И точно знает, что ему нужно. Ему – вовсе не ангелам, что с остервенением вгрызались друг другу в глотки уже который день. А ведь смертные описывают Священную Войну в своих книгах: зовут ее праведной битвой Господа и мятежных ангелов, которых низвергли в Ад за предательство. Считают, будто он был прав. И не догадываются, что никакого Ада на самом деле не существовало до того самого дня.
Мы с Расиэлем скрещивали мечи несколько часов кряду, но казалось, будто битва тянулась десятилетиями. Звенела сталь, летели в сторону красные от крови перья, сверкали праведным гневом глаза. Как мы до этого докатились? Но отступать было уже некуда. За спиной у меня простиралась бесконечная долина стекла – когда-то чудесной красоты город сейчас лежал в руинах, укрыв осколками тела моих павших товарищей и ангелов, неспособных увидеть в поступках Создателя зерно безумия.
Доверить ему целый мир смертных, давно пошедший своим путем, развивающийся и без божественного вмешательства, – то же, что посадить ребенка управлять страной. И я из последних сил поднимал меч снова и снова, скрипя зубами от боли, замахивался и осыпал Расиэля ударами под отчаянные крики братьев впереди. Под ослепительные всполохи Небесного пламени и оглушительный, разливающийся по Небесам голос Создателя.
Когда все мы выдохлись, когда держать в руках оружие могли лишь двое ангелов, не считая Расиэля, отец все-таки решил прекратить это безумие. Тогда, когда от великого Небесного города остались лишь полыхающие, пышущие жаром руины, припорошенные опаленными перьями. Кое-где – крыльями и обгоревшей плотью ангелов, положивших жизнь на борьбу за право смертных жить. И ради чего?
Я помню, как в тот момент отчетливо понял: Создателю достаточно щелкнуть пальцами, чтобы обратить в пепел каждого из нас и сделать по-своему. Как мы могли повлиять на него?
Отчаяние холодной, липкой пеленой опустилось на меня и накрыло с головой. Мы, разгоряченные несправедливостью и подталкиваемые желаниями, лишь танцевали под дудку сумасшедшего. Может быть, Создатель сидел на сверкающем троне и подергивал за ниточки, глядя, как мы разрываем друг друга на части. Огромный, по-настоящему опасный ребенок.
Я сплюнул кровь на пол и без сил опустился на колени, ногтями до боли царапая шершавую каменную поверхность. Длинные темные волосы, свисающие перед бледным как мел лицом, заслонили собой окрасившиеся кроваво-красным небеса.
– Довольно! Вы достаточно повеселили меня, дети мои.
Голоса Создателя я не помню, до сих пор он кажется мне бесцветным и просто громким – лишенным всякой индивидуальности.
– Только взгляните на себя, сцепились из-за каких-то букашек, каких я могу создать сколько душе угодно. Сколько жизней вы отдали? Сколько вас осталось?
Ответом ему стала тишина. Лишь догорающие кострища на месте когда-то величественных сооружений, чужих домов и судеб потрескивали и постукивали, напоминая о принесенных в жертву ангелах. За те недели мы едва не перебили друг друга. Сколько нас осталось? Десяток? Два? Тогда казалось, что гораздо, гораздо больше.
Но тогда я ошибался куда чаще, чем сейчас.
– Знаете, мне всегда хотелось посмотреть, сможете ли вы существовать сами по себе. Может ли из вас получиться что-то стоящее? Не такое скучное и занудное, как сейчас. И я наконец-то понял, на что вы сгодитесь!
– Создатель! – хрипло кричал Расиэль. Держался он из последних сил, опираясь на воткнутый острием в землю меч. К тому моменту и он тоже сдался. – Мы почти одолели предателей! Ты вновь сможешь населить Небеса преданными тебе детьми!
– Что ты там бормочешь, Расиэль? Впрочем, неважно. Что важно, так это то, что я ужасно от вас устал.
Господу не было никакого дела до погибших детей, до разрушенного едва ли не до основания города. Он устал. Тогда сердце сжималось от боли и казалось, будто в душе образовалась зияющая пропасть – она разрасталась и поглощала все вокруг; а сейчас я вспоминаю об этом со здоровым безразличием. Осталось ли во мне хоть что-нибудь от ангела Мертаэля? Наверняка нет.
– И раз уж вы так хотели спасти бесполезных земных букашек, я оставлю их в покое. Как следует развлечься можно и с вами. Кто-то же должен преподать вам урок, а?
И этот урок уродливым шрамом проходит сквозь всю мою долгую жизнь. Я помню оглушительный щелчок пальцами и жуткую, пронзившую тело боль. Яркую вспышку света и настоящую пропасть, зародившуюся внутри, – Создатель с мясом вырвал у каждого ангела саму суть. Отобрал те чувства, какие сам когда-то подарил, и низверг нас в преисподнюю. Всех до единого.
Создал Ад, о котором когда-то мечтал, и каждый из нас обречен был смириться со своей новой сутью. Я, когда-то представлявший на Небесах любовь, оказался навсегда связан с похотью. Чувством липким, противным и переменчивым, как сама его суть.
А сейчас кажется, будто я всегда был таким. Жизнь в Аду, какой бы скучной ни была, стоит того: Создатель нашел в нас – демонах – игрушки куда более интересные, чем раньше, и заперся на Небесах, навсегда забыв о смертных.
Теперь у него есть развлечения поинтереснее.
Наши дни
Сегодня я сижу в одном из шумных баров никогда не спящего Нью-Йорка в обличье человека и лениво потягиваю виски со льдом из тяжелого стакана. Оглядываюсь, принюхиваюсь к чувствам и ощущениям людей вокруг и пробую представить себя – того самого, праведного и способного пожертвовать крыльями и жизнью ради тех, кого сейчас считаю едой, – в такой обстановке. Не получается. Ангел Мертаэль задохнулся бы от алчности, вожделения и зависти, что витают в воздухе. Подавился бы грехами, обволакивающими каждый дюйм бара, и не смог бы провести здесь ни мгновения.
Но я не имею с Мертаэлем ничего общего, кроме имени. За спиной не тяжелеют крылья, я не заслуживаю даже собственного лица – все мои личины подарены мне смертными, за которых я когда-то сражался. И они, в отличие от Создателя, платят за свои грехи. Когда-то я пожертвовал ради них собой, а теперь смертные поддерживают во мне жизнь. Позволяют наслаждаться их эмоциями, впитывать их сладкие грехи, поглощать их сверкающие души и чувствовать себя живым. Где бы я был сейчас, если бы не их жадные натуры? Стал бы блеклой тенью самого себя, а то и вовсе потух, как Расиэль, однажды отказавшийся откликнуться на зов.
Когда-то боевой, представляющий усердие, теперь он навсегда связан с унынием и пальцем не хочет пошевелить ради собственного благополучия. Спасибо Господу за лучший из семи смертных грехов. Я ухмыляюсь и жестом прошу бармена повторить виски.
Сегодня я застряну здесь надолго.
Желание Сильвии Хейли никак не идет из головы. Пожелать любви у демона, однажды лишившегося ее навсегда, – это ли не ирония? И я с легкостью представляю, как где-то там, на руинах стеклянного города, сидит на троне Создатель и остервенело посмеивается над тем, как предатель наконец наступил на грабли, какие ему не по силам переломить надвое.
Что угодно я мог бы сделать для нее по мановению руки, не задумываясь, но добиться от меня любви – то же самое, что пришить обратно крылья. Опрокидывая стакан виски залпом, я представляю, как на этот раз задержусь в мире смертных на долгие десятки лет, пока время Сильвии не подойдет к концу. А потом вспоминаю загнанный взгляд ее серо-зеленых глаз и оседающий на губах привкус отчаяния пополам со сладостью надежды.
Может быть, кое-что общее с ангелом Мертаэлем у нас все-таки есть. Но я намерен от этого избавиться.
Глава 15Мер
Я знаю о тебе все.
Квартира Дерека Уилсона находится всего в паре кварталов от величественного здания колледжа «Хейлис». Расположенная на двадцать втором этаже одного из небоскребов, частенько она пустует днями, а то и неделями – Дерек появляется дома лишь когда устает от бесконечной череды ночевок у товарищей по команде, шумных вечеринок и тусовок в кампусе. Возвращаться к себе он не любит – здесь пусто, стоит отчетливый запах пыли и новой мебели, а в ванной время от времени несет сыростью.
Остановившись перед зеркалом в холле, Дерек поглядывает на аккуратно зачесанные назад волосы, бомбер в цветах колледжа с иголочки – любуется собой, и я слышу буквально каждую мысль в его голове. О том, как он хорош, как прекрасен. Как легко ему обвести вокруг пальца глупых девчонок вроде Хейли и Морган.
Сколько спеси для глупого мальчишки. Как долго ты продержишься, прежде чем я тебя достану, пять минут?
Дерек едва ли стоит и волоса на голове малышки Сильвии. Но так даже лучше. Пусть мальчишка думает, будто все в порядке. Будто я не слежу за ним добрых минут пять.
Тяжело вздохнув, Дерек проходит в зал и бросает мимолетный взгляд на переливающийся за окном рекламный билборд известной сети ночных клубов – кислотно-розовые буквы бегут по экрану, складываясь в знаменитый слоган: «За удовольствием не обязательно спускаться в Ад». В последнее время Дерек и сам не прочь спуститься в Ад. Джейн Морган не дает ему прохода – засыпает его мессенджеры сообщениями, спрашивает, не нужна ли помощь с курсовой, караулит его после учебы.
Что ж, если ты торопишься спуститься в Ад, Дерек, это всегда можно устроить.
И я с удовольствием щелкаю пальцами, прежде чем материализоваться в полупустой гостиной. В последний раз провожая взглядом слоган, Дерек разворачивается, да так и замирает, сделав лишь пару шагов в сторону кухни.
– Отличный вечер, правда? – улыбаюсь я бедняге.
Несколько секунд мальчишке кажется, будто он смотрится в кривое зеркало. Слишком уж мы с ним похожи, только вот ему не досталось ни капли мозгов – все ушло в мускулы и непомерные амбиции.
Оторопело моргнув раз, другой, Дерек отступает на несколько шагов и шарит рукой за плотной занавеской у окна – в прошлом месяце он прикупил несколько новых клюшек для гольфа, да так и бросил их в зале, ни разу с тех пор не появившись в гольф-клубе. Может, повезет нащупать одну из них.
Все его мысли у меня как на ладони, и я точно знаю, что ему повезет. Но что толку? Душа Дерека Уилсона уже принадлежит мне.