Спустился в ресторан. Настроение, упавшее ниже некуда, чуть поднялось. От коньяка, но больше от того странного и успокаивающего чувства, когда он подумал про их любовь. Он заказал ужин, выпил еще и, окончательно опьянев и успокоившись от мысли, что он очень любит Катьку, а она его, и что меж ними не может быть ничего плохого, позвонил знакомой девчонке.
Утром ему было плохо. Стыдно. Он отвалил денег подружке, чтобы та побыстрее ушла, и залег в ванну. Представлял себе свою жизнь, Светлану, Ваньку, свой спокойный дом, дела, планы… а против всего этого откуда-то сбоку выглядывала его маленькая двадцатилетняя девочка… сначала с пузом и пигментными пятнами по лицу, потом с маленьким ребенком. Он не хотел этого ребенка. Это было что-то совершенно лишнее, ребенок был не нужен ни ему, ни Кате. Он думал, как объяснить ей все это. Говорил и говорил с ней мысленно, иногда даже веселел и готов был сорваться в Москву; казалось, что Катька согласится на аборт, просто потому, что любит его, но чаще слышал неприятно-твердые нотки в ее голосе: «Ты совсем не рад?»… И ясно видел ее… Катька, при всей мягкости и ласковой податливости, в своей глубине, в своей сущности была очень крепкой, там ее было не свернуть.
Отношения были необыкновенно замечательны до той предновогодней ночи, до близости. Потом она изменилась, она любила меня, но уже вела себя странно, как будто не хотела этих отношений… все время чего-то не понимала, говорила… о чем же она говорила? И Андрей снова с тяжело бьющимся сердцем ходил из угла в угол или тупо смотрел в окно на черно-желтый, полярно-ночной еще утренний проспект с грязными сугробами февральского снега.
Он не хотел понимать ее, но мужским звериным нутром чувствовал, что надо преодолеть ее волю, насильно, с мясом, иначе все рухнет. От их прекрасных, только начавшихся отношений не останется ничего.
Он решил выждать и оставить ее в одиночестве. Понимал, что ей некуда сейчас пойти и что ей нужен только он. Одиночество лишает воли. Не раньше, чем через неделю. В таком состоянии она сломается и позовет.
И потекла эта неделя Катиной жизни. Идти на работу не надо было, она выходила только за продуктами, на звонки не отвечала, домой звонила сама и коротко. Она совсем перестала спать. Сначала в голове стоял полный сумбур: она вдруг кидалась собирать вещи, а то начинала придумывать милые, самые ласковые доводы для Андрея, представляла их втроем в этой квартире и плакала. Она очень любила их ребеночка, ощущала его у себя на руках и не верила, что это счастье может случиться. А могла и просидеть два часа, глядя в окно, вздыхая судорожно время от времени и ни о чем не думая. Единственный человек, которому она хотела позвонить, была Настя, все рассказать и расспросить сестру, как она себя чувствует. Но она не звонила, почему-то не звонила.
А временами, как будто неожиданно для себя, совершенно успокаивалась. И в эти моменты была очень уверена, несмотря на Андрея, абсолютно уверена, что произошло что-то очень хорошее. Она чувствовала себя матерью.
Андрей звонил редко, говорил короче обычного, мягко и буднично, как будто ничего не произошло. Будто нарочно спрашивал о постороннем, про абонемент в консерваторию, говорил что-то про большую выставку Левитана в Третьяковке, на которую они вместе ходили, про билеты в Париж, про свои дела. Катя терялась и только слушала, сама ничего не спрашивала и не говорила. Потом, правда, очень переживала.
К концу этой недели она смертельно устала. Зеркало глядело на нее осунувшимся, посеревшим и безжизненным лицом. Вокруг ввалившихся глаз были странные темные круги. Она рассматривала их с безразличным удивлением, мазала кремом и заставляла себя есть, а вечерами выходила гулять. Только спать было невозможно себя заставить, она лежала серыми нескончаемыми ночами и думала, думала.
Она вела себя, как птаха Божья. Надежность Андрея и любовь к нему сделала ее слепой и доверчивой. Она шла за ним, против своей совести, не слушая своих сомнений, и вот… Андрей хочет, чтобы все было, как прежде. Она замирала и понимала, что никакого «как прежде» уже не может быть. И Андрей становился маленьким в ее глазах, ничего не решающим. Это был просто какой-то человек Андрей. Их ответственности были несоизмеримы.
Но тут же и останавливала себя, понимая, что никакого разговора с Андреем еще не было, что у него, возможно, очень серьезные проблемы, а ее ситуация совсем для него не проблема, и он, как всегда, что-нибудь придумает, и все будет хорошо. Не может же он совсем не радоваться, что у них получился ребенок? И она начинала наивно думать, что он как раз рад, просто переживает за нее и что он скоро вернется.
Он прилетал в воскресенье. Рейс был вечерний, она хоть и знала точное время, но ждала целый день, с раннего утра, и это было хуже пытки.
Андрей приехал прямо из аэропорта. Вошел, поцеловал, подержал за подбородок, прижал к себе. Катя обняла его за шею, вцепилась в него и заревела.
– Ну-ну-ну… – Андрей повернул ее к себе, вглядываясь в лицо и вытирая слезы. – Ты хорошо себя чувствуешь?
– Хорошо, – шепнула Катя. Она устала отчаянно.
Андрей смотрел на нее долгим взглядом, будто хотел понять всю-всю, до самой немыслимой глубины.
– Соскучилась?
Катя кивнула и опять прижалась.
– Я тоже, – он гладил ее по спине, – ты похудела, и лицо у тебя …
– Да-да, я знаю, какие-то круги под глазами… Как твои дела? Все удалось?
– Что-то удалось, что-то нет… И тут ты еще звонишь… – Он аккуратно отстранился и стал расстегивать куртку.
– Тебе все-таки не нравится, что у нас будет ребенок? – мгновенно напряглась Катя. – Ты его не хочешь?!
Рука Андрея замерла на пуговице, он перестал расстегиваться и снова притянул Катю к себе. Заговорил в самые глаза:
– Мне нравится! Мне очень нравится, что у нас могут быть дети. Я всю эту неделю думал об этом. Не спалось совсем, все сидел, всякие варианты нашей с тобой жизни просматривал. Думал даже, не свалить ли куда-нибудь в Новую Зеландию, где нас никто не знает, и начать все заново. Тебе двадцать, мне сорок… Может, это самый хороший вариант и был бы… Катюха, милая, не сделать ничего сейчас, я потеряю всё! Не хочу ничего объяснять, все это будет ужасно цинично и даже банально, как в плохом кино… Надо просто потерпеть, милая! Мне нужно время, я разрулю свои дела, пусть и с потерями, но сделаю. И у нас с тобой все будет хорошо, у нас уже все сложилось. С тобой мне стало намного интересней жить, ну! У нас будет много прекрасных детей – три! Хочешь – четыре! Я обещаю! Только не сейчас! Может быть, уже через год! Просто потерпи! Я говорил с адвокатами, сейчас самый плохой момент, чтобы заводить ребенка. Самый плохой!
– С адвокатами?! – не поняла Катя.
– Ну да, они посмотрели, как можно уладить… со Светланой.
– Андрей, пожалуйста, не надо никакого развода, пусть все останется, как есть. Я все придумала, я могу жить здесь, здесь мне очень хорошо, а ты дома, как и сейчас. Ты будешь приходить, когда сможешь… Это же наш ребенок, он уже есть! Ты предлагаешь его убить?!– Она вздрогнула от собственных слов.
Андрей удрученно думал о чем-то.
– Ты даже учиться не сможешь, – он смотрел дружески и снисходительно, но и… Катя впервые видела мелкую суету в его глазах.
– Ты боишься? Почему? – спросила машинально.
– Я имею в виду нормально учиться, на дневном, получать от этого удовольствие. Мы не сможем никуда ездить… этот ребенок изменит всю нашу жизнь! Послушай, мне тоже все это очень трудно. Я тоже хочу нашего ребенка, но не сейчас, как ты не поймешь? – Даже его приятный басок, который она всегда так любила, помельчал и совсем не был уверен в себе.
– Андрей, я не сделаю этого!
– Это безопасно, я выяснял с хорошими специалистами, это не аборт даже, а микроаборт, он длится всего минуту… Я буду рядом с тобой. Ты еще родишь много, Катя… – Андрей замолчал, подыскивая или обдумывая свои аргументы. – У нас только начала складываться жизнь. Наша с тобой жизнь.
– Но мы начали и его жизнь… Люди не должны убивать своих детей!
– Что?! Перестань! Ну, о чем ты? Там еще ничего нет! Катя, ты еще будешь беременной… – он замотал головой: – Ты будешь матерью, я тебе обещаю.
– Андрюша, я не понимаю этого разговора… это будет как будто мой ребенок и всё.
Андрей перестал ходить, сел, оперся лбом на кулак. Потом заговорил неуверенно:
– Я думал, ты поймешь – надо потерпеть с этим. Все должно как-то решиться, то есть я уже начал кое-какие движения, но… у меня сейчас куча других вопросов. Очень серьезных – возможно, придется все здесь сворачивать…
Катя смотрела напряженно. Руки, теребившие косу на груди, застыли.
– И уезжать! – он глупо надул щеки. – Попробуй это понять – быстро уезжать! Ты поедешь со мной?
– Андрей, прости меня, я чувствую себя неблагодарной, я понимаю, что у тебя сейчас очень плохо, я знаю это… – она покачала головой, – я могу в Белореченск вернуться. Если тебе так будет лучше. Никто ничего не узнает. Денег мне не надо, я и так благодарна тебе на всю жизнь. А потом, когда ты все уладишь, ты можешь приехать за нами… если захочешь.
– Не говори так! – он схватил ее за руки, притянул к себе и вцепился тяжелым взглядом в ее глаза. – Я ждал, что ты такое скажешь! Не смей даже думать об этом! Я хочу, чтобы ты всегда была рядом! – Андрей жестко выдавливал каждое слово. – Я, как мальчик, уже несколько месяцев бросаю все дела, и все ради тебя! Как ты не видишь?! Я забыл, что такое может быть! Ты понимаешь хоть чуть-чуть, что ты для меня значишь! Понимаешь?!
Он замолчал, крепко держал ее за локти и все вглядывался, потом прижал к себе.
– Все-таки это была любовь… – Катя говорила тихо ему в плечо, как будто сама с собой. – А от любви бывают дети. Это не мы придумали. Я когда узнала, обрадовалась! Немножко только испугалась. Я, наверное, дура, но обрадовалась, у нас с тобой с первого раза все получилось. Врач сказала, что он прошлогодний! – Катя улыбалась. – Андрей, ты не волнуйся… это… я… – Катя гладила его по спине: – Я, правда, буду счастлива, что это твой ребенок. Честное-честное слово! Мне это очень нравится, я это хорошо поняла, я и сейчас счастлива! Мне ничего не надо. Я была у батюшки, он тоже обрадовался, поздравил меня, сказал, что девочка будет, а мне кажется, что мальчик.