[98]. Отдельные апокалиптические образы на Руси встречаются начиная примерно с XIII века, однако они не получили широкого распространения. Интересно, что как в византийском, так и в древнерусском искусстве эсхатологическая тематика долгое время ограничивалась композициями «Страшного суда».
Вопрос о месте происхождения иконографии Страшного суда позволяет выявить серьезные различия в эсхатологических воззрениях Западной и Восточной церкви. В то время как на Западе широко распространялись иллюминированные «Апокалипсисы», в Византии складывался новый иконографический тип. Тогда как западная традиция отдавала предпочтение развернутым иллюстративным циклам, детально воспроизводившим величественные и грозные картины последних дней материального мира, византийские эсхатологические воззрения нашли выражение в строгой и цельной, догматически продуманной картине Страшного суда, описанию которой в самом Апокалипсисе посвящено буквально несколько строк:
«И увидел я великий белый престол и Сидящего на нем, от лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места.
И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими.
Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим.
И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая.
И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное» (Откр. 20: 11–15).
Страшный суд входил в систему храмовой декорации как на Западе, так и в Византии, а впоследствии и на Руси. Как правило, и в православных храмах сценам Страшного суда отводилась западная стена, а иконы с его изображением получили большое распространение на Руси.
В основу иконографии Страшного суда, помимо текста Откровения, легли также евангельские притчи, некоторые ветхозаветные эсхатологические пророчества, апокрифические сочинения и эсхатологические сочинения Отцов Церкви. Картина Страшного суда практически не затрагивала темы сопровождавших конец тварного мира ужасов и разрушений и сосредоточивалась на образах самого Суда и идее воздаяния праведникам и грешникам по делам их. Специалист по древнерусскому искусству Мария Георгиевна Давидова отмечает, что в целом иконы Страшного суда отвечали евангельскому тексту о разделении грешных и праведных (Мф. 25: 31–46), который наиболее точно выражает идею Божественного правосудия.
Если иконография Апокалипсиса в основном базируется на Откровении Иоанна, то в основе иконографии Страшного суда лежит текст Евангелия. При этом и те и другие памятники могут использовать видения пророков Даниила и Иезекииля, повествующие о конце времен.
Страшный суд
Неизвестный мастер. XVII в. Екатеринбургский музей изобразительных искусств
Апокалиптические мотивы могут присутствовать на иконе Страшного суда наравне с образами из вышеупомянутых видений. Иными словами, Страшный суд как часть Апокалипсиса сам может включать в себя его отдельные образы и эпизоды: например, в иконах Страшного суда могут появляться апокалиптические всадники и воинство, трубящие ангелы, мистический Агнец, море и земля, отдающие мертвецов (Откр. 20: 13).
В рамках этой книги мы не можем подробно проанализировать все вариации памятников, посвященных теме Страшного суда, и раскрыть их содержание; на эту тему существует множество литературы, написанной выдающимися специалистами как дореволюционного времени, такими как Николай Васильевич Покровский и Федор Иванович Буслаев, так и более позднего периода. Однако мы разберем примерную схему, по которой строится композиция Страшного суда в православной традиции: в центре — изображение Христа-Судии, по сторонам от него — Богоматерь и Иоанн Предтеча — заступники рода человеческого, а у их ног — Адам и Ева, прародители человечества.
По бокам от центральной группы сидят апостолы (по шесть с каждой стороны) с открытыми книгами в руках, за апостолами — ангелы, стражи небесные. Под апостолами народы идут на суд. Левый нижний угол (если смотреть изнутри иконы) — ад, грех и смерть; верхний правый — рай. Одесную (по правую руку) Господа — праведники; ошуюю (по левую руку) — грешники.
В верхней части можно встретить изображения Бога Отца и ангелов, низвергающих с небес мятежников, также можно увидеть ангелов, сворачивающих небо в свиток, что выступает символом конца материального мира. Под фигурой Спасителя помещается этимасия — престол уготованный. На нем Евангелие и орудия Страстей.
Страшный суд
Неизвестный мастер. XVI в. Изображение предоставлено ГБУК Архангельской области «Сольвычегодский историко-художественный музей-заповедник», Solimus.ru
Композиция этимасии складывалась в византийском искусстве в V–VI веках (примеры — изображения на западной стене баптистерия православных в Равенне V в., мозаика алтарного свода церкви Успения Богоматери в Никее VII в.). Никодим Павлович Кондаков связывал происхождение образа Этимасии с византийским обычаем выставлять в дни церковных праздников и соборов особый трон с лежащим на нем Евангелием, а в Иерусалиме — со Святым Крестом и орудиями Страстей. По словам святителя Кирилла Александрийского, на Эфесском соборе сам Христос являлся Главой собрания, поскольку на специально поставленном и украшенном троне лежало святое Евангелие. Таким образом, этимасия одновременно представляла собой символический образ Страшного суда и самого Судию, поэтому изображение этимасии включается в состав композиции Страшного суда.
Еще ниже может быть помещена рука, держащая весы, — «мерило дел человеческих», здесь же около весов происходит борьба ангелов и бесов за человеческую душу, представленную в виде обнаженной фигурки.
От ног Спасителя исходит огненная река; источником для этого образа стал текст поучения Ефрема Сирина: «Судия восседает на огненном престоле, окрест его море пламени и река огненная течет от Него, чтобы подвергнуть испытанию все миры». Огненный поток упоминался также в одном из популярных в Древней Руси апокрифов, называемом «Хождение Богородицы по мукам». В тексте «Хождения» указывается, что «в реке сей множество мужей и жен, одни погружены до пояса, другие — по грудь, третьи — по шею», в зависимости от тяжести их греха.
В нижнем регистре, в левом от Спасителя углу, помещается изображение ада, геенны огненной, которую часто пишут в виде раскрытой пасти. В центре ада можно встретить изображение Сатаны, на коленях которого сидит Иуда, узнаваемый по мешочку с тридцатью сребрениками; справа — образы рая, среди райских сюжетов часто можно встретить «Лоно Авраамово» — праотцы Авраам, Исаак и Иаков с душами праведников сидят среди райских деревьев, здесь же благоразумный разбойник, распятый вместе с Христом, который раскаялся, уверовал в Спасителя и попал в рай, апостол Петр с ключом, врата рая, охраняемые ангелом, к которым шествует толпа праведников.
Как отмечает Николай Васильевич Покровский[99], в XVI–XVII веках между адом и раем начали изображать прикованного к столбу обнаженного человека — это «милостивый блудник», герой древнерусского «Пролога». «Пролог» был одной из самых распространенных в Древней Руси богослужебных книг. Возникла она, по всей видимости, в середине XII века и получила большое распространение благодаря сжатому изложению разнообразных религиозных и назидательных сведений, в 1642–1643 годах «Пролог» стал достоянием печати. История этого персонажа выглядит следующим образом.
Во времена Леона Исавра некий весьма милостивый, но блудный муж жил в Константинополе. После смерти его загробная участь была открыта в видении благочестивому старцу: ради своей милости он был избавлен от мук, а ради блуда не удостоился войти в Небесное Царство.
Таким образом, выделяется еще одна группа людей, грешных, но имеющих частичку благодати, — они избавлены от вечных мук, но за грехи лишены и Царства Небесного.
Интересная деталь, аналогов которой не найти в западных изображениях «Страшного суда»: змей, поднимающийся из пасти ада к ногам первого человека, словно пытающийся ужалить его за пятку. Это змей мытарств, который олицетворяет ветхозаветные слова, услышанные Адамом и Евой еще в Эдеме, сразу после вкушения запретного плода. Тогда Бог сказал дьяволу, принявшему вид змия: «И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем и будешь есть прах во все дни жизни твоей; и вражду положу… между семенем твоим и семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту» (Быт. 3: 14–15). Этот змей словно разделяет пространство иконы на две части — ад и рай.
На тело змея словно «нанизаны» кольца с аллегорическими изображениями «мытарств» — испытаний в различных грехах, через которые проходит судимая душа. Подробный перечень этих мытарств описан в «Житии Василия Нового», византийского святого, жившего в X веке. Его житие стало одним из самых популярных текстов «народного» православия Средних веков. По преданию, автором жития был ученик Василия Григорий, текст его состоит из трех частей: собственно жития и двух видений на эсхатологическую тематику — это «Видение Страшного суда» и «Мытарства старицы Феодоры» — соответственно эсхатология «общая» и «частная». Под мытарствами в данном случае подразумевались испытания, которые должна пройти душа каждого умершего на пути к престолу Господа. Сочинение это носило апокрифический характер, то есть не было официально признано церковью, однако очень широко распространилось в народе и оказало огромное влияние на сознание и культуру Средневековья. А «Мытарства Феодоры», в частности, повлияли на древнерусскую литературу и иконографию Страшного суда. Появление сюжета мытарств на иконах Страшного суда в эпоху позднего Средневековья соединило идею всеобщего Суда с темой индивидуального посмертного воздаяния.