«Ребеночек когда у тебя будет, Господь помогать станет, вот увидишь». Именно так сказал и перекрестился отец Василий. Что же, он мне сейчас помогает? Может, кто-то сейчас и думает обо мне. Мои ждут, это понятно, кто-то в Москве… – Катя задумалась. – Лешка, может быть, как жаль его, как все глупо и гадко получилась… Даже не попрощались. Он чистый… чище меня, влюбился в «такую, как я есть», а какая я есть теперь? Приехала и уехала. И все!
Добирались почти восемь часов. Уже вечерело, когда таксист, матерясь на власти, на деревенские сугробы и вообще, что поехал в этот гнилой угол, подвез ее к воротам.
Дома все было по-прежнему, как и не уезжала. Только бабушка лежала в Катиной комнате и отец ходил. Не без труда, опираясь на костыли, он уверенно переставлял ноги и даже, положив костыли, поднял руки, обнял ее крепко и прижал к себе. У Катьки слезы потекли ручьем, ее прорвало, за все эти дни прорвало. Ей так жалко стало Андрея, который столько для нее сделал, что она не сдерживалась. Андрюшка, только что прыгавший вместе со всеми от радости, испугался и тоже заплакал, сначала молча, а потом и в голос, у матери текли слезы. Отец, думая, что причина в нем, сидел в углу кухни возле рукомойника, улыбался радостно, вздыхал и виновато кивал головой.
Катя не отважилась сказать сразу, припертая матерью, соврала, что взяла отпуск на неделю, просто побыть у них. Раздала подарки, посидела с отцом, с бабушкой, с Андрюшкой повозилась, он не отходил, держал за руку, рассказывал, таскал машинки и все время рассматривал, как будто не узнавал сестру. Даже аккуратно трогал пальчиком круги под ее глазами. Мать несколько раз заходила в комнату к бабушке, стояла в дверях, слушая их разговор и тревожно поглядывая на Катю.
После ужина мать уложила мужчин, поменяла бабушке подгузники и собралась расспросить Катю обо всем, но Катя легла. Виновато выглядывала из-под одеяла и говорила, что в самолете всю ночь не спала и очень устала.
И опять она долго лежала без сна, хотя и не могла уже ни о чем думать. Прислушивалась тревожно к тишине ночной улицы – Андрей мог заявиться, когда угодно.
Весь следующий день прошел в суете, которую она сама и создавала, только бы не остаться один на один с родителями. Они долго сидели у Насти, чай пили, Катя рассказала все и советовалась, как и что сказать родителям. Настя слушала через пень колоду, она накануне перевезла к себе мать и все время ходила в маленькую комнатку, где та устраивалась, носила то половик, то подушку. Баба Дина, сидевшая в кресле в другой комнате, время от времени звала ее и подсказывала, как и что лучше сделать. Катя понимала, что она очень не вовремя, но домой идти не смела. Она бросалась помогать женщинам, и потом они опять присаживались с Настей на кухне.
– Так возьми у него квартиру! – шептала настойчиво Настя.
– Он не отстанет!
– Как не отстанет? Нужна ты ему?!
Катя в сомненье покачала головой.
– Развлечение ты для него была! Больше не нужна! Он сейчас просто расплачивается!
– Я так боялась, что мне насильно что-нибудь сделают! Это могут прямо дома! – шептала Катя быстро, прислушиваясь, как мать что-то двигает у себя в комнатке. – Представь, в его квартире… семь с половиной месяцев трястись? Нет!
Теперь Настя молчала. Вздохнула.
– Да ничего он не сделает. Сдала бы хоть ту квартиру, куча же денег… – она сморщилась и потерла нос.
– Нет, – Катя упрямо покачала головой, – это очень некрасиво.
– Ну как знаешь, на рынке будем стоять, две пузатые. Покупатели, кстати, пузатых не любят. Брезгуют.
Катя удивленно на нее посмотрела.
– А я из-за бабы Дины оставила, рассказала ей, она так обрадовалась… внучка, говорит, очень хочет поглядеть своего. – Настя улыбнулась снисходительно, но и довольно.
– А мать не знает?
– Знает, из-за этого и переехать согласилась, говорит помогать мне будет, – Настя посмотрела на Катю серьезно, так, как никогда на нее не смотрела. – Вот и я попала – бабуля, да мать, да этот, – она потрогала едва заметный, несерьезный бугорок живота, – а что-то не страшно. Мы вчера ужинали втроем, я, сколько себя помню, такого не было. Короче, за одним столом сидим и разревелись все как белуги, – она глянула в сторону комнаты матери и добавила тише: – а я реву и вижу, как они любят! Так и смотрят друг на друга! Мать потом еще полночи проплакала, я уже уснула.
Катя молчала, вытирала слезы и улыбалась чему-то своему.
Вечером мать, будто понимая Катино состояние, вопросов не задавала, и они втроем с отцом посидели на кухне. Смеялись, помечтали о лете, теплой погоде, об ухе на той стороне реки, и как-то все стало, как и было.
Катя устраивалась в комнате Федора, разбирала сумки, вспоминала с благодарностью, как таксист Максим вез ее в Домодедово, как он опять не взял денег, и сам предложил оставить у него сумку и два больших и тяжелых пакета с вещами. Если бы приехала со всеми вещами, мать догадалась бы обо всем. Она устало села на табуретку, за окном шумел сильный ветер. Максим всегда был такой и со всеми, это про него было известно. Катя с нежностью о нем думала, вспоминала, как он звал ее погулять по Замоскворечью, а она так и не нашла времени. Ей иногда жалко становилось, что уехала из Москвы.
Катя тревожно подняла голову в сторону темного окна, на часы посмотрела – было почти одиннадцать. Она выключила свет и подошла к окну. Улица была плохо освещена и, казалось, что пуста, но она чувствовала, что там кто-то есть. Шарик Ивана Данилыча вдруг начинал заходиться отчаянным лаем. Она уже не первый раз прислонялась к окну с тревожно бьющимся сердцем и теперь, накинув большой пуховый платок, сунула ноги в калоши и вышла во двор. Сырой воздух ударил в лицо, он был крепкий, по-весеннему дурной, качал березы за воротами, Катя прислушалась, но ничего не слышала, только ветер с тяжелым шумом летел сквозь деревья да громыхал чем-то во дворе у соседа.
Запор на калитке осторожно поехал в сторону и, когда она вот-вот должна была открыться, вдруг замер и даже чуть сдал назад, и потом еще сдал, возвращаясь в прежнее положение. Катя застыла в страхе, схватилась за ручку двери, но нахмурилась и, преодолевая испуг, пошла к воротам. Отодвинула засов и решительно толкнула тяжелую калитку. Ветер дернул ее из рук, распахнул настежь. Катя невольно подалась назад – у самых ворот в полумраке возилась большая тень, как будто что-то привязывала. Голова была скрыта капюшоном. Катя испуганно глянула по пустой улице, обернулась на освещенные окна сеней и попятилась, тень распрямилась, ойкнула громко и вдруг тихо позвала:
– Катя!
– Леша?!! – Катя застыла, пораженная.
На голове Алексея была легкомысленная летняя бейсболка, на нее натянут капюшон балаклавы, поверх легкой куртки громко трепетал на ветру пластиковый дождевик. К воротам был прислонен большой рюкзак.
– Привет, Кать, я не знал, как зайти, думал, собака… и родители тоже, неудобно… – Алексей прикрывался от ветра, говорил громко, но его плохо было слышно.
– Ты почему здесь? – Катя шагнула ближе, тревожно рассматривая его лицо.
– Я приехал.
– Куда?
– Сюда.
– Сюда?! А почему?
Алексей молчал. Ветер сильно толкнул его в плечо и задрал дождевик выше головы. Алексей поморщился, попытался поймать, не смог и остался стоять, поднятой рукой удерживая плащ, который лез в глаза.
– Я к тебе приехал… – ветер опять сильно толкнул его.
– Ко мне?! – Катя, наконец, начала ощущать себя, накинула платок на голову и, тревожно обернувшись на окна дома, вышла за ворота. Закрыла калитку.
– Ты как узнал?
– Это несложно, Кать… Ты не хочешь, чтобы я был здесь? Тебе неприятно?
– Как ты узнал, что я уехала из Москвы?
– Я приходил к тебе… к твоему дому… – Алексей встал так, чтобы прикрыть Катю от ветра.
Они стояли совсем близко, лицо в лицо. Его дурацкий дождевик все трепетал громко и рвался в небо.
– К моему дому? – испуганно переспросила Катя.
– Да, – кивнул Алексей, – а когда тебя не стало, Насте позвонил.
Катя молча и недоуменно глядела на него, кутаясь в платок.
– Ты замерзнешь, дать тебе что-нибудь? У меня здесь сверху вещи, летние, правда, я быстро собирался… – он обернулся в сторону раскрытого рюкзака. – У вас тут холодрыга, – попытался пошутить.
– Ты когда приехал?
– В обед… – Алексей стал снимать капюшон с головы.
– А зачем? – опять спросила Катя.
– Ты со мной как с маленьким разговариваешь, – насупился вдруг Алексей. – Не хочешь меня в дом пустить?
Он снял, наконец, капюшон, ветер тут же сдернул кепку с головы. Алексей поймал ее. Он был брит налысо.
– Что я скажу маме?
– Скажи, что я приехал.
– Леша, я своим ничего еще не говорила… Что я скажу про тебя? – Катя замерла и посмотрела вдруг странно, поежилась, глянула на качающиеся деревья. Спросила тихо. – Настя тебе все рассказала?
– Что все? – не понял Леша.
– Про меня? – Катя изучала его лицо, – почему я уехала…
– Я не знаю, сказала, что ты вернулась домой. Навсегда. Ты замерзнешь! Хочешь, я приду завтра? Или увидимся где-то?
– А где ты будешь ночевать? – растерянно глядела Катя, думая, видимо, о другом. – Ты почему не позвонил?
– Катя, ты с кем там? – послышался встревоженный голос матери.
– Пойдем! – Катя решительно открыла калитку.
Ирина шла от крыльца.
– Это мой хороший друг, мам, Леша… он из Москвы, сюрприз мне сделал.
Леша занес рюкзак во двор, но не знал, как закрыть застрявший засов калитки. Повернулся, неудобно держа калитку одной рукой. Ноутбук тяжело болтался на плече.
– Алексей, – представился и снял кепку.
Ирина кивнула коротко, настороженно рассматривая бритую голову ночного гостя, и забыла назваться.
– Пойдем в кухню, я тебя накормлю, – взяла дело в свои руки Катя.
– Колбаса здесь, в холодильнике, – кивнула мать на дом.
Она все глядела недоверчиво. Алексей взял рюкзак в охапку и пошел за Катей.
От еды он отказался, все глядел на нее. Катя поставила чай, пришла Ирина, принесла колбасы и йогурты. Постояла, рассматривая Лешу, тот улыбался, чуть смущаясь, тер красные уши и нос.