– Потому что от этого будет зависеть, выйдешь ты из ресторана дыша или нет.
Моя грудь вздрагивает, и я сжимаю салфетку в кулаках, чтобы унять дрожь в руках.
– Зачем ты это делаешь? Ты уже отпустил меня.
Темная глубина его серых глаз подобна глубокому облачному небу – пустому, спокойному и холодному.
– Я отпущу тебя только до особого распоряжения. Сейчас самое время для этого уведомления. Ты собираешься рассказать мне о себе?
С этим мудаком не выиграть, не так ли? Он уже пришел с определенной целью и не остановится, пока она не будет достигнута.
– Что ты хочешь знать? – Я огрызаюсь, чтобы он покончил с этим и отпустил меня.
– Я не хочу ничего знать в таком тоне. Повтори вопрос без гнева.
– Тебе это нравится?
– Что?
– Быть Мрачным Жнецом над чужими жизнями.
– Нет, если я могу помочь. Быть Мрачным Жнецом на самом деле не дает мне ответов... только тела.
Комок подступает к горлу, и я напрягаюсь от его невысказанной угрозы.
Официант возвращается с бутылкой вина и моим салатом. Адриан жестом велит ему уйти, когда тот решает открыть бутылку.
Как только официант уходит, он делает это уверенными движениями. Он не торопится и не волнуется, как типичный человек, уверенный в себе и своем окружении. В то время как в моем собственном мире я обычно такая же, я, кажется, теряю всю свою уверенность в его компании.
Думаю, если держать ее под дулом пистолета, это будет сделано.
Адриан наливает мне бокал и еще один для себя, и, хотя я не собиралась пить, мне нужно немного жидкого мужества прямо сейчас.
Я делаю большой глоток, потом вздыхаю.
– Что ты хочешь знать?
– Как твоя фамилия?
– Я уверена, что ты и сам мог бы догадаться. Она по всему репетиционному залу.
– Или я могу запросто проверить твою биографию, чтобы выяснить все.
При этих словах я вскидываю голову. Он говорит мне, не заявляя об этом, что он достаточно силен, чтобы выяснить все, что он хочет обо мне.
Я делаю еще глоток вина.
– Значит ли это, что ты еще не сделал этого?
– Для тебя не имеет значения, сделал я это или нет.
– Конечно, имеет.
– Нет, не имеет. Для меня это имеет значение, потому что я буду получать информацию. Однако тебе нечего терять или приобретать.
– Мне есть что терять с тобой.
Он постукивает указательным пальцем по столу, его губы дергаются, но, как и в прошлый раз, он не улыбается.
– Ты достаточно умна, чтобы понять это. Продолжай быть умной и ответь на мой вопрос.
– Морелли. – Я вонзаю вилку в салат и подношу его ко рту, агрессивно жуя.
– Лия Морелли. Ты родилась в Штатах или в Италии?
– В Италии.
– Оба родителя итальянцы?
– Мама была американкой. Папа был итальянцем.
– Оба мертвы?
– Да, – огрызаюсь я, одним глотком выпивая то, что осталось в бокале. – Твой допрос окончен?
– Это один. – Он делает неторопливый глоток вина.
– Один?
– Один удар. Я же просил тебя не разговаривать со мной в таком тоне.
– Тогда каким тоном я должна говорить? Есть ли чертова инструкция, как разговаривать с убийцей? – Последнее слово я шепчу себе под нос.
– Два. И пока нет руководства, ты должна использовать свою умную голову и не провоцировать меня.
Я хватаю бутылку и наливаю до тех пор, пока бокал почти не переполняется. Некоторые соседние столики пялятся на мою невоспитанность, но мне уже все равно. Я киплю от злости, и чем больше он копается в моем прошлом, тем быстрее раны, которые я скрывала, жалят, разрывая швы, чтобы я их освободила.
– Как умерли твои родители? – спрашивает он очень вяло, явно не читая моего настроения. Или, может быть, он спрашивает, несмотря на это.
Наверное, ему это доставляет удовольствие.
Вздохнув, я говорю.
– Несчастный случай.
– Что за несчастный случай?
– Газовая асфиксия. – Слова вылетают из моего горла болезненным шепотом. Мои пальцы дрожат вокруг бокала, когда я подношу его к губам. Я не хочу думать о том времени, но мои демоны кружатся на заднем плане, плотно обвивая щупальцами мое горло.
– Дыши, Лия, – рука прижимается к моей, тянет ее и бокал вниз, чтобы положить на стол.
В этот момент я понимаю, что сжимаю другую руку, и влага щиплет мои веки.
Я смотрю на него, на вечное спокойствие в его глазах, несмотря на хаос, который он вызвал всего несколькими вопросами.
– Зачем ты это делаешь?
– Чтобы узнать тебя получше.
– Ты не можешь заставить кого-то говорить о своей жизни. Это не знакомство с ними.
– Для меня это так.
– Тогда, может быть, мне тоже стоит познакомиться с тобой?
Он вырывает свою руку из моей.
– Если хочешь.
– Значит ли это, что я могу задавать тебе вопросы?
– Конечно.
– Чем именно ты занимаешься? – Наверное, мне не стоит пытаться узнать о нем больше, но я уже знаю его имя. Если я хочу пережить его, мне нужно глубже разобраться в том, кто он и чем занимается.
– Я стратег.
– Стратег, который убивает? – Я понижаю голос.
Его губы кривятся в легкой ухмылке, когда он наклоняет свой бокал ко мне.
– Именно.
– Стратег для кого?
– Не думаю, что это имело бы значение, если бы ты знала.
– Ты сказал, что я могу задавать вопросы.
– Я никогда не говорил, что отвечу на все.
– Это несправедливо.
– Честность – это для слабых, Лия. Ты достаточно долго прожила в чудовищном мире, чтобы понять, что справедливости на самом деле не существует.
– Она существует, даже если такие люди, как ты, делают все возможное, чтобы стереть ее.
– Такие, как я?
– Ты знаешь.
– Нет, не совсем. Почему бы тебе не просветить меня?
– Преступники.
– Преступники. Интересная аналогия.
– Это не аналогия, когда это правда. – Я откидываюсь на спинку сиденья из искусственной кожи, отказываясь от салата и потягивая вино. Это помогает расслабить нервы, которые были в состоянии повышенной готовности с тех пор, как я впервые встретила этого человека.
– По твоим словам, возможно.
– Если верить всему миру. Ты убивал людей.
– Такие, как я, преступники, по твоим словам.
– Это не делает тебя героем.
– Герой – это последнее, кем я хочу быть. Самоотверженность никогда не была моим коньком.
– Значит, ты предпочитаешь быть злодеем?
– Злодей – герой в своей собственной истории, так почему бы и нет?
– Злодей всегда проигрывает.
– В диснеевских фильмах. Возможно, в твоих балетных спектаклях. В реальной жизни, однако, злодей – это тот, кто всегда побеждает.
Этот человек не имеет абсолютно никакого отношения к морали или общественным стандартам. Хотя я не шокирована тем, что такие люди существуют, я встречала их только в балете. Злобные подлые девчонки и мальчишки. Я никогда не встречала человека с деструктивным мышлением, который бы, не колеблясь, использовал оружие.
Это делает его еще более опасным.
Я вздергиваю подбородок.
– Но разве тебя, в конце концов, не убьет такой же злодей, как и ты?
– Возможно. А до тех пор я буду делать то, что умею лучше всего.
– Что именно?
– Тебе не о чем беспокоиться. Пока. А теперь вернемся к тебе, прима-балерина, когда ты приехала в Штаты?
Я опустошаю половину бокала, нуждаясь в большем расслаблении нервов.
– Когда мне было пять.
– С кем?
– Меня вырастила бабушка.
– Американка, я полагаю.
– Да.
– Она еще жива?
– Она умерла несколько лет назад.
– Мне очень жаль. – В его голосе нет ни капли сожаления. Это больше похоже на те апатичные соболезнования, которые люди предлагают.
– Если бы ты сожалел, то перестал бы задавать мне эти вопросы.
– А другие члены семьи? – он продолжает, как будто я ничего не сказала.
– Нет.
– Друзья?
– Нет. – Я допиваю вино, отказываясь рассказывать ему о Луке. Это мой секрет от всего мира.
Он скользит бокалом по столу, и меня снова тянет к мужским пальцам и к тому, как они небрежно обхватывают его, как его беспечность захватывает дух, как и его действия.
– Теперь я понимаю.
Я наливаю еще вина, чтобы не пялиться на него.
– Понимаешь что?
– Одиночество в твоих глазах. Тебе удалось трансформировать его и перевести с помощью языка тела на сцене. Это очень креативно.
– Я не одинока. – В конце мой голос понижается, выдавая мою защищенность.
– Если ты так говоришь.
– Я не одинока. У меня есть… У меня три миллиона подписчиков в Instagram.
– Вау. Впечатляюще.
– Перестань издеваться надо мной.
– Разве не на такую реакцию ты надеялась? Валидация (прим. пер. в технике или в системе менеджмента качества — доказательство того, что требования конкретного пользователя, продукта, услуги или системы удовлетворены) путем демонстрации своих фейковых подписчиков?
– Они не фейковые. Они настоящие люди.
– А что они знают о тебе, кроме твоих селфи перед выступлением и репетицией?
– Ты что, преследуешь меня?
– Твой Instagram является публичным. Никакого преследования не было. Но да, Лия, я просмотрел его, и я думаю, что это довольно... скучно.
Моя кровь кипит, пузырясь на поверхности, но я бормочу.
– Меня не заботит то, что ты думаешь.
– Но ты заботишься о том, что думают другие. Вот почему ты ведешь эту страницу. Будь то из-за потребности в какой-то извращенной проверке или во внимании.Хотя я не думаю, что ты сознательно преследуешь последнее.
Как этот человек может так много читать в деталях? Как он уходит в глубины, о которых даже я не думала? По крайней мере, сознательно.
– Ты пытаешься доказать, как сильно имеешь надо мной власть? Это все?
– Я ничего не пытаюсь доказать. Как я уже сказал, я только начинаю узнавать тебя, Лия.
– А затем что? После того, как ты меня узнаешь, что ты собираешься со мной делать?
– С чего ты взяла, что я собираюсь что-то предпринять?