И на лице детектива застывает такое самодовольное выражение, что хочется залепить ему смачную пощечину. До красноты, а может, до крови из носа. Но желания сегодня не совпадают с возможностями.
Я сижу на стуле, опустив взгляд, и нервно постукиваю пальцами по металлической столешнице. Не прислушиваюсь к перебранке Блумфилда с Дорри, не замечаю шумной возни за дверями допросной. Перед глазами вновь и вновь всплывает мрачный, усталый и обреченный взгляд Мертаэля в нашу последнюю ночь вместе.
Он что-то знал, а мне не хватило ума спросить, что именно. Сам на себя непохожий, в ту ночь он буквально стал другим существом – может быть, чем-то напоминал ангела, которого оставил в прошлом.
Но я не решилась переступить через гордость, через уверенность – мне казалось, будто я и так все понимаю. Казалось, будто вижу любовь на дне ярко-красных глаз, считываю ее в каждом мягком, на удивление аккуратном движении, замечаю в словах и поступках.
Теперь же я думаю, что грош цена моей уверенности. Всего лишь человек, я ничего не знаю о демонах и теперь, возможно, никогда и не узнаю.
Еще немного, и Мертаэль будет здесь – чего ему стоит с насмешкой заглянуть мне в глаза и сделать вид, что я и впрямь заказала ему Дерека, Джейн и даже собственную мать? Блумфилд поверит в любую сказку, лишь бы его догадки подтвердились, а я навсегда окажусь за решеткой. Одна, неспособная загадать больше ни единого желания – это все равно что умереть, с той лишь разницей, что Мертаэлю не придется марать руки.
Черт, черт, черт. Подступивший к горлу ком не сглотнуть, дрожь в конечностях не унять. Что делать? Я могу лишь ждать и молиться – только вовсе не Господу.
Ты ведь все еще слышишь каждую мою мысль, правда? Так дай мне знать, что все это значит.
Но в сознание не врывается низкий, хрипловатый голос Мертаэля, только скрипучий голос детектива Блумфилда:
– Пройдемте, мисс Хейли. Посидите немного в нашем зале ожидания. Только учтите: мы не держим подозреваемых вместе с остальными.
– Я…
– О нет, вы останьтесь, – осаждает он мистера Дорри, когда тот поднимается с места. – Мистер Хейли просил вас поработать и с Эллом тоже. Можете позвонить ему, если мне не доверяете. Связь здесь есть.
Картина мира рушится окончательно. Медленно перебирая ногами, я плетусь в зал ожидания, который оказывается небольшой полупустой комнатой. Почти что камерой. Знакомые пластиковые сиденья, такая же столешница и камера наблюдения. Какая разница? Я уже ничего не понимаю.
– Не переживайте, мисс Хейли, допросная буквально за стеной, – ухмыляется Блумфилд напоследок. – Если все будет в порядке, вы проведете тут не больше двадцати минут. Если же нет… Думаю, вам не хуже моего известно, какой срок светит за организацию убийства, да еще и не одного.
Хлопает железная дверь, и я остаюсь наедине со своими страхами. Они пожирают меня изнутри, путают мысли и не дают сосредоточиться на очевидном.
Для чего отцу просить мистера Дорри защищать еще и Мертаэля? Он ведь терпеть его не может – настолько, что сдал полиции, не задумываясь. Для чего Мертаэлю появляться в полицейском участке? Он мог бы сделать вид, что никакого Мерсера Элла не существует. Для чего Блумфилду устраивать этот спектакль? Он должен понимать, что я, не будь так ошарашена, могла закатить скандал и устроить ему сладкую жизнь, и мистер Дорри поддержал бы меня.
Да что, черт возьми, происходит?!
Я покачиваюсь на пластиковом сиденье, обнимаю себя за плечи и из последних сил сдерживаюсь, чтобы не расплакаться. Не сейчас. Нельзя. До последнего я надеюсь услышать знакомый голос, но слышу лишь гул вентиляционной системы и приглушенные голоса за дверью.
Пожалуйста, не бросай меня. Пожалуйста, только не так. Только не ты.
Одинокая слеза скатывается по щеке, срывается вниз и разбивается о кафельный пол на десятки мелких капель.
Ты сильная девочка, Сильвия, а сильные девочки не плачут. Разве ты забыла? Сильные девочки всегда находят выход из ситуации, чего бы это ни стоило.
Но я давно уже не сильная девочка. Я попыталась быть сильной, но вместо этого загнала себя в угол – облажалась с учебой, с друзьями, даже с родителями. Не сумела правильно себя подать. На что я вообще способна?
Разочарование подстегивает страх, с каждым мгновением я погружаюсь все глубже в пучину отчаяния. Мир вокруг накрывает темной пеленой, и за ней уже не разглядеть просветов. Тех, кто играл на моей стороне, я уничтожила собственными руками.
Нет, не стоит себя обманывать – чужими.
И когда я наконец даю волю слезам, в воздухе чувствуется до боли знакомый запах серы, слышится приглушенный хлопок.
Я спешно поднимаю взгляд: Мертаэль стоит передо мной, словно и нет в зале ожидания никакой камеры, – с горящими глазами, массивными рогами и когтями. Сверкает взглядом, полным уверенности и все той же обреченности. Странной, горькой, непонятной. Губы изогнуты в кривой, мрачной ухмылке.
Но он все-таки пришел.
– Что ты здесь делаешь?.. – хриплю я, задыхаясь.
Не могу и пары слов связать. Не выдерживают ни нервы, ни тело – подводят меня, заставляя давиться слезами, сгибаться пополам. Какая я сейчас, должно быть, жалкая. Слабая девчонка, неспособная даже с детективом разобраться.
Наверное, макияж безнадежно испорчен, а прическа напоминает воронье гнездо, но впервые за долгое время мне наплевать. Я бросаюсь вперед и обнимаю Мертаэля поперек торса. Вдыхаю знакомый аромат парфюма – дым, хвоя и цитрус – и запах табака, каким пропахла одежда.
И вовсе не боюсь, что он меня оттолкнет. Мертаэль пришел – неважно, как и зачем, – он пришел за мной. Не бросил, когда все остальные, даже отец, отвернулись от меня.
Он – тот, кто мне нужен. Пусть хоть трижды демон. Плевать.
– Детектив сказал, что они тебя повязали, – хмыкаю я сквозь слезы, уткнувшись лбом Мертаэлю в грудь. Голос звучит хрипло и неуверенно, пока он наконец не обнимает меня в ответ. Крепко. – Я думала, тебе осточертела эта игра. Избавиться от меня ведь можно по-разному…
– Он уверен, что разговаривает со мной в соседней комнате, – говорит Мертаэль удивительно серьезно, крепче прижимает меня к себе. – Пусть развлекается, пока может. Но мне действительно осточертела эта игра, Сильвия. Я тоже не железный, знаешь?
В его объятиях жарко, но все тело в мгновение холодеет.
Нет. Он ведь пришел за мной. Пришел спасти меня, вытащить отсюда, помочь забыть об этом недоразумении и проклятом детективе. Не может он просто взять и отказаться от меня. Пожалуйста!
– Знаю, – сбивчиво произношу я. – Только не оставляй меня, прошу. Я не могу больше. Не хочу здесь находиться. Вытащи меня отсюда. Или хотя бы скажи напоследок, что любишь!
– Блумфилд сделает все, чтобы упрятать тебя за решетку. Мне пришлось надавить на твоего отца, чтобы он заткнулся хоть ненадолго, но через пару часов он снова придет в себя. Но я могу поступить и иначе. Понимаешь? Я не могу управлять твоей жизнью, Сильвия. Это не моя забота.
Вот, значит, как: отцу просто не повезло вновь подпасть под влияние Мертаэля. Я не понаслышке знаю, насколько сильным бывает его гипноз. Помню еще, как простила ему все, сама того не желая. Но почему теперь его хватает всего на пару часов? Он действительно слабеет? В горле встает ком, дрожь снова пробивает тело, и я крепко стискиваю пальцами пропахшую табаком футболку Мертаэля на спине.
– Да, – я едва заметно киваю. Говорю быстро, путаюсь в словах. – Ты должен исполнять мои сокровенные желания, а не вытаскивать меня из передряг. Но какая разница? Плевать, что со мной будет, я просто больше знать ничего не хочу ни об отце, ни о полиции… Мне больше ничего не нужно, Мертаэль. Только ты. Разве ты не слушал, что я говорила в прошлый раз? А в позапрошлый?
– Ты готова на все ради любви, – горько усмехается Мертаэль, мягко перебирая мои волосы когтистыми пальцами.
Интересно, что сейчас видит камера наблюдения? Я спорить готова, что с нею тоже что-то не так. Мертаэль не заявился бы в камеру, не подготовившись, иначе у полиции возникло бы слишком много вопросов.
Или ему просто плевать? Может быть, он и не собирается отсюда уходить? Уж точно не через дверь. По спине пробегает знакомый холодок.
– Ага. До сих пор не веришь?
Мне не нужно верить твоим словам, Сильвия. Твои чувства у меня как на ладони: от противной обиды на отца до желания сбежать и отвратительной любви, в которой ты топишь себя который месяц.
Страх когтистой рукой стискивает мне горло. А может, это вовсе не страх?
– Ты правда готова на все, Сильвия? – спрашивает Мертаэль, подхватывая меня на руки. Почти касается губами уха, я чувствую прохладное прикосновение украшений к коже. – Готова на все ради этой больной любви?
– Да, – отвечаю я сдавленно, изо всех сил обхватив его за шею. – И если ты наконец не скажешь мне, что должен, я сойду с ума. Или наложу на себя руки. Ты не представляешь, на что способна девушка в отчаянии. Так что давай.
– Это добром не кончится, знаешь?
– Знаю! Я же не дура! Поверь мне, Мертаэль, плевать я на все остальное хотела. Просто скажи мне, что любишь меня. Я же знаю, что так оно и есть. У тебя все на лице написано.
Несколько секунд мы смотрим друг другу в глаза. Тишина камеры давит на сознание, соображать становится все труднее, и я не выдерживаю первой – жмурюсь и целую Мертаэля в губы. Но отвечает он лишь в первые мгновения. Прижимает меня к себе так крепко, будто я и впрямь могла бы сбежать без его помощи. Кажется, еще немного, и кости захрустят под напором его прикосновений.
– Мертаэль, ты…
Но попросить его ослабить хватку я уже не успеваю.
– Я люблю тебя, Сильвия, – произносит он едва слышно.
И в голосе его – тоска и тяжесть, вовсе не радость и вдохновение, присущие влюбленным. Я не такая дурочка, какой считают меня отец и детектив Блумфилд, и я понимаю почему. Приоткрываю губы, чтобы ответить, но с них срывается лишь свистящий выдох. Сердце пропускает удар, за ним второй и третий.