ФРЭНК: Не сказать, чтобы сейчас хорошо писалось…
ЛОРА: Неужели я всегда такой была? Наверно да. Какой ужас! Нет, все-таки нет. Думаю, я изменилась, как тебе кажется? А может, и не изменилась. Нет, я точно знаю, я раньше была счастлива. А может, и не была. Не знаю. Как ты думаешь, я изменилась? Если бы не Филлип, я бы с ума сошла. Извини, ты говорил про…
ФРЭНК: Не имеет значения.
ЛОРА: Нет, имеет. Про твою пьесу. Расскажи.
ФРЭНК: Честно говоря, она мне непросто дается. Никак не могу уловить…
ЛОРА: Нет идей.
ФРЭНК: Возможно. Вообще-то у меня сейчас довольно тяжелый период. Меня постоянно обвиняют, что я пишу об одном и том же.
ЛОРА: Это о чем же?
ФРЭНК: Якобы о себе, но это совсем не так. Говорят, что это признак творческого банкротства.
ЛОРА: По-моему, личный опыт — единственное, о чем вообще стоит писать.
ФРЭНК: Но моя жизнь не так уж интересна, а была бы интересна, у меня не было бы времени о ней писать.
ЛОРА: О, как бы я хотела, чтобы сегодняшнего вечера просто не было!
ФРЭНК: Да… Хорошие оливки.
ЛОРА: Ты знаешь, ты прав. Я несправедлива к Деннису. Может быть, мы слишком друг к другу привыкли.
ФРЭНК: Возможно.
ЛОРА: Думаю, мне с ним повезло — в каком-то смысле. Он добрый, правда?
ФРЭНК: Правда.
ЛОРА: И он всегда со мной хорошо обращался, да?
ФРЭНК: Да.
ЛОРА: Я всегда могу на него опереться. Он… удобный — как мягкое кресло. (Резко открывает веер.) Какая прелестная… Вообще-то, я собираюсь от него уйти.
ФРЭНК: Ты это уже не первый год говоришь.
ЛОРА: На этот раз я серьезно. Как только Филлип закончит школу…
В дверях появляется ФИЛЛИП, растрепанный, в трусах.
Зайка! Ты же так не пойдешь, правда?
ФИЛЛИП: Я в ауте!
ЛОРА: Иди сюда, обними маму крепко-крепко!
Он подходит, она обнимает его.
Радость моя! Ты по мне скучал?
ФИЛЛИП: Угу.
ЛОРА: Ах, бессовестный! Наверняка даже не вспомнил обо мне ни разу!
ФРЭНК: Привет, Филлип.
ФИЛЛИП: Привет.
ФРЭНК: Хорошо провел время?
ФИЛЛИП: Угу.
ЛОРА: Ты так вырос. (Фрэнку.) Правда, он вырос?
ФИЛЛИП: Меня всего пару недель не было.
ЛОРА: Ты больше не мой маленький мальчик.
ФИЛЛИП: Мам!
Слышен звук приближающегося мотоцикла.
ЛОРА: Это наверняка они.
ФИЛЛИП: У Роджера мотоцикл?
ЛОРА: Видимо.
ФИЛЛИП: Круто!
ЛОРА: Наверно, воображает себя Марлоном Брандо или Джеймсом Дином. Детский сад.
Мотоцикл приближается.
Зайка, одевайся!
Мотоцикл все ближе.
ДЕННИС:!
Свет гаснет, звук мотоцикла нарастает.
Он резко обрывается, свет загорается:
Гостиная
ЛОРА, ДЕННИС, ФИЛЛИП, ФРЭНК, РОДЖЕР и КОРНЕЛИЯ, на третьем месяце беременности, с напитками и закусками. У ног КОРНЕЛИИ — сумка. ФИЛЛИП держит стопку фотографий.
КОРНЕЛИЯ: А я говорю: «Какой смысл делать в ванной полочки из красного дерева, если на них все равно будет стоять шампунь по 3.50 за флакон?» Банные принадлежности сразу выдают человека, правда, Лора?
ЛОРА: Не знаю.
КОРНЕЛИЯ: О, да.
ЛОРА: Ну вот видишь.
ДЕННИС: Так ты будешь рожать в Эдинбурге?
КОРНЕЛИЯ: Да. Наконец-то у нас будет малыш. Жду — не дождусь.
РОДЖЕР: Наконец-то — прямо в яблочко.
ЛОРА: Тут неподалеку марокканский ресторанчик.
РОДЖЕР: Слышал, Фрэнк?
ЛОРА: Все же любят кус-кус?
КОРНЕЛИЯ: О, мы обожаем кус-кус, правда, Роджер?
РОДЖЕР (Фрэнку.) Ты ведь знал Лору еще подростком, да?
ФРЭНК: Ну не то чтобы…
РОДЖЕР: Жаль. Я-то надеялся, что ты мне в подробностях расскажешь, как она смотрелась в синих шортиках и маечке. Представляешь, Фил, я был всего на год старше, чем ты сейчас, когда познакомился с твоей мамой.
ФИЛЛИП: Аа.
РОДЖЕР: Да. Семнадцать лет мне было, только усы начали расти. Не целовался ни разу.
ДЕННИС: Ни разу!
КОРНЕЛИЯ (доставая что-то из сумки.) Лора, так мне было всего одиннадцать, когда ты уже вышла замуж! Надо же!
ЛОРА: Да.
КОРНЕЛИЯ (протягивая ЛОРЕ сверток необычной формы.) Это тебе.
ЛОРА: О, спасибо.
КОРНЕЛИЯ: Ну, всем вам вообще-то. Небольшой сувенир из Австралии.
ЛОРА: разворачивает сверток. Там абстрактная деревянная фигурка.
ЛОРА: Это…
КОРНЕЛИЯ: Аборигены делают.
ЛОРА: Да.
КОРНЕЛИЯ: Кажется, это племя гумбаингари, но мы не уверены. И кажется, это называется «Поцелуй», но в этом мы тоже не уверены.
ЛОРА: Ну, очень… мило, в общем.
Передает фигурку ДЕННИСУ.
КОРНЕЛИЯ: Аборигены просто потрясающие, правда, Роджер? И они рисуют эти удивительные картины, и эти штуки про животных, и всякое такое, и еще у них Времена сновидений, и как это…
ФИЛЛИП: У нас в школе есть учитель, австралиец.
КОРНЕЛИЯ: О.
ЛОРА: На удивление симпатичный.
ФИЛЛИП: Он нам рассказывал про Времена сновидений.
КОРНЕЛИЯ: Потрясающе, правда?
ФИЛЛИП: Ага. Я этим, типа, интересуюсь.
ЛОРА (Деннису.) Тебе Мэриголд рассказывала про Времена сновидений?
РОДЖЕР: Кто такая Мэриголд?
ЛОРА: Его новая медсестра из Дарвина.
КОРНЕЛИЯ: Туда мы не доехали.
ЛОРА: Она, надо полагать, очень способная.
ДЕННИС: Да.
ЛОРА: И довольно милая.
ДЕННИС: Да вы же почти незнакомы.
ЛОРА: Все равно в ней есть что-то от сумчатых.
ФИЛЛИП: Большие сиськи.
ЛОРА: Филлип!
РОДЖЕР: О, мне как раз нужно пломбочку поставить.
КОРНЕЛИЯ: Лора, а ты что-нибудь знаешь про Времена сновидений?
ЛОРА: Нет.
ФИЛЛИП: Ну, есть такая теория, что времени на самом деле не существует, по крайней мере, в том виде, как мы его воспринимаем. Типа, наша жизнь уже предопределена, а нам только остается в нее прийти. Все решено за нас, все готово. Мы себя обманываем, считая, что можем принимать какие-то решения, а на самом деле ничего мы не можем.
РОДЖЕР: Чушь собачья! Конечно, можем. Гляди, вот мой палец, вот мой нос, и я принимаю решение им там поковырять.
ЛОРА: Австралия явно не пошла тебе на пользу.
ФИЛЛИП: А откуда ты знаешь, что так не было предопределено?
РОДЖЕР: Ой, Фил, хватит. Вот что значит образование. Забивают голову всякой чушью.
ЛОРА: Твою-то явно, Роджер. А вот другим школа идет на пользу.
РОДЖЕР: Забудь ты про эту школу. Выйди в реальный мир. Найди работу. Куда полезнее.
ЛОРА: Как же безответственно говорить такие вещи!
РОДЖЕР: От этой ученой дури крыша съезжает.
КОРНЕЛИЯ: Я теперь, между прочим, тоже наукой занимаюсь, так что думай, что говоришь.
ДЕННИС: Не обращай на него внимания, Фил. Он всегда был отличником — как ни странно. Лучший выпускник.
ФИЛЛИП: Но в университет ты не пошел?
ДЕННИС: Это потому, что папа сделал ему предложение, от которого он не смог отказаться.
РОДЖЕР: И абсолютно не жалею.
КОРНЕЛИЯ: А чем вы занимаетесь, Фрэнк?
ФРЭНК: Я писатель.
КОРНЕЛИЯ: Ух ты! А что вы пишете?
ФРЭНК: Пьесы.
КОРНЕЛИЯ: Пьесы! Вот это да! Я могла какие-то из них видеть?
ФРЭНК: Не думаю.
КОРНЕЛИЯ: Ну, а все-таки.
ЛОРА: Филлип, что там с фотографиями?
ФИЛЛИП: А, да.
КОРНЕЛИЯ: Ну, Фрэнк? Назовите несколько ваших пьес.
ЛОРА: А потом мы сразу же поедем, хорошо, Деннис?
ДЕННИС: Хорошо.
КОРНЕЛИЯ: Обожаю театр. Жаль, что Рождер со мной никогда не ходит, (Роджеру) но тебя это не особо трогает, правда ведь, пупсик?
РОДЖЕР: Я предпочитаю бары.
КОРНЕЛИЯ: А тебе нравится театр, Филлип?
ЛОРА: Между прочим, он прекрасный актер.
ФИЛЛИП: Мам!
ЛОРА: Он играл Меркуцио в «Ромео и Джульетте». Он был фантастический.
ФИЛЛИП: Мам!
ДЕННИС: Ты и правда был хорош, Фил.
ЛОРА: Я так им гордилась. Я еще подумала, «Бог мой! Я вырастила нового Бреда Питта!»
КОРНЕЛИЯ: О, как бы я хотела вырастить Бреда Питта.
РОДЖЕР: Лучше уж вырасти Памелу Андерсон.
КОРНЕЛИЯ: Нет, серьезно! Фрэнк, все же…
ЛОРА: Филлип, фотографии.
КОРНЕЛИЯ: Ну скажите. Не каждый день все-таки встречаешь драматурга.
ФРЭНК: Ну, последнее, что я написал — несколько лет назад — называлось «Кусок пирога».
КОРНЕЛИЯ: И где это шло?
ФРЭНК: В Палладиане.
КОРНЕЛИЯ: В Палладиуме! Роджер, ты слышал?
ФРЭНК: Палладиан. Бар такой. В Энфилде.
КОРНЕЛИЯ: А-а.
РОДЖЕР: Во-о, такой театр мне годится.
КОРНЕЛИЯ: «Кусок пирога» — про что там?
ФРЭНК: Пруст, в основном. Такая вымышленная беседа между Прустом и… и мной, в общем.
ЛОРА: Хорошая получилась пьеса, правда, Деннис?
ДЕННИС: Да.
РОДЖЕР: Пруст сраный.
КОРНЕЛИЯ: Роджер!
РОДЖЕР: Скука смертная, аж крысы дохнут. Извини уж, Фрэнк, но…
ФРЭНК: Он не для всех.
РОДЖЕР: Да ну! Мы его на французском проходили. Кто-нибудь бы уже засунул это сраное печенье ему в жопу.