– Деньги переведу через пару недель, – заслышала я в телефоне через пару гудком. Обычно отец не поднимал трубку так быстро, находясь в обществе своей настоящей семьи, но, видимо, я вовремя застала его в полном одиночестве.
– И тебе привет, папа, – в моем голосе слышался сарказм, как и всегда при разговоре с отцом, только он никогда не обращал на это внимание. – Зачем вы с мамой едете в США?
– Уже рассказала? Быстро в вашей семье разносятся слухи, – акцент на слово «вашей» на этот раз не резал ухо, не задевал меня, ибо меня интересовал лишь ответ на свой вопрос, который я так и не получила.
– Не верю, что вы едете отдыхать в дальние страны. Как на это отреагирует твоя жена?
– Это уже мои проблемы, – отчеканил отстраненным голосом отец, – а твоя мать сглупила, раз не сообщила тебе причину столь скорого отъезда, хотя версия с отдыхом мне нравится, – версия? Мама обманула меня? Не верю. Не хочу верить. Но и отцу нет смысла мне лгать. Да, наши отношения далеки от идеальных, однако он не станет плести интриги, играя на моих чувствах к самому дорогому человеку на свете.
Я сильнее сжала трубку, кое-как стараясь следить за дорогой и слушая в телефоне лишь глубокое, редкое дыхание собеседника. Отец еще некоторое время хранил тишину между нами, видимо, собирался с мыслями и, глубоко вздохнув, произнес то, что мне не снилось даже в кошмарных снах:
– Ей диагностировали рак. В США нас ждет химия и дальнейшее лечение…
Телефон резко выпал из моих рук, затерявшись где-то между креслами, педаль тормоза сработала, казалось, без моего участия, остановив машину практически возле парковки и позволив мне встать на свободное место. Все вокруг, казалось, происходило на автомате. По системе. Я припарковала машину, заглушила двигатель, нашла телефон, связь по которому уже разорвалась. Но это неважно. Так будет лучше. Никто не должен видеть мое состояние, никто не должен видеть мою боль. Никто, кроме меня самой и собственного отражения.
Это приговор. Для мамы, для отца. Для всех. Я даже не спросила о стадии и других решающих жизнь мелочах. Меня слово ударили в солнечное сплетение, затрудняя поступление кислорода в организм. Вроде бы крови нет, но боль ощутима. Не хватало воздуха. Очень сильно. Его просто не было внутри. Я задыхалась. От боли. От досады. От беспомощности. Мама являлась единственным человеком, которой я всецело доверяла. Именно она научила меня жизни и направила на истинный путь. Именно она помогала мне разобраться с трудностями, если таковые возникали. А теперь выясняется, что я могу в любой момент лишиться этого человека. Потерять раз и навсегда. Сегодня она есть, а завтра может и не быть.
Слез не было. Ни капли. Я никогда не плакала в трудных ситуациях, никогда не ныла, не проклинала все на свете. Мама учила меня не позволять эмоциям брать над собой власть. Так и произошло сейчас. В кофейне, возле которой я на свою удачу остановилась, оказалось не так много людей, и если бы я позволила себе расплакаться, то вряд ли бы это кто-то заметил, а пополнение посетителей произойдет ближе к двум часам. Все на работе и из своих закоулков под названием рабочий кабинет выйдут нескоро. Меня такая перспектива больше устраивала. Спокойное утро, спокойный завтрак, без посторонних. Без лишних ушей и случайно встреченных знакомых. Мне нужно побыть одной.
– Скучаешь? – знакомый голос неожиданно оторвал меня от мыслей. «Только не это», – подумалось мне, когда я почувствовала на себе взгляд слегка потемневших зелено-карих глаз.
Сейчас я бы смирилась с появлением любого знакомого из светского общества, любой властной стервы, держащей все под каблуком, да хоть заклятого врага, но только не Ника. Не того, перед кем не желала выглядеть слабой. Уязвимой. Он и без того знал точки соприкосновения, которые ему подвластны, и вчера этот мужчина привел весомое доказательство.
– И тебе доброе утро, Ник, – он присел за мой столик, не спрашивая разрешения, хотя, если бы я и была в состоянии строить из себя богиню дискотеки, вряд ли бы оттолкнула его.
Официантка быстро приняла заказ и оставила нас наедине. Давящая тишина дала знать о себе сама. Мы молчали. Смотрели то на окружающих, то в окно, но не друг на друга. Я не сразу осмелилась посмотреть ему в глаза. Боялась. Чего именно? Что он начнет лезть в мою душу, чего не происходило ранее. Ни с кем. Я никому не позволяла проникнуть глубже позволенного, но, видимо, ему это и не требовалось. Почему? Потому что его потемневший взгляд, непривычный и не такой яркий, как вчера, не спешил грызть путь в мою душу, ибо его собственная была не менее обеспокоена.
– Как поживает мой офис? – он нарушил тишину первым. Наверное, ее можно назвать неловкой или напряженной, однако таковой она не являлась – каждый из нас задумывался о чем-то своем, не обращая внимания на собеседника. Интересно, о чем волновался Ник?
– Проект больше не менялся. Ремонт в твоем кабинете практически завершен, скоро привезут мебель, – я старалась говорить спокойно, даже жизнерадостно, но, когда вспоминаю диагноз матери, мне это удается не так легко, как прежде.
– Отлично. Хочу поскорее переехать в новое помещение.
– Не переживай, скоро получишь свое, – его рвение даже заставило меня улыбнуться. Ненадолго. Всего на мгновение. Взгляд Ника казался мне более оптимистичным, чем пару минут назад, однако и он исчез вслед за моей мимолетной улыбкой.
– Почему ты ничего себе больше не заказала? – выгнул темную бровь в вопросе. Странно, что он беспокоился обо мне. Не привыкла к этому со стороны мужчин. Они мало обращали внимания на мое питание, но, кажется, на моем пути встретилось исключение из правил.
– Мне достаточно кофе.
– А как же полноценный завтрак? – он внимательно посмотрел на меня, пытаясь найти в глазах хоть какой-то намек на ответ. Но его там не было и не будет. Не в том я состоянии, чтобы принимать пищу. Совсем. – Девушка, принесите, пожалуйста, один овощной салат и сэндвич с лососем, – он быстро позвал официантку, которая молниеносно записала заказ и принялась исполнять его. – Подумал, ты бережешь фигуру и вряд ли будешь баловать себя мучным.
– Спасибо, Ник, – моя благодарность была искренняя. От всей души. Вряд ли бы я взяла хоть один кусок в течение сегодняшнего дня, вспоминая диагноз матери. Я вновь улыбнулась и вновь эта эмоция не продлилась больше пары секунд.
Я заметила, как в какой-то момент его глаза погрустнели, как он сосредоточенно смотрел в одну точку за моей спиной. Я бы подумала, что он наблюдал за посетителем сзади меня, только там никого не оказалось, кроме глухой стены. Странно. Мы сидим вдвоем, друг напротив друга. Каждый со своими проблемами, со своими размышлениями, которыми никогда не поделимся с окружающими. А нужно ли это нам? Мне нет. А ему? Видимо, тоже. Я не готова открыть перед ним душу, а он не желал делиться не касающейся меня информацией. Мы были в одной лодке. На одной стороне. Потерянные в этом мире. И только друг в друге находили хоть какое-то утешение. В этой тишине. В общей компании. Вряд ли обычный завтрак способен затмить жизненные проблемы, но временную анестезию никто не отменял.
Я не знаю, как эта идея пришла в голову, как до моего больного на всю голову мозга дошла эта шальная мысль. Не знаю, почему я столь спонтанно решилась на этот поступок в попытке забыться. Может, потому, что видела в этом необходимость? Скорее всего. Но не это главное. Я чувствовала, что это успокоение и отвлечение от проблем нужно нам обоим. Хотя бы на время. На несколько минут. Да, рано или поздно нам придется вернуться в реальность, но после отвлечения от гнета мы не поддадимся эмоциям, а сможем рассуждать здраво и решить сложившуюся ситуацию.
Правая нога в летней босоножке на тонкой шпильке, находящаяся не так далеко от Ника, коснулась мужской стопы в кожаных туфлях. Гладких. Дорогих. Я чувствовала это обнаженным участком щиколотки. Мое дыхание заметно участилось, взгляд устремлен на собеседника напротив. Пристально. Жадно. Это игра, правила которой известны нам обоим, вопрос в том, составит ли этот мужчина мне компанию. Моя нога поднималась по ткани брюк. К коленке. Все выше и выше. По бедрам. Я ловила каждое изменение на моем лице, хоть они и были незаметны окружающим. Вряд ли кто-то в состоянии так четко разглядеть едва заметное увеличение темных зрачков, напряжение сильных рук, одна из которых опустилась под стол и коснулась моей ноги. Нежно. Ласково. Лишь подушечками пальцев, которые спускались по щиколотке вниз к голени. Лаская едва ощутимыми прикосновениями. Я чувствовала, как моя кожа горела под его рукой, как вторая ладонь тоже упорхнула под стол, продолжая чувственные ласки. Зрительный контакт между нами не прерывался. Его взгляд еще больше потемнел, превращая зелено-карие в одну темную бездну, в которую я с удовольствием готова упасть. Помещение вокруг, казалось, исчезло из поля зрения. Нас будто переместили в отдельный мир, где не существовало посторонних людей, предметов. Сущностей. Все это в прошлом, а настоящее происходило здесь и сейчас. Под столом.
Но так долго продолжаться не могло. Мы оба нетерпеливы. Необузданны. А необходимость немедленно остаться наедине возросла в разы. Я медленно поставила свою ногу на пол, чувствуя, как его руки аккуратно помогли ей опуститься, и, будто сговорившись, мы направились в сторону туалетных комнат. Тихо. Не торопясь. Следуя друг за другом медленным шагом, стараясь не привлекать внимание персонала. Я шла впереди, чувствуя едва сдерживаемое желание Ника. Ощущала, как его взгляд гулял по моим обнаженным топом плечам, как он буквально раздевал меня.
Как готов наброситься сию секунду…
Так и случилось…
Неожиданно. Резко. Страстно…
Кабинок оказалось всего две, как и в любой кофейне. Унисекс. Но мы подошли к ближайшей. Словно прочитали мысли друг друга. По коридору мы двигались совершенно спокойно, не привлекая к себе внимание, но стоило двери закрыться на щеколду, как нам сорвало крышу. Обоим. Резким движением Ник припечатал меня к стене напротив раковины и впился горячим поцелуем в мои губы. Так жарко. Слишком жарко. Воздух из легких мгновенно испарился, заставляя дышать любимым ароматом «Дольче», исходящим от этого мужчины. От того, кто чувственно целовал мои губы, от того, кто оставлял от своих прикосновений ощущение остроты и покалывание на коже. От того, кто, стянув с меня тоненькие лямки топа и лифчика, тут же начал играться с холмиками груди, прокручивая в своих пальцах заострившиеся горошинки сосков.