. Он недооценивал следующий раунд «будущего», но, безусловно, миллионы из нас уже стали трансгуманами, а мы желаем большего. Вопрос «Кем был человек?» уже мутировал в вопрос «Сколько насчитывалось – насчитывается? – видов трансгуманов? И каковы их права?».
Глава 24Художественное применение кибернетических существ
Кэролайн А. Джонс
профессор истории искусств факультета архитектуры в Массачусетском технологическом институте, автор книг «Только зрение: модернизм Клемента Гринберга и бюрократизация чувств», «Машина в мастерской: конструирование послевоенного американского художника» и «Глобальное произведение искусства».
Интерес Кэролайн Джонс к модернистскому и современному искусству обогащается желанием углубиться в технологии производства, тиражирования и рецепции этого искусства. «Как историк искусства, я задаюсь вопросами, многие из которых связаны с тем, какое искусство нам требуется, какие мысли нам нужны, какие идеи следует выдвигать, если необходимо вывести человечество за пределы нашего упрямого, эгоистического сознания, озабоченного лишь приоритетами малой группы. Философы и философии, к которым я обращаюсь, ставят под сомнение западную одержимость индивидуализмом. Эти теории возникают по всему миру и снова ставят перед обществом вопросы, казалось бы, уже рассмотренные в 1960-х годах».
Недавно Кэролайн заинтересовалась историей кибернетики. Ее курс в МТИ «Автоматы, автоматизация, системы и кибернетика» посвящен истории взаимодействия человека и машины с точки зрения обратной связи, причем она исследует культурную, а не инженерную рецепцию этих идей. Курс начинается с изложения базовых концепций Винера, Шеннона и Тьюринга, а далее переносит внимание с трудов ученых и инженеров на творческие идеи художников, на воззрения феминисток и теоретиков постмодерна. Цель курса декларируется как формулирование новой основополагающей эволюционной парадигмы с культурным фундаментом: речь о «коммунализме[214] и межвидовом симбиозе, а не о выживании наиболее приспособленных».
Изучая историю, Кэролайн проводит различие между, если воспользоваться ее терминологией, «левой» и «правой» кибернетиками: «Что я подразумеваю под левой кибернетикой? В каком-то смысле это каламбур или шутка: кибернетика, которая осталась позади, а еще – отсылка к политическим взглядам обитателей Левого побережья: Калифорния, коммуна Эсален[215], словом, все те, кого Дэйв Кайзер называет «хиппи от физики». Термин, конечно, не слишком удачный, но он вычленяет группу людей, вынужденных подчиняться военно-промышленному комплексу – и порой горько о том сожалевших – и предоставивших нам инструменты для критики ВПК».
Кибернетическое искусство чрезвычайно важно, но еще важнее искусство кибернетизированной жизни.
Искусственный интеллект – вовсе не то, о чем возмечтали художники, узнав о кибернетике, когда была опубликована книга Норберта Винера «Кибернетика и общество. Человеческое применение человеческих существ» (1950). Поначалу те художники, которые вливались в ряды «кибернетистов» в 1950-е и 1960-е годы, имели крайне ограниченный доступ к «мыслящим машинам». Более того, инженеры-творцы вовсю мастерили черепах, жонглеров и роботов-младенцев, реагировавших на свет, а отнюдь не гигантский мозг. Используя макеты, медную проволоку, простые переключатели и электронные датчики, художники поспешили последовать за кибернетиками, принялись создавать скульптуры и пространственные среды, имитирующие интерактивное восприятие, – это были аналоговые движения и интерфейсы, больше ассоциировавшиеся с инстинктами и послевоенной сексуальной свободой, чем с автоматизацией производства знаний. Ныне же, маскируясь идеологией «интеллекта свободного парения», не обремененного ни аппаратным обеспечением, ни плотью, ИИ «забыл» раннюю стадию восприятия кибернетики художниками. Однако воззрения тех лет заслуживают повторного рассмотрения; ведь они моделировали отношения с «машинным филумом»[216], по выражению французских философов Жиля Делеза и Феликса Гваттари, то есть с тем, как люди мыслят и чувствуют себя в телах, связанных с физическим, материальным, эмоционально стимулирующим и сигнализирующим миром.
Может показаться, что сегодня кибернетика превратилась во «всеохватный» дискурс, но появление ИИ далеко не предопределено. Само слово «кибернетика» отражало послевоенное стремление к обновлению, в том числе обновлению идей четырехвековой давности: тут и концепция обратной связи, и затухание колебаний, и биологический гомеостазис, и логические вычисления, и системное мышление; все это обсуждалось с эпохи Просвещения (а промышленная революция лишь стимулировала обсуждение). Достаточно упомянуть поименно Декарта, Лейбница, Сади Карно, Клаузиуса, Максвелла[217] и Уатта. Впрочем, изобретенное Винером слово разошлось широко[218]. Нынешнее повсеместное употребление префикса «кибер-» подтверждает желание разобраться в запутанных отношениях между людьми и машинами и как можно строже их определить. Для Винера все «кибернетическое» сводилось к «управлению и связи в животном и машине». Но благодаря цифровой революции «кибернетика» вырвалась за пределы сервомеханизмов, контуров обратной связи и переключателей, теперь это и программное обеспечение, и алгоритмы, и киборги. Творчество художников-«кибернетистов» затрагивает новые формы поведения, ускользающие от внимания ИИ в его текущем состоянии.
Что касается этимологии слова «кибернетика», Винер обратился к древнегреческому языку и заимствовал слово в значении «кормчий» (κυβερνήτης, kubernetes), означавшее того, кто правит судном, полагаясь на силу и чутье, кто повелевает, так сказать, волнами, знает повадки ветра и командует рабами, которые бездумно (механически) взмахивают веслами. Греческое слово, вообще-то, уже успело проникнуть в современный английский через латынь (от kuber– до guber-, так появились слова «губернаторский» и «губернатор»); это тоже характеристика человеческого управления, и Джеймс Уатт использовал ее в XIX столетии при описании устройства управления скоростью парового двигателя. Выходит, кибернетика как научная дисциплина опиралась на давние идеи «сопряжения» людей с механизмами – и обобщила эти идеи в прикладной науке. Три базовых принципа Винера (управление, контроль, коммуникация) зиждились на вероятностной математике, что позволяло формализовать системы, равно биологические или механические, которые в теории рассматривались как способы обработки информации для воздействия на окружающую среду (этакая «мускулистая повестка», которой часто пренебрегают в изложении истории развития ИИ).
Но этимологическое описание вряд ли способно передать тот восторг, который охватил исследователей – среди последних были математики, биологи-теоретики (Артуро Розенблют), специалисты по информационной теории (Клод Шеннон, Уолтер Питтс, Уоррен Маккаллок); на общество обрушился целый поток междисциплинарных проектов и публикаций, суть которых менялась не только по мере развития самой дисциплины, но и вследствие новых способов взаимодействия людей с техносферой. Еще Винер писал: «Мы настолько радикально изменили нашу среду, что теперь должны изменить себя, чтобы выжить в этой новой среде». Актуальный вопрос звучит так: как нам модифицировать себя? Движемся ли мы в правильном направлении – или сбились с пути, сделались инструментами наших инструментов? Изучение ранних этапов истории взаимоотношений творцов с кибернетикой, возможно, поможет возобновить движение к менее опасному и более «этическому» будущему.
Год 1968-й стал кульминацией распространения и художественного восприятия слова «кибернетика». В этом году галерея Говарда Уайза открыла экспозицию «кибернетической скульптуры» Вэнь-Иня Цая в центре Манхэттена, а польская эмигрантка Яся Рейхардт устроила выставку «Кибернетическая осознанность» в лондонском Институте современного искусства. («Кибернетическое» в названии выставки обозначало предметы, «созданные машинами или с помощью машин», хотя большинство экспонатов не содержали ничего компьютерного.) На два десятилетия (с 1948 по 1968 год) пришлись как проникновение кибернетических идей в культуру как таковую, так и постепенное внедрение в обиход самих вычислительных машин: сначала они предназначались сугубо для военного использования, затем стали доступными для транснациональных корпораций, затем появились в научных лабораториях, куда пускали и художников. Присутствие кибернетических компонентов – «сенсорных органов» (электронные «глаза», датчики движения, микрофоны) и «эффекторов» (электронные «макеты», переключатели, гидравлика, пневматика) – почти в домашних условиях делало компьютер не столько «электронным мозгом», сколько дополнительным органом человеческого мировосприятия. Всевластная метафора «искусственного интеллекта» еще не утвердилась. Поэтому художники выступали этакими бриколерами[219] электронных «тел», их интересовали действия, а не вычисления и мышление. В стремлении сотворить Homo rationalis прослеживалось отношение к «компьютеру» как к калькулятору, но это были фантазии, не подкрепленные реальными достижениями.
Если отталкиваться от сегодняшней цифровой конвергенции инструментов визуализации искусства/науки, выставка Рейхардт оказалась в чем-то пророческой, ибо она постулировала необходимость стирания границ между искусством и тем, что можно назвать «творческой прикладной наукой». Согласно каталогу выставки, «ни один посетитель, не прочитав все пояснения ко всем работам, не поймет, видит ли он перед собой творение художника, инженера, математика или архитектора». В итоге комично недееспособный «Робот К-456» (1964) Нам Джун Пайка, изображенный на обложке каталога и описанный как «роботическая женщина, известная своим бестолковым и своеобразным поведением», соседствовал с балетным «Коллоквиумом мобильности» (1968) кибернетика «второго призыва» Гордона Паска. В сотрудничестве с лондонским театральным дизайнером Паск придумал изящный «мужской» аппарат из шарниров и стержней, который сочетался с выпуклыми «женскими» образами из стекловолокна. По сей день остается загадкой, сумел ли кто-либо из посетителей выставки сполна оценить всю странность этой программы (или разобраться в ее реакционной, шовинистской гендерности). Важно, впрочем, больше то, что внимание Паска привлекало поведение автоматов, их взаимодействие, их отзывчивость в искусственно моделированной среде – и их «отражения» поведения человека.