В клетке вместе с ним было восемь человек, двое мирно спали – один на лавке, другой, сидя на полу в углу, остальные были одной крепко поддатой компанией, которых только что доставили. Прилично одетые. Эти сидели и стояли кружком вокруг торца лавки и, перебивая друг друга, вспоминали новогодний вечер, хохотали, требовали у ментов то салата оливье, положенного на Новый год каждому россиянину, то просили сбегать за водкой и роняли за решетку деньги.
Спящий на лавке зашевелился вдруг, стал широко ощупывать стенку, как будто искал выхода, потом начал подниматься, с мычанием и в такт покачивая головой. Он все пытался уйти сквозь стену. Сомнений не было – человек исполнял главную новогоднюю песенку. Слова были плохо различимы, человек нескладно помогал себе руками, возможно, дирижировал кем-то, щерился в улыбке и кивал головой. Когда он, не найдя двери, повернулся, стало понятно, что это готовый Дед Мороз. Нагримированные ярко-красные, размазанные щеки, подведенные глаза и съехавшая на горло длинная белая борода на резинке. Наконец, он сел нетвердо, обвел всех ничего не видящим взором и запел, улыбаясь из последних сил: «В лесу она росла…» Ноги сами приподняли и понесли его неверно. То ли присаживаясь, то ли приплясывая вприсядку, Дед Мороз пошел-поехал по кругу. Все опомнились, когда он врезался лицом и локтями в решетку. Веселая компания подскочила, поймали его под руки и снова уложили на лавку.
– Никуда не ходите, менты повяжут! – изрек вдруг дед Мороз отчетливо и лягнулся ногой.
Полицейские тоже были в настроении, старший лейтенант, выпускавший Алексея, дружески похлопал его по плечу:
– Не бей больше людей интеллектуального труда! Известному кинокритику воротник оторвать!!! С Новым годом!
Алексей сидел с отцом все на той же лавочке, перед ними на вытоптанном снегу стояла пузатая бутылка виски. Они пили, но были трезвые от разговора.
– … и после того дня рождения, – Алексей устало посмотрел на отца, – она изменилась. Почему-то совсем не захотела общаться, я думал, просто одна хочет побыть какое-то время… Нам же не понятно, когда их насилуют… Наверное, это очень тяжело? Я даже пытался представить, что меня изнасиловали! По-настоящему представил! Три мужика взяли и изнасиловали. – Он поморщился и посмотрел на отца. – Такая фигня! Не знаю, как я смог бы с людьми после этого… – он вздохнул судорожно и продолжил:– Ей, конечно, не до меня тогда было, а может, она хотела, чтобы я отомстил, а я слабак… понимаешь, я не мог отомстить! Хотел, и не мог. Да еще в Лондон уехал и оставил ее в таком положении? Не надо было ездить, это я потом уже понял. – Он опять вздохнул задумчиво. – Компьютер ей купил… не взяла. Может, и правильно, но я все равно не понимаю, что с ней? – он помолчал и продолжил осторожно: – И это еще… когда я приехал… в ее комнате. – Алексей убито закачал головой.
Отец слушал внимательно. Поднял голову на последней фразе:
– Ты уверен, что это была она?
– Я не видел, только голос…
– Ну да, – кивнул отец и замолчал, – но даже если бы это была она, это не важно.
– Да. – Алексей думал о чем-то. – Никак не могу этого забыть.
– Это тоже понятно… – отец небрежно пожал плечами.
– А иногда тоже почему-то думаю, что не важно! Сначала чуть с ума не сошел, а потом думал, думал и как-то все погасло. Я ее люблю, понимаешь, ее, а не секс, ну… Я тогда еще, в первый раз, понял, что это не важно! – Он замолчал, потом, словно не доверяя собственным словам, посмотрел на отца. – Это, правда, не важно?
Отец молчал, возможно, что-то свое вспоминал.
– Это не важно! – уверенно качнул головой. – Больно, но не важно!
Мимо них по тротуару медленно шли под ручку двое стариков. Дед был грузный, опирался на палочку. Остановились прямо у машины, старушка говорила что-то, улыбаясь устало, она была сильно ниже его ростом, дед только кивал головой.
– Может, я и правда слабак? – тихо спросил Алексей.
– Нет-нет, слабаки ведут себя иначе. Им как раз не любовь, а то, другое, важно…
Старушка, помогая, обняла старика за поясницу, и они осторожно двинулись к подъезду.
– А как ты компьютер ей передал? Заказал на ее адрес?
– Нет, Джамала попросил.
– Надо было мне позвонить, я бы съездил, отдал, поговорил бы с ней. Мне легче, я отец.
– Ты? – удивился Алексей.
– Конечно. Сейчас бы меньше было вопросов. – Отец взял бутылку. – Будешь?
– Нет!
– Правильно. – Отец кивнул согласно, приложился к горлышку и как следует отпил. Он выглядел совершенно трезвым.
– Вот так… хрен знает, что делать? – Алексей застыл в одну точку себе под ноги.
Они были почти одного роста, Алексей чуть повыше, отец крепче. Алексей сидел, заморенно согнувшись в короткой куртке, отец был в дубленке, распахнутой на груди, шарф свисал с шеи. Он снял шарф, обмотал вокруг шеи сына, обнял за плечи и притянул к себе.
– Это и есть счастье, Лешка, чего бы мы без всего этого стоили…
Алексей чуть повернул голову в сторону отца.
– Радуйся, что она у тебя есть!
– Ты считаешь, что она есть?
– А как же! Ты же ее любишь, значит, она есть у тебя. Ничего не потеряно!
Алексей молча, с недоверием и надеждой на него смотрел.
– Если она такая, как ты о ней рассказываешь, иди к ней! Возьми сейчас и поднимись, ну!
– Нет! – Алексей решительно покачал головой. – Я пьяный! А если она с кем-то? Что делать?
– Ничего, с Новым годом поздравишь… посмотришь на противника. Надо же его в лицо знать!
Алексей покривился на шуточный пафос отца, потом обнял его за плечи, их лица были рядом, и заговорил спокойно и негромко:
– Я не спал с ней, думал, что так нельзя, что оно как-то по-другому должно быть, может, конечно, и испугался, это тоже было, но не мог я, просто не мог! У нас с ней были другие отношения! Совсем другие! Это было лучше, чем секс! Я уверен, я и сейчас так думаю… – Он отстранился и пристально посмотрел на отца. – А иногда думаю, что, может, и… может, я не прав?
– Тут нет рецептов, Леш. Каждый, в конце концов, по-своему видит мир. – Отец еще что-то подумал, взял бутылку, допил и поставил в снег. – И каждый по-своему этот мир строит. Поговори с ней. Не надо на нее обижаться, наверное, это не просто забыть, но, может, твоя Катя того стоит?
Алексей молчал, глядя в одну точку.
– Ладно, я и сам так думал. Только не сегодня.
– Не сегодня, – согласился отец, – сегодня мы с тобой выпили. Поедем к матери. – И они, обнявшись, пошли к машине.
– Где она? – Отец остановился и задрал голову на светящиеся окна. Там затихал Новый год, телевизоры кое-где отражались разноцветными картинками, на балконах уже не кричали. Курили тихо, за жизнь разговаривали.
– Вон, на последнем этаже.
– Горят у нее окна?
– Нет.
– А горели?
– Горели.
– Гм, значит, спать легла, одна, может, встречает, ну?! – Отец качнул головой наверх.
Алексей нахмурился. Теперь он был трезвее отца.
– Ну, правильно, правильно… – согласился отец.
Они подошли к черному, поблескивающему лаком «Ленд-Крузеру». Отец достал ключи.
– А как ты приехал? – спросил Алексей, открывая дверцу. – Ты что, не пил в Новый год?
– На услуге «Нетрезвый водитель»! – Отец набрал телефон. – Садись назад! Здравствуйте, услуга пьяный водитель? Это я! – Покорным голосом сообщил в трубку. – С Новым годом!
Отец завел двигатель, включил обдув, и они забрались на заднее сиденье.
– Неплохая новогодняя ночь, слушай! – Отец открыл окошко и задрал голову к звездам.
– Неплохая? – Лица Алексея не различить было в темном углу.
– Видишь, как звезды сошлись? Как надо! Да много, слушай! – Он закрыл окно и заговорил спокойно и серьезно. – Я думал, нынешнее поколение совсем холодное и пустое, перепихнулись-разбежались безо всяких чувств, то-се, сделаем это квикли, да? А как-то не так, получается! Поэтому у меня хорошая сегодня ночь, Леша. Прости за пафос, но если твой сын умеет так любить, это разве плохо! Я тебе даже завидую! Или нет, не завидую, а надеюсь на тебя! – Он потер-похлопал Лешку по спине. – Я, кстати, несколько лет уже не встречал Новый год с родным сыном. И вот! Тяпнули славно, за жизнь перетерли, должен тебе сознаться, я с ним, с моим сыном, за жизнь, ну так, чтоб серьезно, ни разу в жизни не говорил! Думал, что уже и не поговорю…
Алексей молчал.
– Все у тебя хорошо будет! – Отец толкнул легонько Лешу в плечо. – Не кисни! Тому, кто умеет любить, женщину готовят на небесах, и мимо тебя она не проскочит!
Настя встречала Новый год все в той же компании. Молдаванина Вани только не было – получил румынский паспорт и навсегда уехал к дочери в Германию. Торговать закончили поздно, собрались в кафе, где было полно народу. Мурад явился в половине двенадцатого сильно поддатый, чего с ним никогда не бывало, увел Настю на улицу, сначала пытался целовать, противно дыша перегаром, потом упал на колени, стал стучаться лбом о грязный снег, ронял и искал очки и умолял избавиться от ребенка. Счастливую жизнь обещал! Они с Ольгой еле довели его до дома.
Настя долго сидела и смотрела на волосатое, полумертвое тело, издающее хлюпающие звуки и подгибающее худые мосластые колени к самому подбородку. Изо рта на белую подушку текли коричневые слюни. Она поплакала на кухне, прислушиваясь к ребенку, гладила, щупала аккуратно и с животным страхом, ничего не ощущала и снова плакала. Потом налила и выпила залпом полстакана водки, сидела, сцепив зубы и уставившись в одну точку, еще налила полстакана, это был яд для ребенка, и для себя, и это был ответ Мураду. Она больше не хотела его видеть. Ни его, ни его ребенка. Она решила сейчас же собрать вещи и уйти к Катьке – надо было избавляться от всего этого. Настя подняла стакан, но ее затошнило как следует, и она, разлив водку на стол, кинулась в ванную. Ее долго рвало новогодней едой. Настя испугалась, всякий раз, когда она собиралась навредить ребенку, с ней что-то случалось. Она сидела, бледная, на краю ванной и смотрела на себя в зеркало. Руки в страхе поддерживали живот, который толком еще и не торчал. На часах было полтретьего. К Кате не пошла. Разделась и легла рядом с Мурадом.