Не располагая возможностью заполучить именно от Вас права, которыми мы хотели владеть, мы поневоле приняли меры к тому, чтобы приобрести эти права на стороне. Один из наших сотрудников, Уотмен, — автор неплохих работ по данной теме. Если они Вам еще не попадались, на всякий случай высылаю экземпляры последних его отчетов. С другой стороны, мы скупили кое–какие изобретения профессора Домингеца из университета Фэйрвью. Нам пришлось выложить за них целое состояние. Мы настолько высоко ценим отрасль, которой Вы положили начало, что хотим закрепить за собой каждую ниточку, ведущую в ее направлении.
Я как нельзя лучше сознаю, что истинный толчок новейшим работам по контролю и управлению дали Ваши идеи, хотя ближайшее время конструкторы будут приписывать честь открытия не Вам, а другим людям, чьи труды вторичны, но более осязаемы. Весьма сожалею, что мы лишены возможности полностью выдать денежное вознаграждение тому, перед кем несем всю полноту моральных обязательств. Но как ни велики эти обязательства, они не носят правового характера. Сама сущность наша как коммерческой фирмы мешает нам оплачивать моральные обязательства, пока и поскольку они не отражают правовых отношений. Как только дело доходит до интересов наших акционеров, закон начинает печься о них с великим усердием.
За те права, которыми, возможно, Вы обладаете в КИТ, мы готовы предложить Вам известную сумму; надеюсь. Вы сочтете ее приемлемой. Прилагаю контракт, чтобы Вы поставили свою подпись. Советую, прежде чем подписывать, повидаться с адвокатом. Будь моя воля, Вам предложили бы сумму покрупнее. Но все же, как мне кажется, пожизненная рента 2000 фунтов стерлингов в год — тоже неплохо. Надеюсь, она позволит Вам жить, ни в чем не нуждаясь.
Я переговорил с Уильямсом — руководителем нашей фирмы. Он разделяет со мной радость по поводу того, что нам выпал случай воздать должное истинному отцу теории контроля и управления.
Надеюсь, дела вскоре приведут меня в Англию. Могу ли я иметь честь навестить Вас?
Искренне Ваш
Грегори Джеймс.
Ответ пришел месяц спустя; почерк старика был неразборчив, содержание же письма отличалось дотошностью.
Дорогой Джеймс!
Как явствует из обратного адреса, я больше не проживаю в Лондоне. Недавно в Борнемуте скончался один мой дальний родственник — мелкий предприниматель. Дела свои он оставил в крайне запутанном состоянии. После выплаты долгов уцелел лишь маленький коттедж в малоприятном окраинном районе. Поскольку я не связан ни постоянной службой, ни активной деятельностью, для меня все города одинаковы. Продать коттедж не удалось. Извлечь из наследства хоть какое–то преимущество я мог только одним способом: поселившись в этом коттедже.
Содержание Вашего письма очень меня заинтересовало. Я был бы изумлен, не осведоми меня «Дэйли мэйл» о переговорах, ведущихся Вашей фирмой. В этой газете я вычитал, что ваша неистощимая американская инициатива произвела очередной пресловутый переворот в промышленности, из серии тех переворотов, которые мы привыкли ассоциировать с вашей страной. По–видимому, в лице некоего профессора Домингеца вы обрели Великого Изобретателя и за три четверти миллиона долларов купили у него некие права, относящиеся к сфере КИТ.
Я потрясен суперкачеством трудов профессора Домингеца, коль скоро это качество заставило Вас предложить такую колоссальную сумму. Те статьи Домннгеца, которые попадались мне в научной периодике, свидетельствуют о том, что он, пожалуй, разбирается в проблемах контроля и управления, хоть и ограниченно, и ни о чем более.
В сущности, мне не совсем ясно, почему, желая вознаградить талант. Вы предприняли столь дальние поиски. У Вас под боком — прямо–таки а центре Вашей фирмы — есть мистер Уотмен. В этом молодом человеке наблюдаются зачатки глубокого владения предметом.
Я далек от понимания подоплеки вашей новой политики, равно как и того, какие причины толкнули Вас на столь эффектный, можно даже сказать — мелодраматический шаг. Я ознакомился с патентными заявками Домингеца. Я не специалист в жаргоне патентных формул и их пунктов, который так любят юристы, — возможно, из профессиональной неприязни ко всему двусмысленному. Может, и есть в тех пунктах нечто потайное, от меня ускользнувшее. Однако в той части документации, которая доступна моему ограниченному разуму непосвященного, не содержится ни единой мысли, которая не была бы давно уже ясна мне и (абсолютно уверен) мистеру Уотмену тоже.
Право же, большинство деталей в работе Домингеца мог бы успешно домыслить любой мало–мальски толковый новичок в технике. Третьестепенные мелочи электронных схем изложены с чрезмерным многословием, казалось бы, не нужным ни одному смышленному человеку, если только он усвоил первостепенные принципы контроля и измерения, перечисленные в моих статьях пятнадцатилетней давности. Что касается самих принципов, то нет никаких свидетельств того, что профессор Домингец действительно их понимает.
Все это — Ваше дело. Вы, наверное, осведомлены лучше меня. А теперь поговорим о том, что меня касается. Решено, насколько я понимаю, с княжеского застолья, где почетным гостем пирует мистер Домингец, и мне бросить косточку.
У меня нет оснований жаловаться на предложенную сумму. Она превосходит все ожидания и позволяет мне доживать остаток дней в довольстве, которого я до сих пор не изведал.
Но здесь надо принять во внимание один мелкий вопрос — вопрос чести. Идеи нового изобретения я опознал как свои. Возможно, самый подходящий для них глашатай — мистер Домингец, но его слова не несут решительно ничего нового. По всей справедливости, из уважения не только ко мне, но и (в гораздо большей степени) к истине, а также науке и технике, об этом следует оповестить общественность в простых, доходчивых выражениях.
Пока что я не возвращаю Вам документ, но и не подписываю его в присутствии нотариуса. Охотно приму предложенные Вами условия, как только получу от Вашей фирмы подтверждение того, что я — единственный зачинатель и основоположник нового направления в технике. По прибытии такого подтверждения я с радостью подпишу контракт и отошлю его Вам. У меня нет желания слишком глубоко вникать в побудительные мотивы, лежащие в подоплеке действий фирмы «Уильямс и Олбрайт».
Если найдете нужным согласиться на мои условия, то получите контракт обратной почтой. А до тех пор, дорогой сэр, примите уверения в неизменном почтении.
Ваш покорнейший слуга
Вудбери.
В глубине души я не очень–то удивился непреклонности Буки. У старика она в характере. Чего–то подобного я ведь с самого начала опасался. Единожды приняв решение и выразив его энергическим языком, Вудбери упрется на своем, и его не переубедишь никакими мольбами и доводами.
Последнее слово оставалось за Уильямсом. Я направился к нему за советом.
Уильямс начал разговор такими словами:
— Насколько я понимаю, вы получили известия от Вудбери. Вы не похожи на гонца, несущего добрую весть.
— Лучше прочтите письмо сами, — сказал я, — и сами судите.
Уильямс взял письмо. После первых же двух абзацев лоб его собрался в морщинки. Затем он поджал губы и забарабанил пальцами по столу. Потом снова поднес письмо к глазам и стал вчитываться в каждое слово с беспримерным тщанием.
— Ваш Вудбери — занятный тип, — сказал он. — Я нимало не удивлен.
— Как вы думаете, не попытаться ли еще разок? Может, к более щедрому предложению он отнесется иначе. С другой стороны, может, лучше принять его условия и признать его приоритет.
— Нельзя, — сказал Уильямс. — Как только мы это сделаем, вся КИТ окажется всеобщей собственностью. Мы сможем тогда запатентовать кое–что из новых мелочей, с которыми так носится Домингец, но об исключительном праве собственности на всю отрасль уже не придется мечтать. А если мы повысим первоначально предложенную сумму, то навряд ли из этого будет прок. В бытность свою мальчишкой, в захолустье, я встречал подобных людей среди охотников, лесорубов и мелких фермеров. От жизни им нужно немногое, но уж чем они дорожат, так это независимостью. Если такие идут на принцип, их сам дьявол с места не стронет. Я таких людей люблю, я их уважаю. Но я ведь стреляный воробей, в драку с ними не полезу. Не примет Вудбери нашего подношения — так не примет, и все тут. Придется с ним напрочь порвать, а свои интересы отстаивать как–нибудь иначе. Коль скоро открытия Вудбери невозможно запатентовать как нашу нераздельную собственность, надо поскорее упрочить наши правовые позиции. Нельзя же, чтобы конкурент отыскал у нас в доспехах щелочку и отправился за правами на целую отрасль техники прямехонько к Вудбери. Я не боюсь, что Вудбери вздумает строить нам опасные козни. Он уже утвердил свою независимость. Того–то ему и надо. Теперь когда он изложил свою позицию, его меньше всего волнует, как бы превратить ее в деньги. Меня другое беспокоит: как бы конкурирующая фирма не пронюхала лишнего, ведь слухи–то ходят разные. Чего доброго, вооружится такая фирма именем Вудбери, как кнутом, и начнет нас стегать. Если мы этого дождемся и нас потянут в суд, то потом этого за всю жизнь не расхлебать.
— Да, по–моему — тоже, — сказал я. — Кажется, наша карта бита. А я–то верил, что втягиваю вас в удачную авантюру. Но теперь вроде бы ничего не попишешь.
— То есть как «ничего не попишешь»? — возмутился Уильямс. — Надо пошевеливаться, да поживее. Мы ускорим продвижение патентов Домингеца в патентном бюро. Каммингс там все ходы и выходы знает, а у меня большие связи в Вашингтоне. Потом придется пропустить через суды какое–нибудь высосанное из пальца дело и добиться решения в нашу пользу. Этот старый трюк сплошь и рядом осуществляется путем так называемой «дружеской тяжбы». Две стороны затевают гражданский процесс не ради того, чтобы содрать друг с друга шкуру, а с целью установить правовой статут спорного вопроса. Вот и мы так поступим. Только не будем трубить о том, что тяжба — дружеская. Здесь главное — чтобы нам со всей видимой серьезностью предъявила иск фирма, с которой у нас нет явных связей. Выглядеть все должно так, словно они, бросив в бой все резервы, воюют с нами не на жизнь, а на смерть. Мы заручимся услугами лучших адвокатов и квалифицированнейших экспертов. А фирма–истец пригласит второсортных. Я уж и фирму подходящую присмотрел: «Норт–Уэст Энджиниринг». Вы ведь знаете, мы пользуемся изготовляемыми ею деталями. Мы у них — крупнейший заказчик. Для них жизненно