Апостол Павел в Первом послании к фессалоникийцам пишет: «О временах же и сроках нет нужды писать к вам, братия, ибо сами вы достоверно знаете, что день Господень так придет, как тать [то есть вор] ночью» (1 Фес. 5: 1–2) — иными словами, неожиданно. Следовательно, нужно жить, как заповедовал Христос, жить так, чтобы быть готовым в любой момент встретить конец достойно.
Появление Откровения Иоанна Богослова лишь подстегнуло интерес к эсхатологической теме. К этому тексту обращались уже самые ранние христианские апологеты и Отцы Церкви, такие как Иустин Мученик (I–II вв. н. э.), Тертуллиан (II–III вв. н. э.) и Августин (IV–V вв. н. э.). Некоторые из них, к примеру Иустин Мученик и Тертуллиан, опираясь на гл. 20 Откровения, полагали, что Царство Христово продлится на земле тысячу лет, однако по прошествии этого срока Сатана будет освобожден, случится финальное сражение сил добра и зла, зло будет окончательно повержено и настанет вечное Царство Божие.
Такая концепция получила впоследствии название «милленаризм»; конечно же, ее разделяли не все: к примеру, Ориген Александрийский (II–III вв. н. э.) отвергал идею буквального толкования тысячелетнего царства, истолковывая ее аллегорически, но в целом ее придерживались многие авторитетные богословы.
Большое влияние на последующую традицию толкования Апокалипсиса оказали комментарии Тихония Африканского (IV в. н. э.), которые, к сожалению, дошли до нас во фрагментарном состоянии.
Заслуга Тихония заключается в том, что он первым аргументированно истолковал тысячелетнее царствование праведных со Христом на земле (Откр., гл. 20) как современную реальность церкви, порвав с господствовавшей до этого традицией милленаризма. Этим он оказал несомненное влияние на Блаженного Августина, предлагавшего такое же толкование миллениума в двадцатой книге своего великого труда «О граде Божьем», а через Августина — и на всю последующую латинскую традицию толкования Апокалипсиса. К примеру, влияние сочинения Тихония прослеживается в толкованиях Апокалипсиса таких авторов, как Беда Достопочтенный (которого мы знаем как первого историка Британских островов, так как из-под его пера вышла «Церковная история народа англов»), Беат Лиебанский, и ряда других. Апокалипсис для Тихония — это прежде всего книга о церкви.
Интересно, что Тихоний истолковывает некоторые места Откровения в свете современных ему африканских событий. Впоследствии это будет характерно для толкователей Апокалипсиса: локальные бедствия и катастрофы люди воспринимали как предвестие всеобщего конца. Например, в VII веке появилось византийское эсхатологическое сочинение, так называемое Откровение Мефодия Патарского[1], или Откровение Псевдо-Мефодия, которое переосмысливает арабские завоевания Ближнего Востока. Основная идея этого Откровения состоит в том, что нашествие и бесчинства «сынов Измаила» (арабов-мусульман) знаменуют собою наступление «последних времен». Арабские набеги на христианские территории рассматриваются как «начало конца света», несмотря на то что довольно значительная часть мира с арабами не сталкивалась.
Восприятие Апокалипсиса: от надежды на спасение к паническому страху
Смена исторических обстоятельств отражается и на толкованиях. Если для ранних христиан образ зверя был неразрывно связан с Римом и римским императором, несмотря на то что не все императоры подвергали христиан жестоким гонениям, то в толкованиях испанского богослова Беата Лиебанского (VIII в.) мировым злом предстает уже не Рим, а Арабский халифат.
Почему? Заглянем в историю. К концу VII века халифат подчинил берберские королевства на алжирском и марокканском берегах и территории Северной Африки, которые были византийскими. Оттуда в 711 году берберо-арабская армия вторглась в вестготскую Испанию и к 718 году завоевала ее почти целиком. Дальше в Европу арабы не пошли (хотя около века спустя завоевали Сицилию) — территории Арабского халифата были огромными, простираясь от Атлантики до границы с Китаем, а при таких масштабах сохранять единство тяжело. Еще на примере Римской империи стало ясно, что завоевать территории гораздо легче, чем их удержать. Если арабы и хотели что-то завоевать, так это Константинополь, однако тут они терпели неудачи.
Арабские территории Испании получили название Аль-Андалус. В Аль-Андалус входила не вся Испания: арабам не удалось завладеть гористой северной кромкой полуострова, там в VIII–IX веках сохранялись разрозненные христианские королевства. Арабы сделали своим оплотом юг со столицей в римской Кордове, а не центральное плоскогорье вокруг прежней столицы, Толедо.
Территориальное деление Иберии
Ок. 1031 г. Отрисовка О. Бебутовой
Кордова стремительно росла и на пике своего расцвета в X веке хотя и ненадолго, но оказалась крупнейшим городом Европы. Однако, несмотря на все культурные и научные достижения мусульманского мира, христианским населением он воспринимался как экзистенциальная угроза — именно этим соображением руководствовались христианские государи, собирая крестовые походы. Мирное сосуществование различных верований казалось совершенно невозможным, мусульманский мир представлялся олицетворением зла, а мусульманские завоевания не предвещали ничего хорошего — точнее, предвещали конец всего сущего. Таким образом, символика Апокалипсиса в подобных реалиях приобрела иное значение, и в образе Вавилона теперь виделся не Рим, а Кордова.
Беат, как мы уже отмечали, был испанцем, он жил в бенедиктинском монастыре Святого Мартина Турского (впоследствии переименован в Санто-Торибио-де-Лиебана) и оказался непосредственным свидетелем завоевания Пиренейского полуострова. В своих комментариях он соотносил современную ему действительность с событиями Апокалипсиса, ожидая скорого конца света.
Монастырь Санто-Торибио-де-Лиебана, Испания
luisrsphoto / Shutterstock
Таким образом, мы видим, как толкователи Апокалипсиса применяют апокалиптические образы к себе и своему поколению. В кризисные периоды, переживая драматические события, катастрофы и бедствия, человечество неминуемо обращается к Апокалипсису в попытках истолковать обрушившиеся на его голову несчастья как знамения скорого конца света — будь то нашествие мусульман, средневековая чума, засухи и голод или правление тирана.
Например, катастрофу на Чернобыльской АЭС в 1986 году православные богословы соотносили с восьмой главой Апокалипсиса, а именно — со строками о звезде Полынь: «Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде “Полынь”; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки» (Откр. 8: 10–11). Почему? Дело в том, что другое название полыни — чернобыльник, или чернобыль, и после катастрофы земли вокруг АЭС стали непригодны для жизни, произошло большое загрязнение окружающей среды, в том числе и вод, воды стали «горьки», то есть не предназначены для употребления живыми существами.
А вот богословы прошлого трактовали эту строку иначе: так, святитель Андрей Кесарийский, живший примерно в VI–VII веках, писал более пространно, что горечь, обозначаемая полынью, символизирует скорбь, поражающую грешников, мучимых в геенне.
В книге Иеремии тоже присутствуют и горечь, и отравленные воды, так грозил Господь непокорному Израилю устами пророка: «Поэтому, так говорит Господь Сил, Бог Израиля: Я накормлю этот народ горькой пищей и напою отравленной водой» (Иер. 9: 15). Следовательно, «полынь, горечь» аллегорически символизировали горечь Суда Божьего, но вот случился прецедент — и горечь полыни стали толковать не только аллегорически.
Даже в наш рациональный XXI век мы склонны видеть знамения, кто-то всерьез, а кто-то шутя: недавняя ситуация с пандемией COVID-19 это показала.
Правда, существенная разница заключается в том, что со временем ожидание апокалипсиса из радостного и утешительного, каким оно было для ранних христиан, превратилось в панический страх. Здесь мы можем обнаружить интересную связь: по мере того как земное существование людей становилось благополучнее, грядущий конец страшил их все больше. Ранним христианам фактически нечего было терять, кроме собственной жизни, полной мучений и опасности. Апокалипсис был для них историей не об ужасах и страданиях, которые и так подстерегали их на каждом шагу, а о финальной победе добра над злом и о наступлении вечного Царства Божиего. Тем более что страдания были обещаны неправедным злодеям, поклонявшимся зверю, тогда как праведные христиане были защищены от них. Все, что требовалось, чтобы благополучно пережить апокалипсис и войти в Царство Божие, — это жить праведно, поклоняясь истинному Господу.
Но с течением времени все менялось. Росло качество жизни, развивалась наука, пусть на первых порах и медленно, преодолевая препятствия, чинимые церковью. Те явления, которые ранее воспринимались исключительно как кара небесная, получали рациональное объяснение, а земная жизнь улучшалась, и идея жертвовать ее благами ради абстрактного Царствия Небесного теряла свою привлекательность.
Истинный смысл Апокалипсиса постепенно изгладился из сознания большинства людей, тогда как яркие образы мучительного конца продолжали будоражить воображение. И потому сейчас само слово «апокалипсис» вызывает в нашем сознании исключительно образы катастроф и бедствий, словно мы не дочитали Откровение и не узнали счастливого финала.
1000 год: папа-чернокнижник и ненаступивший конец света
Неудивительно, что на волне милленаризма 1000 год представлялся поворотным. В то, что конец света настанет с началом второго тысячелетия, верили множество христиан, в том числе и папа Сильвестр II, который сам по себе был весьма интересной личностью. В миру Сильвестра звали Герберт Орильякский (или Аврилакский), это был первый папа из франков, взошедший на престол. Герберт был не только церковным деятелем, но и выдающимся ученым своего времени. С юности будущий папа изучал математику, астрономию, естественные науки, причем с большим успехом. Во время пребывания на Пиренейском полуострове, где, как мы уже знаем, в этот период господствовали арабы, он познакомился с арабскими научными трудами.