«Дети мои, — прогрохотал он, — одолжите мне ваши глаза,» — его слова были моими заповедями. Закрыла глаза, бормоча заклинание, которому меня научили, пока я ждала в тумане. Почувствовала, как мое зрение распадается на части, и когда я открыла глаза, то увидела переделанный мир. Каждый Охотник видел моими глазами, а я-их. Слепой Майкл был верен своему имени, но он нашел способ обойти свою слепоту: он видел своих детей насквозь. Каждого из нас.
«А теперь дети мои, поохотимся», — сказал он и, улыбнувшись, развернул коня и пустил его галопом, распахнув перед собой темноту, как занавес. Всадники последовали за ним, таща за собой плененных детей. Они протиснулись мимо меня, и я обнаружила, что двигаюсь назад, к задней части стада. Мои мысли прояснились, когда Слепой Майкл отъехал еще дальше, давая моему измученному здравому смыслу шанс закричать. Он не был хорошим. Он был сумасшедшим.
Я не очень-то контролировала свое тело, но, возможно, у меня достаточно сил, чтобы спрыгнуть с лошади. Если я упаду достаточно сильно, им придется оставить меня; мне придется ждать, пока он снова уедет, чтобы попытаться убежать. Я напряглась, готовясь упасть — и проходящий всадник положил руку мне на спину, подталкивая меня вперед. Слишком поздно. Все мои шансы сбежать исчезли, погасли, как и свеча. Игра окончена.
Дорога уходила в темноту, вспышки пейзажев мерцали вокруг нас, как рождественские гирлянды. Мы ехали не в реальном месте. Мы двигались между миром людей и летними землями, время от времени прорываясь из темноты в места, которые я помнила. Мимо проносились доки, неоновые вывески, туристы и запах соли; покрытый паутиной лес, наполненный колеблющимися огнями фей; Кастро, ревущая танцевальная музыка и толпа тел. Сцены быстро менялись, исчезая прежде, чем происходило осознание.
Мое разбитое зрение увеличивало странность пейзажа, общие перспективы заставляли меня чувствовать, что я смотрю на мир через призму. Отдельные точки зрения сливались воедино, пока мы ехали, превращая мир во что-то более глубокое и дикое, чем все, что я видела раньше. Все это было не правильно не естественно, но я знала, что так и будет, когда поездка закончится и Слепой Майкл возьмет меня в жены. Оберон, помоги мне. Мы приближались к концу нашего путешествия, я чувствовала это в воздухе, и каждый шаг приближал меня к нему. Если я уже заблудилась, то почему до сих пор так боюсь?
Мы вернулись в мир смертных и помчались по знакомой мне улице: через центр парка «Золотые Ворота», по обеим сторонам которой тянулись беговые дорожки и спутанная листва. Мимо проносились пикси, крошечные точки света, которые не нарушали темноты. Я никогда не видела такой ночи. Она была слишком нереальной и наполовину нарисованной для человеческого мира, слишком твердой и горькой для волшебной страны. Никогда не видела такой ночи… но я никогда раньше не ездила с сумасшедшим Изначальным. Это был мир Слепого Майкла.
Воздух становился густым и туманным, когда мы бежали по дороге, и мы замедлили ход. Я напряглась, ожидая, когда вернется темнота. Мы миновали больше половины залива, и нам нужно было закончить спуск в ночь.
Первые охотники были уже почти на перекрестке, когда впереди вспыхнул белый свет, пробиваясь сквозь темные верхушки деревьев и очерчивая круг в центре улицы. Лошадь Слепого Майкла в ужасе встала на дыбы.
«Стой!» — крикнул он, и она неровно остановилась. Понятия не имею, как заставить Кэти остановиться, и она сделала это сама, спотыкаясь о копыта, с широко раскрытыми испуганными глазами. Я хотела наклониться вперед, чтобы утешить ее, но не смогла. Все, что я могла сделать, это смотреть на свет.
Всадники выглядели такими же потерянными, как и я, толкались и рычали друг на друга, выстраивались в очередь за своим господином. Они были слишком напуганы, поэтому это вряд ли было частью ритуала. Это было что-то новое.
Голос из света закричал: «Я поеду верхом на молочно-белом коне, ближайшем к городу! Поскольку я был земным рыцарем, я в своем праве!»
Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, почему я знаю эти слова. Я всегда произносила их сама или слышала, как их поют, обычно сладким диссонирующим голосом моей матери, когда она уговаривала меня уснуть. Знание слов не придавало им смысла. Почему кто-то читает балладу о Тэме Лине? Старые шотландские сказки конечно не являются типичным материалом для чтения на Хэллоуин. Это был Хэллоуин, ночь для охоты и жертвоприношений, и Тамлин закончил поездкой фейри в ночь Хэллоуина. Это должно было стать жертвой. Но обернулось спасением.
Большинство людей верят, что это всего лишь история, но это не совсем так; это случилось давным-давно, до начала горящих времен. Поездка, прерванная в ту ночь, привела к потере королевы Мейв и к падению старых дворов. Я никогда не понимала, почему моя мать выбрала эту песню в качестве колыбельной, наш мир начал умирать в ту ночь, когда началась баллада. Джанет ждала Мейв на перекрестке, стоя в центре круга, созданного для ее защиты. Она была умна, осторожна и завоевала человека, который предал нас всех. Может ли говорящий остановить эту поездку так же, как Джанет остановила ту? Так для кого они остановили ее?
«Сначала пропусти черных скакунов, а затем пропусти коричневых, — скандировал голос. С этим голосом ни кто не решился спорить. Дети вокруг меня поднимали головы, дрожа и смущаясь. — Быстро беги к молочно-белому коню и спусти Всадника вниз!»
Кто-то схватил Кэти за поводья. Она испуганно попятилась, и я упала.
Обмякла, почти радуясь, что у меня не хватает самообладания, чтобы удержаться или бороться. Может, я и не могла убежать, но это не означает, что я должна была спасать себя. Смерть лучше, чем выживание в рабстве.
«Нет, не знаешь!» — сказал веселый голос, хватая меня в воздухе. Чей-то локоть ударил меня в солнечное сплетение, выбив из меня дух, и мы, кувыркаясь, полетели сквозь свет, в круг, который он очертил. Мой захватчик изогнулся, когда мы упали, стараясь смягчить удар, при падении на землю. Внимательные похитители — приятная перемена. Жаль, что я была слишком занята криками, чтобы оценить это. Свет горел. Это было все равно что быть разорванной на куски заживо и вновь собранной бесчисленными невидимыми руками, ни одна из которых не была осторожной. Вокруг меня кричали другие голоса, и я зажмурилась, пытаясь заслониться от света. Не помогло.
Глаза охотников продолжали передавать мне образы, показывая парад детей и Охотников, плачущих от ярости нашего безумного Бога. Я видела себя падающей в руки фигуры в зеленой одежде, в то время как меньшие фигуры удерживали поводья моей лошади, сражаясь с ней, когда она сопротивлялась, чтобы освободиться. Другие дети падали, их сбивали собственные фигуры, которые тащили их на свет и не отпускали.
Я видела женщину, стоящую на краю круга, держащую руки перед собой, ладонями вниз. Она не была высокой, но что-то в ней заставляло ее казаться почти такой же огромной, как Слепой Майкл. Ее волосы спадали темными кудрями, как волны разгневанного моря; глаза были белы, как пена, и на ней было серое платье, расшитое бело-черными узорами, которые заставляли охотников отводить взгляд. Только Акация не отвела взгляда: она узнала ее, назвала и показала мне с восторгом, близким к ликованию. Луидэд.
Во мне проснулось что — то, что напомнило мне, надежду, потому, что я узнала ее, как только узнала ее имя — морская ведьма, сестра Слепого Майкла, которая послала меня к нему. Позади нее в темноте виднелись фигуры, но ни одна из них не имела значения; если кто и сможет меня спасти то это Луидэд. В конце концов, я перед ней в долгу. Я была нужна ей живой, чтобы расплатиться с долгами.
Я приземлилась на своего похитителя, дрожа от боли. Женщине подо мной, должно быть, было легче пройти сквозь свет, чем мне, потому что она уже зашевелилась. Хрен с ней. Как только я снова начала дышать, она перевернула меня, обхватив руками за талию и прижала коленями мои ноги.
«Извини, — сказала она почти знакомым голосом, — но я тебя не отпущу.»
«Все в порядке, — выдавила я. — не думаю, что тебе следует это делать.»
Сцена все еще разыгрывалась за моими закрытыми глазами, и я не знала, за кого «болею» больше. Я хотела быть свободной, но заклинание Слепого Майкла было сильным. У него все еще была моя преданность.
«Что все это значит?» — требовательно спросил Слепой Майкл. Оставшаяся процессия задрожала позади него. Кто-то на заднем фоне заскулил и замолчал. Все взоры были устремлены на господина и его сестру.
«Сегодня канун Дня Всех Святых, и волшебный народ ездит верхом, — сказала Луидэд. — У этой прогулки есть правила, братишка. Ты забыл? Ты можешь игнорировать их, но ты не можешь их отменить.»
«Ты не имеешь права», — прорычал он, и каждое слово было как нож в моем сердце. Я запрокинула голову и закричала. Я была не одна: все дети, которых стащили с лошадей, кричали вместе со мной.
«Ш-ш-ш, — прошипела женщина надо мной. — Забудь о боли. Стисни зубы и не обращай внимания. Ты можешь это сделать — я знаю, что можешь.»
Луидэд подождала, пока крики прекратятся, прежде чем сказала: «У меня есть все необходимые права, маленький братец. В обоих мирах».
«Тебе нельзя вмешиваться!»
«Не в твоем царстве. Мы установили эти правила, когда пришли сюда, и я соблюдала их, даже когда было больно подчиняться им, даже когда я видела, как ты разрушаешь все, что когда-либо любил. Следовала правилам. Но ты не в своем царстве, братишка. Ты в моем.»
«Мой проход разрешен! Я ничего у тебя не взял!» — на этот раз его слова были ударами, а не кинжалами. Я всхлипнула.
«Разве нет? — Голос Луидэд был успокаивающим, разглаживающим синяки, оставленные ее братом. — Ты заключил сделку с той, которая, как ты знал, находилась под моей защитой; ты даже не мог дождаться, пока догорит ее свеча. Ты забрал ее, когда она еще принадлежала мне.»
«Все дети мои! Дети всегда мои.»
«Дочь Амандины не была ребенком, когда ты забрал ее. Она не твоя.»