукий:
– В этом-то и вопрос – я ничего про него не знаю!
В пабе во второй раз зазвенел колокол, через пять минут после которого выпивку не продавали. Алексей сходил и принес еще виски.
– Давай, за твоего деда!
Они чокнулись и выпили.
– А на что живешь? – спросил Алексей.
– Вот, на премии, и книжка дает денег нормально. У моего отца большая фабрика, – Джек махнул рукой вверх, показывая, какая большая фабрика, задел матерчатый абажур, висевший у них над головами. Свет лампы заметался по стойке и стаканам. – Отец дает денег, но я не хочу так, не хочу, как эти русские, которые ничего не умеют. У Достоевского никогда не было денег! – Он опять гордо посмотрел на Алексея.
– Я тоже люблю Достоевского, а моя девушка любит Толстого.
– Мой дед тоже любил Толстого.
– Она прочла всю русскую классику! Всю! Понимаешь?! – Теперь Алексей двумя руками проехался по абажуру.
– А у вас было много писателей? – сморщился недоверчиво Джек.
– Ну ты даешь?! – Алексей вытаращил не сильно трезвые глаза. – Я тебе знаешь, что скажу, знаешь, почему ты не пишешь?
– Почему?
– Ты про себя написал и все! А надо писать про других! И Толстой и Достоевский писали про других людей! – Алексей пьяненько смотрел на Джека.
– Ни хрена! Достоевский описывал свой опыт, свои ощущения! Он был игрок, это известно, и написал роман…
– И старуху-процентщицу он мочканул?
– Какую старуху?
– Ну, в «Преступлении»?
– Это про него неизвестно! – серьезно задумался Джек. – Но возможно!
Алексей с удивлением посмотрел на своего нечаянного товарища.
– Ладно… – неожиданно согласился Джек, – расскажи мне про свою девушку, я про вас роман напишу!
– Про нас?! – Алексей шатнулся и чуть не свалился со стула.
– Да. Как ее зовут? – Джек достал блокнотик и ручку, хлебнул из стакана.
– Катя.
– Катиа? – переспросил Джек. – Кэт, Кэтрин? – Джек собрался записать и целился в страничку блокнота.
– Нет! – Твердо отвел руку Джека Алексей. – Смотри, Ка-тя!
– ОКей, Ка-тиа.
– Она… – Алексей надолго задумался, вспоминая Катю.
Повисла пауза. Народу в пабе убавилось. Было тише. Бармены гремели стеклом бокалов, хлопали тугой дверцей посудомойки, громко разговаривали и смеялись.
– Эй! – Джек коснулся его руки.
– Как я к ней хочу! – Мечтательно заскулил Алексей. – Давай выпьем! У тебя есть девушка?
– У меня нет! Писатель должен быть один. Точка! – Джек поставил стакан мимо стойки, но не уронил, а только плеснул.
– А как же русские жены гениев?
– Это потом! После Нобелевской! Приеду к тебе, познакомишь!
Они еще долго разговаривали, выпивка кончилась, они вдвоем сидели в пустом пабе. Уборщик восточного вида и в наушниках мыл пол и не обращал на них внимания. Джек рассказывал Алексею о каких-то современных писателях, о Достоевском, это скорее был монолог, и Леша его не особенно слушал, ему казалось, что он разговаривает с Катей. Она в Достоевском понимала побольше Джека. Перед расставанием, когда уже вышли на пустую улицу, Джек попросил посмотреть фотографию. Алексей дал.
– Она похожа на моего деда. Он был такой же спокойный. – Он внимательно разглядывал Катю. – Даже удивительно. Если бы у меня была такая девушка, я бы все время смотрел на нее и, может быть, что-то понял бы… – Он отдал телефон и поднял на Алексея лицо в очках. – Ты женишься на ней, Алекс! Вспомнишь меня! Вспомнишь Джека-шотландца, который все знал наперед!
Они расстались в подземке. Алексей думал о последних словах Джека, что он женится на Кате. Эта мысль одновременно была и приятной, ему хотелось обнять ее, снова, как тогда, в тот единственный раз, когда они лежали избитые и обнимались, и почему-то очень тяжелой. Жениться на Кате… какая пошлость! Какая пошлость! Ни хрена ты не понимаешь, Джек!
19
Тридцатого декабря 2015 года в атриуме гостиницы «Балчуг-Кемпински» шумел новогодний бал. Его устраивал клуб российских отельеров. Андрей пригласил Катю. Это был их первый выход в большой свет. Она была в темно-синем бальном платье, взятом напрокат, от покупки нового Катя категорически отказалась. Платье было затянуто в высокой талии, верх открыт, красивые голые руки, плечи и открытая грудь. Такая открытая, что Катя старалась туда не смотреть. Она первый раз в жизни была в таком наряде, в таком месте и таком обществе. Поначалу она робела и чувствовала себя неловко, выпили шампанского, Андрея все знали, он представлял Катю: «Катерина! Моя подруга!» и держал под руку. Некоторые понимающе щурили глаза. Андрей не реагировал. Другие спрашивали про жену, передавали приветы. Андрей, ничего не смущаясь, обещал передать.
Было весело, пили тосты, новогодние конкурсы разыгрывались, зажигали елочку, вызывали деда Мороза и Снегурочку, на сцене выступали известные исполнители, с большинством из них Андрей был знаком, и Катя видела, что многие ему неприкрыто льстят.
– Это вообще ничего не значит, не обращай внимания, – нагнулся к Кате Андрей, после очередного юмориста, спустившегося со сцены и долго трясшего руку Андрея. – Они в моих гостиницах выступают… ну и живут. У меня во многих городах лучшие гостиницы! – похвастался, весело подмигнув Кате.
Сидели за столиком, накрытом на двоих в первом ряду, но не в центре, а сбоку, возле огромной живой елки. Весь зал был отлично виден.
– А я подумала, это потому, что ты такой обаятельный!
– Нет-нет, – придуривался Андрей, – ну, откуда?
– Нет, ты обаятельный! А вот эти девушки, которые пели в кружевных плавочках… Те, что подходили с тобой целоваться.
– Группа «Поющие трусы»… – ответил Андрей с серьезным лицом, – очень талантливые.
– Правда? Так и называются?! – поразилась Катя.
Андрей смеялся одними глазами.
– Они так на мое платье смотрели! – загадочно произнесла Катя.
– Да? Хочешь, мы его выкупим? Или купим такое же!
– Нет, я не хочу, я подумала, возможно, они его брали когда-то! Понимаешь? – глаза Кати весело заблестели.
– И тебя это не смущает?
– Что?
– Ну то, что ты за кем-то носишь…
– Нет, я все вещи донашивала за Федькой. – Просто глядя ему в глаза, ответила Катя. – А это очень плохо?
– Федька – это кто?
– Брат.
– Родной?
– Да.
– Я думал у тебя только маленький… мой тезка… – Андрей любовался Катей, платье ей очень шло.
– И танцы будут? – спросила Катя, рассматривая роскошный, залитый огнями зал.
Играл оркестр.
– Ты любишь танцевать?
– Три года занималась бальными…
– Вот почему мы такие спортивные! А мне медведь на ухо наступил!
– Не может быть! – засмеялась Катя. – А чувство ритма? Да нет, я тебя научу, если хочешь. Хочешь?!
– Андрей Михайлович, с Новым годом! Не помешаю? – Возле них, вежливо склонив голову, стоял мясистый или даже толстый высокий человек и улыбался льстивой улыбкой своего парня. – Как дела?
– Приветствую, Александр Петрович, ничего, спасибо! Как у вас? Хотите, возьмите стул.
– Ничего, ничего, я постою… – небольшие глазки Александра Петровича бегали в разные стороны, успевая и улыбаться Андрею.
Вскоре Александр Петрович привел официанта, который нес за ним стул. Пока он все это проделывал, Андрей нагнулся к Кате:
– Из министерства, – и сморщился кисло-весело.
– Нужный человек? – ковырнула Катя.
– Да кому они вообще нужны, а этот еще и… – Андрей презрительно покачал головой, – сейчас будет рассказывать, как много работает. Если мигну, уведи меня, – договорил он быстро и сквозь зубы.
– Тут у нас проектик один намечается, хотел посоветоваться; сударыня, вы не против, если мы дела обсудим? – Александр Петрович сладко расплылся масляными губами и круглыми складками вокруг носа. Он одновременно умудрялся быть и страшно гордым за свою должность и тут же прямо уродливо льстивым. И глаза все бегали, привыкли, видно, не сидеть без дела.
Катя сначала, замерев, его рассматривала, потом, неожиданно для Андрея сделала глупое и противно-капризное лицо и, жеманно махнув ручкой, демонстративно отвернулась к сцене. Андрей едва рот не раскрыл на такое дело.
– Мы решили выпустить каталог всех гостиниц. Всей страны! Большой, парадный! – Александр Петрович говорил со значением, важно, жирно ставя точки. – Денег…
– Только недолго! – вдруг повернувшись, перебила его громко и даже нагло Катя. – А то я больше никогда не пойду с вами, Андрей!
– Да-да, – испуганно поддакнул ей Андрей и, повернувшись к Александру Петровичу, приложил руки к груди, прося прощения.
Александр Петрович растерянно, ничего не понимая, посмотрел на Катю, потом вежливо и понимающе на Андрея: