Вот и умница.
Черт.
Любимый ресторан отца расположен на Манхэттене. К вечеру на улицах не продохнуть от людей и ярких, как звезды на ночном небе, огней небоскребов и многочисленных заведений. Жаль, что звезд в Нью-Йорке давно уже не видно: небеса затянуты плотной дымкой смога и напоминают сплошное черное полотно, кое-где освещенное прожекторами. В последний раз я была в отцовском ресторане лет десять назад, совсем еще девчонкой, когда папа взял меня с собой на встречу с коллегами. Тогда мне полагалось сидеть тихо и не отсвечивать, прямо как учила мать, сегодня же я гордо шагаю по раскинувшейся перед входом в ресторан ковровой дорожке.
Шлейф длинного красного платья с высоким воротником и провокационным вырезом на правом бедре, тащится за мной, несмотря на туфли на высоком каблуке. Наверняка я еще не раз за сегодняшний вечер пожалею о выбранной обуви и неудобном фасоне платья, но отступать уже некуда. Шагая к дверям, которые заботливо приоткрыл швейцар, я беру Мера под руку. И он сегодня тоже выглядит неплохо: черный костюм сидит по фигуре, а ворот красной рубашки вновь расстегнут на несколько верхних пуговиц. Никакого галстука.
Насколько же непривычно видеть его без венчающих копну темных волос массивных рогов и острых когтей. Он мог бы выглядеть безобидно, если бы не цепкий взгляд вышедшего на охоту хищника – я замечаю, как он оглядывается по сторонам, как довольно ухмыляется – скалится – в ответ на безобидный вопрос швейцара. Даже в человеческом обличии Мер остается демоном, и аура у него соответствующая.
Женщина лет сорока позади с интересом поглядывает на него, вскинув брови. Меховое боа, накинутое поверх изящного черного платья, покачивается в такт ее приглушенным кокетливым смешкам. Господи, милочка, умерь аппетит. Ты явилась сюда не одна.
– Столик на имя Хейли, – мягко улыбаюсь я швейцару. Тот щурит маленькие глазки и быстро пробегается по списку. – Полагаю, мистер Хейли уже внутри и ждет нас.
– Все верно, – швейцар – щуплый и будто бы сухой, как старая ветка, – кивает и пропускает нас внутрь. – Проходите, пожалуйста.
Ресторан встречает нас светлым просторным залом: сверкают на потолке аккуратные хрустальные люстры в классическом стиле, блестят из-под белоснежных скатертей столы из красного дерева, едва слышно постукивают столовые приборы под отголоски классической музыки. Обстановка такая царственная и торжественная, что на несколько мгновений я чувствую себя настоящей леди. Поудобнее перехватываю руку Мера и улыбаюсь хостес в строгом черном платье, когда та спешит проводить нас к столику.
Насколько же публика здесь отличается от привычной: в ресторанах отца собираются сливки общества, любители прятать истинное лицо под фальшивыми улыбками и манерами. Наверняка по ночам они, привыкшие ворочать миллионными капиталами в офисах на Уолл-стрит, заваливаются в какой-нибудь элитный клуб и на несколько часов напрочь забывают не только о манерах. Выпускать пар нужно не только студентам.
Удивительно, как легко почувствовать себя в сказке, всего лишь переступив порог дорогого ресторана. Но сказка рушится, разлетается на сотни мелких осколков, когда наши с отцом взгляды наконец пересекаются.
– Я был уверен, что ты опоздаешь, – бросает он вместо приветствия, постукивая пальцами по белоснежной скатерти. – Рад, что хоть один твой кавалер научил тебя пунктуальности. Приятно познакомиться.
Папа поднимается из-за стола и протягивает Меру руку.
– Вы тот самый Мерсер, я полагаю. Сегодня можете звать меня просто Оскар.
– У вас чудесная дочь, Оскар, – улыбается Мер, прежде чем отодвинуть для меня стул, и его улыбка не предвещает ничего хорошего. – Но вы не представляете, как часто мне приходится напоминать ей о манерах.
– Может, хватит говорить обо мне так, словно меня здесь нет? – фыркаю я раздраженно и занимаю место за столом. Мер придвигает свой стул поближе. – Спасибо, что с самого начала выставил меня дурой, пап. С чего ты вообще решил устроить этот ужин?
Некоторое время мы смотрим друг на друга молча – отец хмурится и со стуком ставит на стол полупустой стакан. Поджимает губы и нарочито медленно переводит взгляд с меня на Мера и обратно. Оценивает нас обоих, как какой-нибудь научный проект, или выискивает изъяны. Не представляет еще, кого намеревается смутить своим поведением: Меру плевать, насколько многозначительные взгляды будет кидать на него отец, каким проверкам попытается подвергнуть. Для него сегодняшний вечер – всего лишь одно из моих желаний и чу´дное развлечение, точно как наш поход в клуб.
И остается лишь надеяться, что на этот раз он не выкинет ничего из ряда вон.
Не сомневайся, детка, я буду вести себя как подобает.
Мер с усмешкой кладет ладонь мне на бедро. Жар легко чувствуется сквозь тонкую ткань платья.
– Недавно я перекинулся парой слов с Уилсоном, – говорит отец, прежде чем опустить взгляд на меню. – Если знать его достаточно хорошо, то можно легко выяснить, чем занимается в свободное время вся ваша группа. С таким длинным языком карьера ему и впрямь светит только футбольная, конечно, но кое в чем я с ним согласен: иногда за тобой глаз да глаз нужен. Кто все-таки твой молодой человек, о котором с недавних пор судачит добрая половина колледжа, Сильвия?
Собираясь в ресторан, я представляла что угодно: серьезный разговор насчет поведения на вечеринке; попытки оправдаться за сплетни, которые наверняка распускает Джейн; разговор о матери, ведь в последнее время она звонит отцу все чаще. Что угодно, только не буквальное знакомство с родителями – отцу, черт побери, никогда не было дела, с кем и зачем я встречаюсь. Он половину моих парней и в глаза-то не видел!
С подозрением я поворачиваюсь к Меру, но на губах его застыла довольная, широкая улыбка – сейчас он напоминает кота, дорвавшегося до мяса, что незадачливый хозяин оставил на кухне без присмотра. Не мог же он сам все это подстроить? Зачем? Не представляю демона, способного развлекаться столь примитивными, унылыми встречами.
Ресторан не ночной клуб, где можно легко затеряться в толпе и встретиться с десятками, если не сотнями одиночек, готовых на все. Ресторан – это чинный прием, встреча один на один с Оскаром Хейли, а я знаю отца лучше других. Холодный и флегматичный, он едва ли мог бы заинтересовать Мера хоть немного. Ерунда это все. Совпадение. Может, у папы сентиментальность на старости лет проснулась, вот и…
Черт, у нас ведь и легенды-то нет. Приходится вдохнуть поглубже.
– О, мы познакомились по переписке, – охотно включается в разговор Мер.
Держится уверенно и не сводит показательно заинтересованного взгляда с отца, но я все еще чувствую его ладонь на бедре. Медленно он скользит вверх, касается пальцами обнаженной кожи в районе выреза.
– В интернете. Вы знали, что Сильвия замечательно разбирается в искусстве? Мы и встретились впервые на выставке полгода назад. Никогда бы не подумал, что скачусь до столь примитивных комплиментов… – он вдруг поворачивается ко мне, галантно берет меня за руку и оставляет невесомый поцелуй на тыльной стороне ладони. Ухмыляется – всего на мгновение, но я ухмылку замечаю. – …но ты, дорогая, прекраснее любой картины.
В прошлый раз, стоило нам с Мером оказаться на публике, он вел себя как самый последний засранец, и казалось, что иначе попросту не может. Но сейчас передо мной совсем другой человек: карие глаза блестят в ярком свете люстр, на губах играет спокойная улыбка, и если бы не его чертова ладонь, скользящая все выше под платьем, подумала бы, что сегодня его подменили.
Не расслабляйся, Сильвия, ты понятия не имеешь, чего стоит от него ждать. Может, он и ставит тебя выше других людей, но ты все еще его игрушка – пусть даже любимая. А я ведь и не против ею быть. Мне иногда даже хочется, чтобы он дергал за ниточки когтистыми пальцами и заставлял меня двигаться в ему одному известном ритме. Только иногда.
– Спасибо, – отвечаю я с улыбкой, наконец взяв себя в руки. – А ты, пап, не держи меня за идиотку. Когда это ты интересовался моей жизнью? Мы и говорили-то с тобой в последний раз месяца полтора назад. Тогда ты позвонил, чтобы уточнить, смогу ли я подготовить простенькую презентацию для клуба, если ты пришлешь мне материал, потому что наш капитан и президент курса снова что-то там забыл.
– Можешь думать что хочешь, Сильвия, но я никогда не пренебрегал твоей жизнью. Просто чаще я наблюдаю со стороны, – папа пожимает плечами и жестом подзывает официанта. – К сожалению, я совсем ничего не знаю о Мерсере. Прошу прощения, как ваша фамилия?
– Элл.
Что-то здесь не так. Ерзая на стуле, стараясь устроиться поудобнее, пока официант – высокий мужчина с усами щеточкой – принимает заказы, шуршит блокнотом и предлагает попробовать особые блюда от шефа, я гадаю, не блефует ли отец. Он мог наводить справки о моих ухажерах, когда вздумается, и тогда не удивительно, что некоторые из них не продержались и пары недель: может, поговорили с папочкой по душам, вот и решили, что ко мне и на пушечный выстрел подходить не стоит. Нет, глупость. Мне двадцать один скоро, папе давно пора перестать совать нос в мою жизнь – особенно в отношения с парнями. Уж лучше бы он и дальше делал вид, что его вовсе не интересует, с кем, как и когда я встречаюсь.
Но сейчас, когда отец сидит напротив и внимательно, сощурив серые глаза, разглядывает Мера, мне все меньше верится в его безразличие. Папа заботится обо мне, просто по-своему – так, как не должен заботиться отец о своей двадцатилетней дочери. Лучше бы звонил пару раз в неделю и узнавал, как дела. Или присылал цветы на день рождения.
Минут десять мы ведем светскую беседу: обсуждаем наши отношения с «Мерсером», обмениваемся мнениями о французской кухне и делимся впечатлениями о запеченных улитках, которых подали в качестве аперитива. Мер утверждает, будто блюда здесь просто отменные, хотя я готова поспорить, что он никогда не бывал в ресторане отца и улиток там не пробовал. Удивительно, но папа соглашается с ним почти во всем.