Никогда я не умела выбирать парней. Все они – от Фредди Сандерсона до Дерека Уилсона – ни во что меня не ставили, делали мне больно, но меня тянуло к ним как магнитом. Мертаэль вел себя примерно так же, но кое в чем разительно от них отличался. Он всегда возвращался, когда был мне нужен. Он никогда не оставлял меня одну. Он дарил мне любовь – пусть и своеобразную – тогда, когда я нуждалась в ней больше всего. И сейчас в его взгляде мне видятся вовсе не злость и желание добиться разрушительных эмоций – мрачная решимость и светлая грусть, каких в глазах демонов быть не должно.
Как же ужасно мое самое сокровенное желание.
– Не передумаю, – говорю я уверенно.
Не хочу даже думать, насколько жалко и глупо сейчас выгляжу: глаза наверняка припухли, а на лице красные пятна, да и блузка мокрая от слез.
– Иногда я не знаю, чего хочу больше: прикончить тебя или попросить никогда больше не уходить, но я точно знаю, как называется это чувство.
– Помолчи, Сильвия.
– Нет.
– Ты не понимаешь, что говоришь. Иди отдохни, проспись, подумай о чем-нибудь другом. Разве ты не хочешь отвлечься?
Мертаэль заглядывает мне в глаза, и кажется, будто сейчас меня одолеет та же слабость, что и в прошлый раз. Но разум остается ясным, и даже если когда-то Мертаэль действительно гипнотизировал меня, заставляя чувствовать то, чего хотелось ему, сейчас этот фокус не сработал.
– Я люблю тебя, – произношу я куда громче, чем планировала. Слова слетают с губ удивительно легко, но в душе селится странное беспокойство. – Ты так и не понял? Даже если ты конченный урод, я ничего не могу с собой поделать! Мне именно такой и был нужен!
На квартиру опускается тишина. Стоит прислушаться, и можно будет различить биение наших сердец и частоту дыхания. Неужели я и правда это сказала? Так запросто, после всего, что он со мной сотворил? После нескольких часов, проведенных в одиночестве? После истерики? И никакого страха, никакого сожаления – я не чувствую ничего из того, чего так опасалась.
А вот Мертаэль сам на себя не похож: губы плотно сомкнуты, за упавшими на лицо волосами не видно ярко-красных глаз, а когтистые руки сжаты в кулаки. Я едва успеваю отскочить в сторону, когда он с силой бьет по стене, оставляя на ней ощутимую вмятину.
– Почему ты не могла загадать нормальное желание, Сильвия? – спрашивает он сдавленно, прежде чем вновь садануть по стене кулаком. Рядом с одной вмятиной появляется другая, за ней еще одна, еще и еще. – Деньги, власть – что угодно, у тебя в руках был целый мир. Какого черта именно любовь, Сильвия?! До тебя не доходит, что демоны не созданы для любви?! Особенно я!
Голос его срывается на рык, и впервые за эти несколько месяцев я вижу в Мертаэле не человека – настоящего демона. Еще немного, и его волосы взметнутся вверх, дрожа в такт ярости и злости. Вспыхнут пламенем ладони или глаза.
И все-таки что-то не так. Где-то там, за стеной гнева, скрывается отчаяние.
– Но это же мое желание, – я улыбаюсь, слабо и тускло, не решаясь подойти ближе. – И ты не можешь его не исполнить.
– Я могу прикончить тебя здесь и сейчас, – Мертаэль преодолевает расстояние между нами одним широким шагом и нависает надо мной, упираясь руками в стену по обе стороны от лица. – И мне не придется переступать через себя. Как тебе такой расклад, м? Ты была к этому готова, когда решила поболтать о любви?
– Так прикончи, – говорю я смело.
Я тоже умею злиться, и теперь мне хочется поставить Мертаэля на место, показать, что он не единственный, кто может вести в этой игре. Вперед, пусть делает что хочет, жизнь он мне все равно попортил знатно. И сегодня я готова даже погибнуть, лишь бы избавиться от назойливого стрекота в голове: одинока, нелюбима, ни на что не способна, бесполезна.
Несколько секунд Мертаэль глухо рычит, глядя мне в глаза, и кажется, будто сейчас наша история и впрямь закончится. Он щелкнет пальцами и заставит меня исчезнуть, а может, разорвет мне глотку зубами или вонзит когтистые пальцы прямо в грудь – вырвет сердце, каким я посмела полюбить такое отвратительное существо. Но ярость во взгляде сменяется отчаянием, ненавистью, а затем – обреченностью.
И такого взгляда я не замечала у него никогда. А потом Мертаэль целует меня – резко, горячо и так безрассудно, словно еще секунда, и он лишится этого права навсегда. Исчезнет. Растворится в пространстве, как делает обычно. Я обвиваю его шею руками, прижимаюсь к нему всем телом и отвечаю, насколько хватает дыхания. На глаза наворачиваются слезы.
До чего же все это неправильно. Больно. Странно. Разве так должны чувствовать себя влюбленные?
– Какая же ты дура, Сильвия.
От его шепота мурашки по коже, но я не в состоянии и пальцем пошевелить, да и момент портить не хочется. Я впервые вижу Мертаэля таким открытым, таким человечным. И оттого еще более странно, что он крепко прижимается своим лбом к моему, что так тяжело и шумно дышит.
– Ты же ничего не знаешь. Не понимаешь, о чем просишь.
– Так расскажи мне. Расскажи, почему ты ведешь себя как последняя скотина. Почему это мое желание выбивается из списка таких же. Или почему, черт побери, у тебя такое странное имя. Зачем ты вообще мне его назвал? Продолжал бы делать вид, что я язык об него сломаю. Из-за тебя у меня ничего не осталось, за мной по пятам ходит полиция, и скоро я вылечу из колледжа. Не думаешь, что я имею право знать хоть что-нибудь?
И Мертаэль смотрит на меня как на круглую идиотку. Вскидывает брови на мгновение, а потом вдруг смеется – громко, надрывно, все с тем же отчаянием.
Да что с ним происходит?
О, не переживай, Сильвия, это всего лишь ты. Это пройдет, если я как следует постараюсь, но разве ты не заметила, что ничерта у меня не получается? Проваливай из моей головы, Сильвия. Убирайся оттуда, пока твоя любовь не превратила меня во что-то, чего я и сам-то понять не в состоянии.
Голос в голове, такой знакомый и такой чужой одновременно, вместе со смехом сливается в надрывный крик души. Я не слышу его, но чувствую – внутри и снаружи одновременно, как особо громкие басы в клубе, когда музыку врубают на полную. И теперь мне становится по-настоящему страшно. Глядя, как Мертаэль нервно посмеивается, выпрямившись во весь рост и запрокинув голову, я невольно делаю шаг назад.
Исполнит ли он мое последнее желание? И во что может превратить его любовь? Честно говоря, я понятия не имею, но набираю полную грудь воздуха, плотно жмурюсь и шагаю обратно. Все быстрее и быстрее, пока наконец не обнимаю Мертаэля поперек торса.
Он мгновенно умолкает.
Пусть прикончит меня. Или загипнотизирует. Я не сдамся и от своего желания не откажусь. Там, за надменностью и самоуверенностью, за массивными рогами и острыми когтями, скрывается такое же до ужаса одинокое существо, как и я.
И никогда больше я его не отпущу.
Мое самое сокровенное желание – любовь, и мне хочется, чтобы Мертаэль полюбил меня в ответ. Неважно, что придется для этого сделать и чем пожертвовать. Разве я не отдала достаточно, чтобы наконец добиться любви? Хоть от кого-нибудь, пусть даже призванного из глубин Ада демона.
Да плевать, честное слово.
Он именно тот, кто мне нужен. Ведь правда?
Сердце болезненно сжимается, и я уверена: ошибки быть не может. Кем бы ни был Мертаэль, как бы сильно ни хотелось ненавидеть его всем сердцем – как несколько месяцев назад, когда он удерживал меня рядом одной лишь демонической привлекательностью и страхом смерти, – у меня не выходит.
Никогда я не знала настоящей любви. Читала о ней в книгах, видела на больших экранах, замечала блеск в глазах знакомых, но… Любовь должна быть взаимной, иначе это и не любовь вовсе.
Фредди Сандерсон даже не смотрел в мою сторону. Я была для него слишком хорошей. Дерек Уилсон видел во мне всего лишь симпатичную дурочку. Для него я была недостаточно хороша. Мама, быть может, и матерью быть никогда не хотела. Лучше бы и не пыталась. А отец… У отца всегда было свое особое представление о любви. И никого, кроме мамы, он на самом деле не любил. А так уж вышло, что итальянской красоты матери я не унаследовала – мне достались светлые волосы, серо-зеленые глаза и тонкие черты папы.
– Знать хочешь? – хрипит Мертаэль, вырывая меня из плена неприятных воспоминаний.
Взгляд у него мрачный, как у загнанного в угол зверя, а тон – озлобленный, будто я не ответов потребовала, а сию секунду вернуться в Ад и сгореть в пламени преисподней.
– На кой черт тебе, смертной, все это? Будь умницей, Сильвия, выбрось эту дурацкую идею из головы и найди себе кого-нибудь нормального. Даже если это будет такая же скотина, как я, с таким человеком все равно будет в десять раз безопаснее. Проще.
Да неужели он не в состоянии понять простую вещь? Если бы мне нужен был кто-то другой, если бы кто-то другой мог полюбить меня такой, какая я есть, то такой человек давно уже нашелся бы. Я поджимаю губы и с трудом сдерживаю наворачивающиеся на глаза слезы, сглатываю вставший поперек горла ком.
Все парни одинаковые, так ведь? Только на этого я могу как следует надавить.
Мертаэль никуда не денется, пока не исполнит мое желание, иначе не видать ему никакой души.
Разве это того стоит, Сильвия? Ты добьешься любви, о какой так отчаянно мечтаешь, и мне придется прикончить тебя. Как тебе такой расклад? У меня не будет выбора. Такая в твоем представлении любовь? Мимолетная, созданная лишь ради того, чтобы причинить боль? Да ты ничем не лучше демонов, знаешь?
– Хватит! – восклицаю я и прикрываю лицо руками. – Хватит юлить, хватит давить на меня! Неужели тебе так сложно? Ты только что не смог меня прикончить, думаешь, потом что-то изменится? Или у демонов кишка тонка признаться, что где-то там, глубоко внутри, у них тоже есть сердце? У тебя есть сердце, Мертаэль! Вот почему ты даже смотреть на меня не можешь. Думаешь, я слепая и не вижу, как изменился твой взгляд? Несколько недель назад, черт побери! Несколько недель!