XX столетие не только принесло художникам невиданные ранее возможности (прежде всего технические), но и заставило их отказаться от привычного взгляда на мир. Уже в начале века наука пересмотрела большую часть «бесспорных истин» Нового времени. Гуманистические ценности Возрождения и Просвещения больше не служили поддержкой человеку. Теперь он сам должен был защищать их в кошмаре мировых войн и тоталитарных режимов. Достижения прошлого казались бесполезными, и человечество осталось наедине с грозным и таинственным миром, словно в первобытные времена (не случайно огромную популярность в XX в. приобрело доисторическое и примитивное искусство). При этом одни наперекор всему искали выход в продолжении культурной традиции прошлого, другие — в обретении утраченных связей с природой, третьи — в научно-технической революции, четвёртые — в нигилистическом самоутверждении… Всё это по-своему реализовалось в искусстве.
Разнообразие направлений — характерная черта искусства XX столетия. В первые его десятилетия многие мастера порвали со сложившимися художественными традициями: появились различные направления авангарда (франц. avant-garde — «передний край», «передовой отдел»). Однако далеко не все модернисты[173] жили отрицанием прошлого: в их творчестве существуют примеры глубоко индивидуального и полнокровного претворения опыта искусства античности и Возрождения. Авангард начала XX в. в большинстве случаев восставал против традиционных форм, но был родствен классике тем, что также стремился творчески воплотить черты материального или духовного мира, — недаром в последнее время его наследие признаётся равноправной частью мирового искусства. Сложнее обстоит дело с дадаизмом, а также поп-артом и другими течениями 60-70-х гг., в которых пересматривались сами принципы творчества и возможность диалога между художником и зрителем.
Зарубежное искусство
Архитектура
История современной архитектуры Запада писалась параллельно с её становлением. Лучшие зодчие столетия одновременно были теоретиками — исследователями и комментаторами процессов её развития. Очень часто именно благодаря полемическому и пропагандистскому дару их новаторские идеи, которые вначале не находили воплощения или реализовались в единичных постройках, всё же обретали признание и получали распространение.
Технические открытия, новые материалы и конструкции изменили методы строительства. Камень и дерево уступили место стали и железобетону, алюминию и стеклу, а затем и пластмассам. На первых порах научно-технические новшества использовались при возведении построек в духе существовавших архитектурных норм и традиций. Но в конце концов они заставили совершенно по-иному взглянуть на архитектуру. Зародившиеся в конце XIX в. идеи рационализма и конструктивизма (когда архитектура прежде всего ориентировалась на физические свойства материалов и конструкций, и всё это находило отражение в форме здания) получили мощные стимулы и развились в новое направление — функционализм. Внешний облик «функциональной» постройки отражал не только её конструкцию, но и внутреннюю планировку, которая определялась практическим назначением (функцией). Таким образом, если раньше все элементы сооружения подчинялись форме, то теперь здание могло приобрести форму в зависимости от назначения.
Термины «рационализм», «конструктивизм», «функционализм» нередко употребляют как синонимы, причём определяют ими не направление или стиль, а творческий метод.
Архитекторы-функционалисты разрабатывали проекты типового жилищного строительства, возводили крупные жилые комплексы. Признавая только утилитарность, т. е. пользу и целесообразность, функционализм считал излишними декоративные мотивы, отвергал национальные традиции. Поэтому он получил название международного (интернационального) стиля.
Разумеется, наряду с новыми течениями всегда существовали и неоклассические, и такие, которые использовали традиции национальных школ. Но в любом случае очевидна центральная мысль зодчих XX в.: воздействуя на среду обитания человека, улучшая условия его жизни, архитектура может служить средством справедливого обустройства общества. «Архитектура или революция» — так решительно ставил проблему французский мастер Ле Корбюзье. Удобное жилище, наполненное воздухом и светом, и столь же комфортабельные рабочие места должны были сделать человека счастливым.
Стремясь наделить жильём огромное множество людей, функционалисты искали наиболее экономичные способы возведения зданий из деталей и конструкций промышленного производства. Поэтому формы построек предельно упрощались. В основном они сводились к параллелепипеду (такие здания часто называют «коробками»), реже — к сфере, цилиндру. Надо отметить, что при массовом строительстве эти дома иногда оказывались не очень удобными, так как проектировщики не всегда учитывали климатические особенности местности, индивидуальные интересы жильцов, конкретные условия строительства. И главное, такая архитектура ограничивала творческое начало. Но всё же лучшие произведения архитектуры XX в. гармонично соединяют художественное творчество с новыми техническими возможностями.
Вальтер Гропиус и «Баухауз»
Вальтер Гропиус (1883–1969) родился в Берлине в семье потомственных архитекторов. С 1903 по 1907 г. он изучал архитектуру сначала в Высшей технической школе в Берлине, а затем в Мюнхене. В 1908–1910 гг.
Гропиус работал ассистентом в мастерской крупнейшего немецкого архитектора Петера Беренса. Тогда же в ней сотрудничали Ле Корбюзье и Людвиг Мис ван дер Роэ — в будущем ведущие зодчие XX в.
В 1911–1916 гг. в соавторстве с Адольфом фон Мейером (1881–1929) Гропиус построил здание обувной фабрики «Фагус» в Альфельде-на-Ляйне. В нём впервые наиболее полно воплотился принцип функционализма. Освободив наружные стены от несущей функции, Гропиус заменил их стеклянными панелями. (Такое оформление стены — позже её назвали «навесной стеной» — стало использоваться часто, особенно в высотных постройках.
В 1919 г. Гропиусу предложили возглавить Высшую школу изобразительных искусств в Веймаре. Объединив её с Саксонско-Веймарской школой прикладного искусства, он создал «Баухауз» (нем. «дом строительства») — высшее архитектурное и художественно-промышленное училище.
«Баухауз» провозгласил идею воссоединения искусства, техники и науки, как это было в Средние века, но на новой основе, и стал разрабатывать свою систему обучения. Студенты упражнялись в лепке, рисунке, живописи, изучали особенности обработки самых разных материалов. Занятия шли одновременно в производственной и творческой мастерских. «Эта идея о сочетании двух разных групп преподавателей была необходимостью, поскольку ни художников, обладающих достаточным техническим знанием, ни мастеров, обладающих достаточным воображением для решения художественных проблем, которые могли бы самостоятельно вести мастерские, найти было нельзя… Впоследствии „Баухаузу“ удалось на место руководителей мастерских поставить бывших студентов, которые к тому времени обладали таким техническим и художественным опытом, что разделение на преподавателей формы и преподавателей технологии стало излишним», — писал Гропиус в книге «Круг тотальной архитектуры» (1955 г.).
«Баухауз» объединил мастеров различных художественных направлений, таких, как швейцарец Пауль Клее, русский Василий Кандинский, голландец Тео ван Дусбург, и многих других.
В 1925 г. училище переместилось из Веймара в небольшой промышленный город Дессау. По проекту Гропиуса и фон Мейера здесь был построен комплекс зданий для «Баухауза» (1925–1926 гг.). Всё внутреннее оформление выполнено силами студентов.
Проект создавался с учётом промышленных методов строительства — лёгкая каркасная структура и прямые углы, господство стекла и бетона. «Навесные стены» обеспечивают обилие света в помещениях. Асимметричный план комплекса точно отражает функциональное назначение каждого фрагмента.
Гропиус настаивал на упрочении связей с промышленностью. Учебные мастерские «Баухауза» стали проектно-экспериментальными. Там создавали недорогие, доступные массовому потребителю высококачественные предметы быта. Например, мебельные мастерские начали производить стулья и столы с использованием стальных труб — удобные, легко моющиеся, дешёвые.
За эстетическим новаторством «Баухауза», приверженностью к типовому массовому строительству и серийному производству стояло не что иное, как желание участвовать в решении насущных социальных проблем. Вот почему реакционные политики требовали закрыть «Баухауз» и изгнать из Германии либерально настроенных преподавателей-эмигрантов. В 1933 г., с приходом к власти нацистов[174], «Баухауз» был закрыт.
Гропиус покинул школу ещё в 1928 г. Он переехал в Берлин и занялся архитектурной практикой. В посёлке Даммершток близ Карлсруэ (1927–1928 гг.) и большом жилом комплексе Сименсштадт (1929 г.) на окраине Берлина он разрабатывал приёмы «строчной» застройки: дома располагались параллельными рядами, торцами к улице.
В 1934 г. зодчий эмигрировал в Англию. Его постройки (совместно с английским архитектором Максуэлом Фраем) внесли свежую струю в тогда ещё консервативную английскую архитектуру. Удивило англичан и вызвало многочисленные подражания одноэтажное здание сельской школы в Импингтон-Вилледж (1936 г.). Свет в классы попадал с двух сторон сквозь стеклянные стены, выходившие прямо на зелёные лужайки.
С 1929 по 1957 г. Гропиус был вице-президентом международных конгрессов по современной архитектуре, с 1938 по 1957 г. руководил архитектурным отделением Высшей школы проектирования при Гарвардском университете (в Кембридже, США). В Америке он создал и возглавил бригаду из восьми молодых архитекторов, с которой разработал проекты комплекса зданий Гарвардского университета (1950 г.), университета в Багдаде (начат в 1960 г.), здания Посольства США в Афинах (1961 г.), небоскрёба авиакомпании «Панамерикэн Эрлайнз» в Нью-Йорке (1963 г.).
Однако высшими достижениями Гропиуса остались «Баухауз» и современные ему постройки.
Людвиг Мис ван дер Роэ (1886–1969)
Один из ведущих архитекторов Германии и США, создатель международного стиля в зодчестве XX в. Людвиг Мис ван дер Роэ родился в Ахене в семье мастера-каменщика. С четырнадцати лет Мис (лишь в 20-х гг. он присоединил к своему имени фамилию матери) начал помогать отцу, затем учился в местном ремесленном училище, работал резчиком по штукатурке, чертёжником-рисовальщиком. Переехав в Берлин, он в 1908 г. поступил в мастерскую Петера Беренса, а в 1913 г. открыл собственное проектное бюро.
Вскоре после Первой мировой войны, в период гражданских потрясений и экономической разрухи в Германии, Мис ван дер Роэ спроектировал, не надеясь на воплощение, свои первые небоскрёбы. Один из них — гранёный «хрустальный» объём, в котором обыгрывались прозрачность стекла и его способность отражать всегда меняющееся окружение.
В 1927 г. Мис ван дер Роэ возглавил Международную выставку в Штутгарте на тему «Современное жилище», в которой участвовали также Вальтер Гропиус, Ле Корбюзье и другие архитекторы. Здесь были представлены здания со стальными несущими каркасами, «навесными стенами», лишённые каких бы то ни было декоративных элементов. Позднее все эти особенности стали признаками сложившегося направления в архитектуре — международного стиля. Мис ван дер Роэ писал: «Проблема, стоящая перед нами, заключается… в революционных преобразованиях самой сущности строительной индустрии. Все элементы здания будут создаваться в заводских условиях; работа на строительной площадке ограничится монтажом… Тогда-то новая архитектура и вступит в свои права».
В конце 20-х и в 30-х гг. зодчий разрабатывал идею «свободного плана» и «непрерывного пространства» архитектурных сооружений. В подобных постройках неподвижными оставались лишь стены между секциями, лестничными клетками и санузлами; планы же помещений можно было менять с помощью подвижных перегородок. Кроме того, здание выглядело не единой «коробкой», а разомкнутыми объёмами, которые включали в себя окружающее пространство. Таковы павильон Германии на Международной выставке в Барселоне (Испания, 1929 г.), вилла Тугендхат в Брно (Чехословакия, 1930 г.) и образцовый дом, возведённый архитектором для Берлинской строительной выставки (1931 г.).
Выставочный павильон, собственно, и представлял собой экспонат — демонстрировалась современная архитектура. Его тонкие стены, отделанные полированным мрамором, отражались в стеклянных панелях различных оттенков. Крышу несли стальные стойки, а потому стены, освобождённые от несущей функции, свободно членили пространство, делая его динамичным и разнообразным.
С 1930 по 1933 г. Мис ван дер Роэ руководил «Баухаузом». В 1937 г. он эмигрировал в США, где вступил в должность профессора Архитектурной школы в Чикаго, а с 1938 по 1958 г. был её директором.
С 1938 г. по проекту зодчего возводился обширный комплекс зданий Иллинойсского технологического института. Сюда входили лаборатории, мастерские, жилые корпуса и индивидуальные домики, зал памятных встреч выпускников и другие постройки. Однако сооружения и пространство между ними воспринимаются как единое гармоничное целое благодаря точно найденным пропорциям, которые подчинены модулю[175], равному двадцати четырём футам[176]. С высоты птичьего полёта эта территория с разбросанными по ней прямоугольниками зданий напоминает огромный холст художника-абстракциониста.
Особенность американских проектов Миса ван дер Роэ заключается в том, что «тело» здания — коробка параллелепипеда — замкнуто и ни одной деталью не выступает из строго заданного объёма. Рисунок фасада формируется членением этажей ленточными (опоясывающими здание) окнами и вынесенным наружу конструктивным каркасом внешней стены.
Монументальность сооружений подобного рода достигалась увеличением их вертикальных размеров подчас до гигантских масштабов. Образ силы и престижа воплотился в однотипных, кристально ясных по форме небоскрёбах в тридцать — сорок этажей. Это жилые дома на Лейк-Шор-драйв в Чикаго (1951 г.), конторское здание Сигрем-билдинг в Нью-Йорке (1958 г., совместно с Филипом Джонсоном). Кроме цвета декоративным элементом здесь служат только вертикальные балки, которые обеспечивают жёсткость стен и обрамляют окна высотой в этаж. Небоскрёбы Миса ван дер Роэ и его архитектурной школы определяют облик современных Чикаго и Нью-Йорка. А концепция «стекла и стали» сделалась своего рода архитектурным стандартом для многих западноевропейских и американских зодчих.
Ле Корбюзье (1887–1965)
Ле Корбюзье (настоящее имя Шарль Эдуар Жаннере) родился в Ла-Шо-де-Фон, в Швейцарии. Шарль Жаннере вначале избрал традиционную семейную профессию часовщика-гравёра, однако вскоре увлёкся архитектурой. Один из самых ярких зодчих XX в. не получил специального образования. Архитектурными «университетами» для него стали путешествия, библиотеки, музеи, систематическое, глубокое самообразование и, главное, творческое общение со многими ведущими мастерами того времени. В 1910–1911 гг. он работал в мастерской Петера Беренса в Берлине (здесь он познакомился с Вальтером Гропиусом, с которым дружил до конца жизни).
В 1916 г. молодой архитектор переехал в Париж, где первые пять лет служил управляющим на заводе строительных материалов, а свободное время под влиянием своего друга французского художника Амеде Озанфана посвящал занятиям живописью и теорией искусства.
Вместе они опубликовали манифест «После кубизма» (1918 г.), в котором сформулировали основные положения пуризма — нового течения в живописи. А затем в 1920–1925 гг. издавали литературно-художественный журнал «Эспри Нуво» (франц. «esprit nouveau» — «новый дух»), на страницах которого Жаннере впервые подписался «Ле Корбюзье», вспомнив фамилию одного из предков матери.
В 1922 г. Ле Корбюзье ушёл с завода и вместе с двоюродным братом Пьером Жаннере открыл в Париже проектную мастерскую.
Главной темой творчества архитектора стала разработка принципов строительства современного города и жилища. Ещё в 1914 г. он выдвинул идею дома с ячейками, стандартизированными, как костяшки домино (проект «Дом-Ино»). На плане такое здание напоминало выстроенные в этой игре цепочки, а колонны — очки на костяшках. По сути, это был первый в истории зодчества проект каркасного дома для серийного производства.
Исследования, начатые в проекте «Дом-Ино», получили развитие в проекте «Вуазен» — плане перестройки Парижа, разработанном в 1925 г.; в «городах-садах» Льеже и Пессаке близ Бордо (1926 г.). Этими типовыми и индивидуальными постройками (многочисленными виллами) Ле Корбюзье как бы иллюстрировал сформулированные им в 1926 г. знаменитые «пять пунктов» архитектуры:
1. Дом устанавливается на опорах, а под ним продолжается зелёная зона.
2. Свободная планировка: при необходимости внутренние перегородки помещения можно располагать по-разному.
3. Ненесущая фасадная стена; оформление фасада в зависимости от гибкой планировки.
4. Оконные проёмы сливаются в единое ленточное окно. Такие окна не только дают лучшее освещение, но и формируют особый геометрический рисунок фасада.
5. Плоская крыша-терраса с садом должна возвращать городу ту зелень, которую отбирает объём здания.
Ле Корбюзье писал: «Климат в Пессаке очень сухой. Серые бетонные дома производят гнетущее впечатление плотной массы, которой не хватает воздуха. Цвет в состоянии дать нам пространство. Поэтому некоторые фасады окрашены жжёной охрой. Фасады других домов мы заставили „отступить“ с помощью чистого ультрамарина. Мы „растворили“ некоторые в зелени садов и деревьев, окрасив фасады зданий в бледно-зелёный цвет».
В 1927 г. архитектор принял участие в международном конкурсе проектов здания Лиги Наций в Женеве. Предложенный им проект представлял собой архитектурный комплекс, невысокие протяжённые корпуса которого хорошо вписывались в ландшафт. По-новому был спроектирован зал заседаний: он сужался к трибуне, в том же направлении понижался и потолок (такое решение впоследствии не раз было использовано другими архитекторами). Проект Ле Корбюзье собрал наибольшее количество голосов членов жюри. Однако по заявлению парижского представителя он был объявлен вне конкурса, так как «не вычерчен китайской тушью».
В 1928–1930 гг. Ле Корбюзье совершил три поездки в Россию, найдя здесь единомышленников. Он победил в конкурсе и получил заказ на проектирование здания Центросоюза (Центрального союза потребительских обществ СССР). Это был его первый реализованный проект большого общественного сооружения. Здание, выходящее на параллельные транспортные магистрали, имеет два различных фасада. Ле Корбюзье тонко обыгрывает сочетание тёплых по тону шероховатых поверхностей, облицованных фиолетово-розовым туфом, и стеклянной «навесной стены». На этом гигантском «экране» отражается ежеминутно меняющаяся картина московского неба, разрушая впечатление сухого геометризма и делая здание одним из самых поэтических произведений функциональной архитектуры.
Вскоре архитектор выступил против рационального производства и им же самим провозглашённого лозунга «Дом — это машина для жилья». Ле Корбюзье принадлежат слова: «Нет человеческих сил, чтобы уничтожить лиризм. Нельзя было бы пустить в ход эту „жилую машину“, если бы она не удовлетворяла духовным запросам. Где начинается архитектура? Она начинается там, где кончается машина». В свои работы он стал вводить формы, характерные для традиционного народного жилища, тонко учитывая окружающую природу. Впервые такая стилистика проявилась в 1930 г. — в доме из дерева и камня с наклонной кровлей, предназначенном для уединённого участка (дом Эррасурис в Чили). В подобных постройках Ле Корбюзье стремился прежде всего к образной выразительности. Функционалисты возмущённо называли этот новый язык мастера «искусством для искусства».
Во время Второй мировой войны мастер, уехав в неоккупированную зону Франции, посвятил себя живописи и теоретическим исследованиям. За это время он издал книги «На перепутье» (1941 г.), «Судьба Парижа» (1941 г.), «Дом человека» (1942 г.), «Афинская хартия» (по материалам Международного конгресса по современной архитектуре в Афинах, 1943 г.).
Многие годы Ле Корбюзье занимался исследованием пропорций. Эта работа завершилась в 1945 г. изобретением модулора — универсального измерительного масштаба, основанного на средних размерах человеческого тела и на «золотом ряду» (в котором каждое последующее число равняется сумме двух предыдущих). «Модулор — это гамма, — писал архитектор. — Музыканты располагают гаммой и создают музыку по своим способностям — банальную или прекрасную». В соответствии с модулором были рассчитаны пропорции большого жилого дома в Марселе (1947–1952 гг.). Дом, поднятый на столбы-опоры, включал триста тридцать семь двухэтажных квартир, магазины, отели, крышу-палубу с садом, беговую дорожку, бассейн, детский сад, спортзал.
После войны каждая возведённая постройка Ле Корбюзье становилась художественным открытием. Такими были капелла в Роншане (1950–1955 гг.), монастырь Ля-Туретт близ Лиона (1957–1959 гг.), здание Национального музея западного искусства в Токио (1956–1959 гг.), Центр искусств в Кембридже, США (1961–1964 гг.).
Деятельность Ле Корбюзье занимает исключительное место в развитии архитектуры XX столетия. О нём спорили при жизни и после смерти. Его называли самым великим и самым нелюбимым зодчим века. И он с горечью и достоинством признавал за своим искусством способность вызывать «в одних случаях гнев, в других — энтузиазм». Зодчий, живописец, скульптор, дизайнер, блестящий публицист и теоретик, он смотрел на современность словно из будущего.
В архитектуре Чандигарха нет ни малейшей ассоциации с колониальным прошлым Индии, которая совсем недавно, в 1947 г, обрела независимость, Ле Корбюзье ориентировался на величественный горный ландшафт региона, проектируя этот город с монументальными административными зданиями, с широкими площадями — «город, созданный для автомобилей, в стране, где многие ещё не имеют велосипеда».
Сразу после завершения строительства капеллы в Роншане на юге Франции она стала местом паломничества. Сюда съезжаются не только помолиться, но и увидеть одно из самых необычных архитектурных сооружений современности…
Фрэнк Ллойд Райт (1869–1959)
Фрэнк Ллойд Райт родился в посёлке Ричленд-Сентер (штат Висконсин, США). Отец его был священником и музыкантом, мать — учительницей. Семья была не слишком обеспеченной, но мать мечтала вырастить из сына великого архитектора, а потому с раннего детства все его игры и книги служили этой цели. Райт начал обучение в инженерном колледже Висконсинского университета, а затем, в 1887 г., переехал в Чикаго и вскоре поступил в ателье архитекторов Данкмара Адлера (1844–1900) и Луиса Салливена.
С 1893 г. Райт стал работать самостоятельно. Стремясь найти новые выразительные средства в архитектуре, он выработал собственный стиль, получивший название «стиль прерий[177]». Позднее, в 1908 г., архитектор напишет: «У прерии своя собственная красота, и наша задача — распознать и подчеркнуть эту призрачную красоту. Отсюда… нависающие карнизы, низкие террасы и уединённые частные сады, скрытые за оградами». Стиль прерий[178] сформировался в серии домов, построенных Райтом на рубеже веков. Это, например, собственный дом в Оук-парке (1889 г.), дом Уинслоу в Ривер-Форест (1893 г.), дом Уиллитса в Хайленд-парке (1902 г.), дом Роби в Чикаго (1909 г.). Вытянутые по горизонтали очертания небольших изящных построек прекрасно вписывались в окружающий пейзаж.
В 1904 г. Райт возвёл административное здание Ларкин-билдинг в Буффало, в 1904–1906 гг. — церковь в Оук-парке, где одним из первых применил в качестве строительного материала бетон.
Приезд Райта в 1909 г. в Европу (он посетил Англию, Германию, Австрию, Италию, Грецию) способствовал его огромному здесь успеху. В 1910 г. в Берлине состоялась персональная выставка Райта. В 1910 и 1911 гг. были изданы альбомы работ мастера, широко распространившие его идеи и упрочившие их влияние на европейскую архитектуру. Популярность Райта в Европе не спадала даже в 20-х гг. — в период, когда на родине архитектор сталкивался с непониманием и неприятием своего искусства: его упрекали в индивидуализме, в том, что он противопоставил себя «всей Америке», международному стилю, основанному на строгом рационализме (позднее зодчий вспоминал: «Они почти убили меня»).
Крупнейший экономический кризис конца 20-х — начала 30-х гг. заставил Райта искать пути удешевления строительства. Он, «мастер каменной кладки», теперь счёл возможным создавать архитектурные конструкции из элементов заводского изготовления. Его новые проекты учитывали применение железобетона и стекла. Именно стекло — «тонкие листы отвердевшего воздуха, сдерживающие воздушные потоки снаружи и внутри», — Райт воспевал как основной материал современности. «Светотень составляла „искусство“ архитектора прошлого. Позволим же Современности теперь работать со светом, световой диффузией; отражение света — свет ради света, тени же получатся сами. Машина делает современными эти удивительные новые возможности стекла» — так говорил он на лекции, прочитанной в Принстонском университете в 1930 г.
В 1932 г. архитектор основал собственную мастерскую — «Тейлизинское товарищество». Она размещалась в студии Тейлизин-Норт, здании, которое Райт построил на ферме Спринг-Грин в штате Висконсин в 1911 г.
В 1928 г. Райт впервые применил термин «Юсония» (от англ. United States, сокращённо US, — «Соединённые Штаты»), которым он обозначил культуру, отражающую дух американской демократии, «общества равных возможностей». Архитектура, как часть этой культуры, была призвана искать новые подходы к решению социальных проблем. Например, по мысли Райта, самое демократичное средство передвижения — автомобиль — должно оказать решающее влияние на планировку жизненного пространства. В частности, автомобильное сообщение позволит рассредоточить традиционный «тесный» город XIX в. и создать «город широкого простора». Именно так назывался проект, который выполнило в 1934–1935 гг. «Тейлизинское товарищество». Подобный город постепенно мог распространяться на всю среду обитания человека, а значит, включал бы и сельскохозяйственные территории. Конечно же, идея оказалась утопической.
«Юсонианским» проектам, как неосуществлённым, так и получившим воплощение, неизменно присуще то, что составляет творческий почерк Райта, — органичность. В 1936–1939 гг. он возвёл здание компании «Джонсон и сын» (Расин, штат Висконсин). В конторском помещении, которое по американской традиции представляет собой единый зал, Райт использовал девятиметровые стройные колонны, увенчанные зонтообразными капителями (они выглядят как огромные грибы). Между ними светятся застеклённые участки потолка. Органичность проявляется здесь не только в том, что эта словно естественно выросшая архитектура подражает природному миру, но и в создании некоего особого, романтического настроения (хотя оно не характерно для официального интерьера).
Ещё в 1928 г. Райт писал: «Факт остаётся фактом: Юсония нуждается в романтике и сентиментальности. Главное — стремиться к этому, а то, что достичь цели нельзя, не так важно». Однако, глядя на «Дом над водопадом» (1936 г.), убеждаешься, что Райту под силу и невозможное. Архитектура в буквальном смысле слова «растворилась» в природе: в общий облик виллы включены и скала, и небольшой водопад. Всё здание — это сложная система террас, которые нависают над деревьями и ручьём, закреплённые в скале железобетонными балками; лестница в центре дома спускается прямо к водопаду. Связь с природой ощущается не только во внешнем, но и во внутреннем облике виллы: стены отделаны грубым камнем, полы тоже вымощены каменными плитами.
Соломон Р. Гуггенхейм (1861–1949), известный американский промышленник, учредил в 1937 г. фонд поддержки современного искусства. С 1960 г. приобретённые фондом Гуггенхейма произведения выставлены в одноимённом музее, который расположен в Нью-Йорке на Пятой авеню (недалеко от музея Метрополитен).
Здание музея было построено в 1959 г. Фрэнком Ллойдом Райтом. Оно представляет собой гигантскую спираль, поднимающуюся с округлой площадки. Над этим экстравагантным, фантастическим проектом Райт работал более десяти лет. В основе проекта — смелая, но простая конструктивная схема. Похожий на башню корпус главного зала держится на металлическом каркасе. Его спиралью опоясывает железобетонная галерея. Конструкцию венчает большой стеклянный купол, перекрывающий центральный дворик, залитый светом.
Посетитель музея поднимается в лифте на самый верх здания и, спускаясь по пологому пандусу (наклонной площадке), начинает осматривать экспонаты, которые размешены вдоль внешних стен. Долго задерживаться на месте нельзя: галерея рассчитана на однонаправленный поток экскурсантов и довольно узка. Зато, находясь в любой части зала, посетитель видит всю экспозицию полностью, а каждый экспонат можно рассмотреть с разных точек зрения.
Экспозиция музея Гуггенхейма постоянно обновляется; обычно выставлена только десятая часть собрания. Всего здесь хранится более четырёх тысяч произведений живописи, графики и скульптуры европейских и американских авторов XIX–XX вв. Преимущественно это работы абстракционистов и художников смежных направлений.
В таких постройках Райта архитектура поэтична, естественна. Поздние же его проекты часто выглядят фантастическими. Иногда Райта справедливо упрекают в крайностях. Действительно, трудно представить в реальности исполненный им в 1958 г. проект небоскрёба «Иллинойс» (пятьсот двадцать восемь этажей) высотой в милю[179].
И тем не менее зодчего никогда не переставал волновать вопрос, как при постоянно возрастающей роли техники, машин в нашей жизни всё-таки оставаться людьми.
Яркая индивидуальность архитектурного языка Райта не способствовала созданию крупной школы. Но его идеи вошли в число основополагающих в зодчестве XX столетия. Они актуальны и сегодня.
Архитектура второй половины XX века
К 1945 г. мировым лидером авангарда в архитектуре являлись США, куда в 20-30-х гг. эмигрировали виднейшие европейские зодчие довоенного периода, в том числе Вальтер Гропиус и Людвиг Мис ван дер Роэ. Последний стремился создать своего рода канон современного зодчества в виде высотного здания — «коробки» со сплошь остеклёнными стенами. Под влиянием манеры Миса ван дер Роэ построены десятки административных зданий в Америке и Европе.
Однако уже в первое десятилетие после Второй мировой войны с международным стилем архитекторов из США соперничали самобытные школы зодчества в Италии, Скандинавских странах, Мексике, Бразилии, Японии.
Главным направлением развития европейской архитектуры тех лет стало градостроительство. Разрушения Второй мировой войны (когда Роттердам, Ковентри, Гавр, Ганновер и другие города были буквально стёрты с лица земли) дали архитекторам возможность воплотить в жизнь принципиально новый тип города. Как правило, восстановительные работы велись по единому плану согласно требованиям «Афинской хартии» Международного конгресса по современной архитектуре, изданной в 1943 г, Смыслом этих требований было разграничение жилых, промышленных и общественных районов, пешеходных и транспортных зон в городах, а также поиск равновесия между городом и природной средой. Исключением является Гавр, восстановленный в 1945–1950 гг. под руководством Огюста Перре (1874–1954) по традиционной градостроительной схеме XIX в. Стройный, торжественный облик города соответствует его роли морских ворот Франции.
В середине 50-х гг. строительная техника переживала настоящую революцию. Всё более широко использовались возможности современных материалов: тонкостенного бетона, алюминия, пластмасс, синтетических плёнок (надувные сооружения) и др. Именно тогда обрело реальную почву высказывание бразильского зодчего Оскара Нимейера: «Я стою за неограниченную свободу пластических форм, противопоставляя их рабскому подчинению соображениям техники и функционализма». С середины 50-х гг. архитектура Запада — это пёстрый, разнообразный мир. Представители зародившегося в Англии направления — брутализма (от англ. brutal — «грубый»), считая главным содержанием архитектуры строительство, выставляли напоказ конструктивную основу сооружения. Примером может служить здание редакции журнала «Экономист» в Лондоне (1964 г., архитекторы Элисон и Питер Смитсоны). Но господствующее направление архитектуры того времени называют новым барокко: в моду вошли выразительные криволинейные формы и конструкции, принцип которых был заимствован из мира живой природы. Так, аэровокзал компании TWA в Нью-Йорке (1960–1962 гг., архитектор Эро Сааринен) по форме напоминает морского ската.
Конец 60-х гг. — время «переоценки всех ценностей» в западной культуре. Подверглась сомнению возникшая в 20-х гг. традиция современной архитектуры с её идеалами функционализма и порядка. Новая концепция строительного искусства, ставшая в 70-90-х гг. господствующей, получила название постмодернизма.
Архитекторы-постмодернисты жертвуют логикой и «чистотой стиля» ради уюта и декоративности. Их здания и ансамбли — причудливое сочетание разнородных форм. Часто в них воспроизводятся мотивы антично-ренессансного зодчества, но без музейного почитания, а с игривой иронией или даже в окарикатуренном виде. Иногда архитектура прячется от зрителей за зеркальной облицовкой («здания-призраки»), иногда «украшается» вынесенными наружу трубами и проводами технических коммуникаций.
Малый Дворец спорта (итальянцы называют его Палацетто) был построен в 1956–1957 гг. в ходе подготовки к Римской Олимпиаде 1960 г. Его авторы — Пьер Луиджи Нерви и Аннибале Вителлоцци.
Пьер Луиджи Нерви (1891–1979) получил не архитектурное, а инженерное образование. По его убеждению, конструктивная ясность, разумность — естественные свойства человека и мира. Нерви видел в законах природы не оковы, а опору, говоря: «Наш век будет знаменит в отдалённом будущем тем, что в его течении зародился „стиль“ следования законам физики, которые нельзя изменить». В постройках Нерви техническое и художественное начала слиты воедино и обогащают друг друга.
Здание Палацетто перекрыто плоским куполом, который опирается на тридцать шесть вилообразных пилонов (массивных столбов); их наклон продолжает линию кривизны купола, придавая силуэту постройки и устойчивость, и парящую лёгкость. Вторая группа наклонных опор поддерживает чашу зрительского амфитеатра на четыре тысячи мест. Сплошной пояс окон под куполом связывает зал с внешним миром; вместе с тем спортивное поле, предназначенное для баскетбольных и теннисных состязании, получает прекрасное освещение.
Купол Малого Дворца спорта (его толщина вместе с гидро- и теплоизоляцией составляет всего двенадцать сантиметров) построен из армоцемента — материала, изобретённого Нерви. Зодчий впервые применил его в 1948 г. для Выставочного зала в Турине, а чтобы доказать замечательные прочность и лёгкость своего детища, Нерви выстроил из армоцемента… несколько судов, которые успешно прошли не одну навигацию.
В 1955 г. Национальный конгресс Бразилии принял решение перенести столицу из Рио-де-Жанейро в глубь страны. Для строительства города, названного Бразилия, выбрали пустынную местность в самом центре Бразильского нагорья. Лучшие архитекторы страны включились в работу.
В 1957 г. был утверждён государственный план новой столицы, разработанный Лусиу Коста (родился в 1902 г.). К востоку от места строительства соорудили водохранилище Парануа. Над ним на треугольном полуострове возвели город, в плане напоминающий птицу, «крылья» которой — это жилые кварталы, лежащие по обе стороны от дугообразной автомагистрали; «туловище» — центральный проспект, а «голова» — площадь Трёх Властей со зданием Национального конгресса, Дворцом правительства и Дворцом правосудия. К западу от города располагаются спортивно-развлекательный комплекс, лесопарк и железнодорожный вокзал.
Центральную ось города украшают правительственные и общественные здания, спроектированные виднейшим бразильским зодчим Оскаром Нимейером (родился в 1907 г.). Лучшие из них — президентский дворец («Дворец рассвета», 1958 г.) со сплошь остеклёнными стенами и кровлей на лёгких парусовидных пилонах, а также здание Национального конгресса (1960 г.), оригинальный силуэт которого построен на тонкой игре простых геометрических форм.
Официальное открытие города Бразилия состоялось 21 апреля 1960 г.
Центр средств массовой информации в городе Кофу (Япония) — многофункциональный комплекс, включающий телевизионную и радиостанции, редакции нескольких издательств с их типографиями, — построен в 1962–1967 гг. крупнейшим японским архитектором Кэндзо Тангэ (родился в 1913 г.)
В послевоенный период творчество Тангэ преобразило архитектурную школу Японии, которая с начала XX в. в основном лишь копировала западные образцы. Его манера представляет собой оригинальный сплав конструктивизма (в духе Ле Корбюзье) с древними традициями японского зодчества, такими, как ритмичное сочетание вертикалей и горизонталей, легко видоизменяющееся пространство.
В 60-х гг. Тангэ вошёл в группу метаболистов (от греч. «метаболэ» — «перемена», «превращение»).
В основе архитектурных взглядов метаболистов лежит чисто японское понимание конструкции как живого организма. В здании они различают постоянную структурную основу и дополнительные элементы, сменяемые по мере необходимости. Их проекты совмещают поэтическую, казалось бы, необузданную силу воображения с трезвым практицизмом в том, что касается конструкции и назначения построек.
Здание Информационного центра в Кофу состоит из шестнадцати «центров обслуживания» — железобетонных башен пятиметрового диаметра, где размешаются лифты, лестницы, каналы инженерного оборудования, — и из рабочих помещений в виде галерей. Эти галереи подвешены к стволам башен на консолях (консоль — выступ в стене или заделанная одним концом в стену балка, поддерживающая карниз, балкон и т. п.), образуя четыре компактные группы. Бетонные вертикали имеют различную высоту, горизонтальные коридоры расположены асимметрично. Без видимой логики заполненные ячейки сменяются пустотами, в которых оставлены незагруженные консоли. Всё это создаёт эффект незавершённости сооружения, как бы открытого к дальнейшему росту и усложнению структуры.
В 1954 г. власти Сиднея, крупнейшего города Австралии, предложили премию за проект здания Оперного театра, местом для которого был избран мыс Бенелонг-Пойнт в сиднейской гавани. В конкурсе приняли участие больше двухсот специалистов из разных стран, а победу одержал малоизвестный в то время датский архитектор Йорн Утцон (родился в 1918 г.).
Говорят, что Утцон, создавая свой проект по фотографии Бенелонг-Пойнта, особенно вдохновлялся попавшими в кадр парусами океанских яхт. Воплотить смелую мысль архитектора оказалось нелёгким делом, строительство затянулось и потребовало дополнительных расходов. В 1966 г. Утцон, пережив ряд технических и финансовых неудач, отказался от выполнения проекта. Но здание всё-таки удалось завершить — помогли изобретательность австралийских инженеров и общественная лотерея, собравшая около ста миллионов долларов на строительство. 20 октября 1973 г. театр был торжественно открыт.
Сиднейский Оперный театр считается одним из красивейших зданий, построенных после Второй мировой войны. «Паруса» его крыши, облицованные белоснежной шведской плиткой, видны издалека — и из города, и со стороны моря. Здание представляет собой грандиозный зрелищный комплекс, включающий шесть зрительных залов (оперный, концертный, кинозал и др.) и два ресторана.
Дефанс — деловой центр и жилищный комплекс на западной окраине французской столицы. Его ультрасовременная застройка завершает градостроительную ось — неповторимую серию парижских ансамблей, включающую также Лувр и площадь Согласия, Елисейские Поля и Триумфальную арку.
Проект был разработан в начале 50-х гг. в соответствии с принципами Афинской хартии. С 1958 по 1989 г. велось строительство; его осуществляли шестьсот пятьдесят фирм, поделившие между собой территорию района.
Современная структура района Дефанс с населением сто тысяч человек достаточно пестра, но естественна. С давних времён здесь скрещивались большие дороги, теперь же многоярусный транспортный узел спрятан в тоннелях, а основную часть района занимает пешеходная зона. Жилые здания и офисы, среди которых выделяются двадцать небоскрёбов высотой от двадцати семи до сорока шести этажей, разнообразны по планировке (прямоугольные, в форме креста, трилистника и др.), по цвету и оформлению фасадов. Однако общий архитектурный силуэт сохраняет гармоничное равновесие. По мере приближения к городской окраине застройка приобретает живописную свободу, вливаясь в парк площадью двадцать пять гектаров.
Скульптура
Скульптура XX столетия активно участвует в общем художественном процессе, однако именно в этом виде искусства наиболее прочно и органично сохраняется классическая традиция. Многие скульпторы XX в. в яркой, глубоко индивидуальной манере продолжали воплощать опыт великих мастеров античности и Возрождения.
На стыке классической традиции и авангарда следует рассматривать искусство экспрессионизма. Виднейшим из скульпторов этого направления был немецкий мастер Эрнст Барлах (1870–1938). Его сумрачные, угловатые фигуры, очерченные резкими складками широких одежд, то охвачены отчаянным порывом («Мститель», 1923 г.), то полны дремлющей духовной мощи («Памятник павшим» для собора в Гюстрове, 1927 г.). Нацисты уничтожили многое из наследия Барлаха, самому скульптору запретили работать. Экспрессионизм, это «самое германское» из художественных течений XX в., был фактически задушен гитлеровским режимом. После Второй мировой войны экспрессионистические черты заметны в творчестве швейцарского скульптора Альберто Джакометти (1901–1966). Но его непомерно вытянутые, истончённые, хрупкие фигурки лишены силы и страстности. Это люди-призраки, обескровленные трагическим временем («Идущий человек», 1960 г.).
Особую роль в искусстве XX в. сыграли так называемые виталисты (от лат. vitalis — «жизненный») — художники, которые в условных, символических, а подчас и абстрактных образах стремились передать ритм и поэзию жизни. Самые яркие примеры — произведения английского скульптора Генри Мура и румынского мастера Константина Брынкуши (Бранкузи, 1876–1957), ученика Огюста Родена. До предела обобщённые формы его скульптур отличаются ясностью и трепетной чистотой («Уснувшая муза», 1909 г.), В 1937–1938 гг. Брынкуши создал удивительный мемориал жертвам Первой мировой войны в родном городе Тыргу-Жиу — «Стол молчания». Мраморный монолит стола, окружённый двенадцатью табуретами, — образ, лежащий на грани между будничной жизнью и вечностью. Он наводит на мысль о поминальной трапезе, смыкаясь с темой Тайной Вечери[180], говорит о пустоте смерти и животворящей силе родства (не случайно сиденья кажутся «порослью» большого стола, его «детьми»).
Обращение к скульптуре было естественным для кубистов, которые пытались познать и отразить скрытую, внутреннюю структуру привычных вещей. В статуях Александра Порфирьевича Архипенко (1887–1964), Осипа (Жозефа) Цадкина (1890–1967) и Жака Хаима Якоба Липшица (1891–1973) — все три скульптора, выходцы из России, работали на Западе — форма живёт весьма причудливой жизнью. Фигуры составлены из разнонаправленных поверхностей: то выпуклых, то вогнутых. Тем самым скульпторы стремились показать модель одновременно с разных точек зрения.
В то время как кубисты вникали в потаённое содержание обыденных вещей, футуристы в Италии воспевали форму агрессивную, динамично охватывающую окружающее пространство.
Умберто Боччони (1882–1916) в «Техническом манифесте скульптуры» (1912 г.) провозгласил принцип нового формотворчества: «Полнейшее уничтожение законченной линии и законченной статуи. Откроем форму, как окно, и заключим в ней среду, в которой она живёт». В скульптурных композициях Боччони очертания предметов и фигур лишь намечены дробным, колючим контуром, форма как бы взрывается, разлетаясь осколками во все стороны.
Скульптура конструктивизма — это гимн машинной цивилизации.
Здесь ведущая роль принадлежит родившимся в России, но работавшим во Франции и США братьям Певзнер — Антону (1886–1962) и Науму (псевдоним — Наум Габо, 1890–1977). Их произведения принципиально неизобразительны. Замысловатые фигуры из металла, стекла, пластика, нейлона воплощают эстетику промышленного века. Монументальные конструкции Певзнеров весьма органично дополняют современную архитектуру.
В памятнике, поставленном среди благополучного современного города, запечатлён убийственный вихрь войны, который коверкает и ранит человеческую плоть.
Генри Мур родился в промышленном городке Кастлфорд на востоке Англии. Он был седьмым из восьми детей в семье горного инженера. Несмотря на материальные трудности, Мур получил серьёзное художественное образование на отделении скульптуры колледжа искусств в Лидсе, а с 1921 г. — в Лондонском королевском колледже искусств (после двух лет учёбы он семь лет работал там преподавателем).
В Лондоне Мур внимательно изучал экспозиции известных музеев. Особенно его привлекали коллекции древней скульптуры Месопотамии и Египта, крито-микенской культуры и Греции периода архаики, Тропической Африки и доколумбовой Америки. В своих работах Мур искал иной пластической выразительности, нежели та, которую предлагала английская художественная традиция, основанная на классике.
К концу 20-х гг. выработался скульптурный язык Мура. Главной его особенностью стали плавные, текучие формы, которые сам мастер называл «органическими». Мур добивался, чтобы его произведения воспринимались скорее как «памятники» природы, естественные образования. Его скульптуры словно подверглись воздействию природных стихий — как выветренные скалы или отполированные морской волной камни.
Первая персональная выставка Мура состоялась в 1928 г. Художественная жизнь Лондона в то время была достаточно консервативной, поэтому его работы вначале были встречены непониманием. Потребовались годы, чтобы мастер утвердил право на собственную позицию в искусстве, примирил зрителя со своими образами.
Отношение к творчеству Мура резко изменилось, когда во время Второй мировой войны, в 1941 г., он исполнил серию рисунков «Метро». Она посвящена лондонцам, которые укрываются на платформах и в тоннеле метро, превращенного в бомбоубежище. Не детализируя характеры и индивидуальные черты персонажей, он передал общее настроение тоски, уязвимости, беспомощности человека, его одиночество в толпе и в то же время силу взаимной поддержки и тепла. Имя Мура сделалось чрезвычайно популярным.
Диапазон изобразительных приёмов Мура колеблется от вполне реальных форм до предельно обобщённых и абстрактных. Например, если в скульптуре «Полулежащая» (1930 г.) при всей её условности очень легко распознать женское тело, залюбоваться плавным изгибом ног, закинутой рукой, то композиция «Струнные мать и дитя» (1938 г.) совсем не ассоциируется с человеческими фигурами.
Антропоморфные, т. е. сохраняющие сходство с человеческим телом, полулежащие женские фигуры Генри Мура статичны, весомы. Даже самые малые по размеру скульптуры налиты тяжестью. При этом в целом ряде работ, создававшихся на протяжении нескольких десятилетий, тяжёлая бронзовая масса выглядит текучей и кажется легко изменяемой. Позы персонажей на первый взгляд расслабленны, спокойны, но их переполняет внутренняя энергия.
Изображение матери с ребёнком у Мура всегда воспринимается как символ. Какими бы отвлечёнными ни были формы его скульптур, мастеру удалось вложить в них живые чувства, трагизм и нежность, беззащитность и силу.
В 40-х гг. в его творчестве появилась тема семьи, которая раскрывается эмоционально, даже лирично. Так, в «Семейной группе» (1948–1949 гг.) изображения мужчины, женщины и ребёнка составляют неразрывное целое.
С годами творчество Мура стало всемирно известным. Он получал призы на международных выставках, премии и почётные звания. В 1958 г. одна из его «Лежащих фигур» была установлена перед зданием Главной квартиры ЮНЕСКО (Организации Объединённых Наций по вопросам образования, науки и культуры) в Париже. В 1982 г. королева Великобритании участвовала в церемонии открытия галереи Генри Мура и центра обучения скульптуре его имени в Лидсе.
Логическим развитием принципов конструктивизма стала в послевоенные годы кинетическая (движущаяся) скульптура — от «мобилей» Александра Колдера (1898–1976) до «монохронодинамических» композиций Никола Шоффера (родился в 1912 г.) с элементами робототехники.
С большой долей условности термин «скульптура» можно применить к произведениям представителей дадаизма, поп-арта, концептуализма. В продолжение тысячелетий искусством называлось творческое отображение различных реалий материального или духовного мира (этот принцип сохранён и многими направлениями авангарда); здесь же все усилия авторов направлены на то, чтобы возмутить, шокировать или озадачить зрителя. Таковы различного рода ассамбляжи — конструкции из случайных предметов в самых немыслимых сочетаниях, китч (нем. Kitch — «дурной вкус») — нарочито грубые, кустарного стиля поделки поп-артистов или «грандиозные» акции художников «земляного искусства» (англ. land art) 60-70-х гг. XX столетия (например, «Комплекс-I», сооружённый из земли, стальных и бетонных конструкций американцами Робертом Смитсоном и Майклом Хейзером в штате Невада в 1972 г.).
Фовизм
Первым художественным течением, которое обогатило культуру XX столетия, был фовизм. Его название произошло от французского слова fauve — «дикие», а появилось оно после Осеннего салона 1905 г., где представили свои работы Анри Матисс, Андре Дерен, Морис де Вламинк, Жорж Руо, Кес ван Донген, Альбер Марке и другие художники. Критик Луи Воксель, описывая впечатление от их работ, заметил, что оказавшаяся в том же зале статуя, которая была выполнена в стилистике итальянского Возрождения, поражает своей наивностью, словно «Донателло[181] среди диких зверей». Определение, подхваченное Матиссом, прижилось. Спустя короткое время «дикими» стали называть себя и русские, и немецкие художники — приверженцы нового искусства.
Осенний салон[182] произвёл настоящую сенсацию: ранее неизвестный фовизм вдруг обнаружил признаки вполне сложившегося течения. До этого мастеров не объединяли ни теоретические платформы, ни совместная выставочная деятельность. Не было и группы как таковой. Однако общее стремление к новому живописному языку — эмоциональному, яркому — на некоторое время сделало их очень похожими. У них было много общих корней — увлечение живописью Гогена и Ван Гога, творчеством дивизионистов и их теорией чистого цвета, восточным и примитивным искусством.
Фовисты не считались ни с какими установленными в европейской живописи законами: перспективы, светотени, постепенного сгущения или смягчения цвета, первенства рисунка в структуре картины. «Исходный пункт фовизма, — писал Матисс, — решительное возвращение к красивым синим, красивым красным, красивым жёлтым — первичным элементам, которые будоражат наши чувства до самых глубин».
Импрессионизм, вокруг которого ещё вчера ломалось столько копий, рядом с полотнами фовистов выглядел вполне традиционным, реалистическим искусством. «Вообразить мир таким, каким нам хочется» — под этими словами Дерена могли бы подписаться многие художники, усвоившие открытия импрессионизма, но не удовлетворённые ими и стремившиеся к самовыражению. Каждый из них, обладая яркой индивидуальностью, создавал собственный мир. Поэтому после краткого совместного звучания их хор распался на отдельные голоса — фовизм как течение просуществовал всего несколько лет.
Андре Дерен (1880–1954) всю жизнь оставался верен юношескому пристрастию к старым мастерам, которых внимательно изучал в Лувре. Для работ Дерена характерны глубоко продуманные композиция и колорит, внимание к форме. В Осеннем салоне 1905 г. художник выставил виды Коллиура (местечка на Средиземноморском побережье, где он проводил лето с Матиссом) и автопортрет. Дерен с успехом работал в области книжной графики, иллюстрировал произведения французских поэтов Гийома Аполлинера и Андре Бретона. Известен он и как художник, выполнявший театральные декорации для балетов «Русских сезонов»[183].
Морис де Вламинк (1876–1958) не получил систематического художественного образования и с гордостью признавался, что «не переступал порога Лувра». Его пейзажи динамичны по форме и ярки по колориту. Работая в «классической» фовистской манере, он действительно почти не смешивал красок, писал то геометрически правильными, широкими раздельными мазками, то ван-гоговскими крутыми завитками.
Жорж Руо (1871–1958) был одним из учеников Гюстава Моро и даже, по завещанию мастера, стал главным хранителем его коллекции, переданной Парижу. Работа витражиста, с которой Руо начал свой путь в искусстве, повлияла на его живописную манеру: цветные формы он обычно ограничивал широким чёрным контуром. На фоне общего праздничного настроения живописи фовистов полотна Руо поражают трагизмом. Персонажи художника — клоуны, уличные девицы, гротескно-уродливые жители городских предместий. Картины на евангельские темы, обычно воспевающие величие духа, у Руо пронизаны щемящим чувством слабости и беззащитности человека.
Кес ван Донген (настоящее имя Теодор Мари Корнель, 1877–1968) — французский художник голландского происхождения. На его полотнах живые рельефные мазки сочетаются с сияющими ровными зонами, словно подсвеченными изнутри. Картины ван Донгена шокировали зрителей: обычно он изображал представителей социального дна и делал это вызывающе, плакатно, броско. Однако, привыкнув к его манере, за видимой грубостью и вульгарностью можно обнаружить утончённость и своеобразную гармонию, присущую новой эпохе.
Поэтическая простота пейзажей Альбера Марке (1875–1947) выделяла его из фовистского окружения. Даже когда он писал чистыми красками и использовал контрастные цвета, их сочетания были тонки, изысканны. В отличие от других фовистов этот художник не столько следовал воображению, сколько внимательно всматривался в действительность (излюбленной его натурой были доки и гавани). Скромные пейзажи так завораживают спокойствием и лиризмом, что у видевших их под впечатлением от реальных видов — моря, небесного простора, корабликов и лодок с цветными флажками — сразу рождается мысль: «Как у Марке!».
Анри Матисс (1869–1954)
Анри Матисс родился в городке Като-Камбрези на севере Франции. Его отец, торговец зерном и владелец лавки, мечтал видеть сына адвокатом. В 1888 г. Матисс благополучно выдержал экзамен на факультете права в Париже и, вернувшись на родину, поступил в адвокатскую контору. Но вскоре он увлёкся живописью. Успехи на курсах рисования и поддержка учителей сломили упорство отца: Матисс получил родительское благословение на отъезд в Париж для занятий искусством. В 1892 г. художник посещал вечерние курсы Школы декоративного искусства, где подружился с Альбером Марке, а затем поступил в мастерскую Гюстава Моро в Школе изящных искусств. Мастер настаивал, чтобы его ученики чаще бывали в Лувре, и Матисс оттачивал своё искусство, копируя работы старых мастеров. Но тот же Моро внушал ученикам: «Не замыкайтесь в музее, выходите на улицу». Уличные зарисовки Матисса, сделанные быстро и точно, воспитали в нём умение упрощать линию. Изысканной простоте учили его и японские гравюры, ставшие в то время очень популярными в Европе.
В первые годы XX в. Матисс познакомился и сблизился с Дереном, Руо, Вламинком и другими художниками, составившими впоследствии группу фовистов. В 1903 г. он принял участие в первом Осеннем салоне — ежегодном смотре нового искусства. В 1904 г. состоялась его первая персональная выставка, не принёсшая, впрочем, успеха.
Лето 1905 г. Матисс вместе с Дереном провёл на юге Франции, в Коллиуре. Скульптор Аристид Майоль, живший неподалёку, познакомил его со своими друзьями, в коллекциях которых были полотна Поля Гогена. Хотя Матисс и прежде восхищался работами Гогена, но именно эти новые впечатления сильно повлияли на его творчество. Осенью того же года о Матиссе заговорили все художественные критики Парижа в связи с выступлением фовистов.
Стремление Матисса усвоить живописную систему Поля Сезанна соединилось с увлечением неоимпрессионизмом. Это двойное влияние отразилось в картине, названной строкой из стихотворения французского поэта Шарля Бодлера.
Фигуры отдыхающих на берегу залива художник словно выложил мозаикой из цветных мазков. Спокойное море, золотисто-голубое небо, гряды холмов на горизонте создают настроение всеобщего единства и согласия.
Портрет жены художника поразил современников невиданными ранее резкими сочетаниями цветов — синего, красного и зелёного, — смелым построением форм.
Смелость цветовых решений отличает и множество небольших пейзажей, которые художник привозил из своих поездок к морю. Первое крупное декоративное панно[184] «Радость жизни» (1905–1906 гг.), созданное на тему поэмы Стефана Малларме «Послеполуденный отдых фавна»[185], — это изображение райской идиллии на фоне цветущей природы. Здесь впервые пластика тел подверглась выразительным искажениям. Художник подчеркнул каждое движение, каждый контур линией; она иногда выглядит своеобразной рамкой, в которую заключена форма.
Матисса по праву считали главой фовистов. В 1906 г. в парижской мастерской на улице Севр открылась школа Матисса. «Один тон сам по себе есть всего лишь цвет, — учил художник, — два тона — это уже соотношение, это жизнь. Цвет значим только в соотношении с соседним… Запомните своё первое впечатление… Это чувство — самое главное».
Два панно задуманы как единый ансамбль. Их композиции Матисс построил на контрасте: замкнутый крут из пяти обнажённых фигур, словно пронизанных единым движением, в «Танце» — и внешне разобщённые, но связанные одним настроем, как ноты в партитуре, как звуки аккорда, персонажи «Музыки». Пространство предельно упрощено, в палитре господствуют всего лишь три цвета — «небесная лазурь, розовая свежесть тел и зелень холма». Фигуры обрисованы гибкими, упругими линиями, создающими музыкальный ритм полотен.
Живописец окончательно отказался от смешения цветов, светотени и мелких деталей — ничто не должно было снижать звучность краски. Другим выразительным средством в его картинах стала точно отработанная линия. Кажущаяся лёгкость, детская простота изображения добывались упорным, напряжённым трудом. Работая с моделью или с натурой, мастер стремился создать на полотне максимально обобщённый образ, который передавал бы самую сущность формы, её «знак», будь то рука, глаз или цветок. «Значительность художника измеряется количеством новых знаков, которые он введёт в пластический язык», — говорил Матисс.
В 1908–1910 гг. по заказу русского коллекционера С. И. Щукина Матисс выполнил два декоративных панно для его московского особняка — «Танец» и «Музыка». А годом позже по приглашению Щукина он посетил Петербург и Москву, где встречался со многими художниками и навсегда был покорён русской иконописью. В 1910 г. Матисс специально отправился в Мюнхен, чтобы побывать на выставке исламского искусства и ещё раз оценить его плоскостную многоцветную гармонию. Совершив поездки на север Африки, в Алжир и Марокко, художник окончательно утвердился в мысли, что его творческие поиски основаны не на голых теоретических измышлениях, а на природных законах: яркий полуденный свет, «стирающий все детали и выявляющий основное», открывал чистые тона и чёткие контуры. Всю эту красочную декоративность, включая цветистые орнаменты арабских тканей и ковров, художник перенёс на свои полотна.
О живописи Матисса говорят, что она музыкальна. То же можно сказать и о графике. Его рисунки пером просты и изысканны. Подчас мастеру достаточно тонкого беглого контура, чтобы изображение обрело жизнь, «зазвучало».
В 1921 г. Матисс поселился в Ницце, на Средиземноморском побережье Франции. Он стал знаменит во всём мире. Ежегодно проходили его персональные выставки.
Матисса называли живописцем роскоши в мире, где царит нищета. Соглашаясь с таким определением, французский писатель Луи Арагон справедливо добавлял: «…и света — в мире, терзаемом мраком». Спокойствие духа царит в работах художника даже в трагические годы Второй мировой войны. Он упрямо продолжал восславлять красоту и ценность жизни («Натюрморт с раковиной», 1940 г.; «Женщина с распущенными волосами», 1944 г.).
«Нужно уметь сберечь свежесть детства в восприятии вещей, не утратить наивности», — сказал однажды Матисс. В последние годы жизни, когда художнику уже трудно было писать маслом, он стал делать вырезки из цветной бумаги. Ведь «рисовать ножницами, врезаться прямо в цвет» — это ещё один способ находить идеальные соотношения цвета и линии на плоскости. Не случайно мастер настаивал на термине «декупаж», что означает «вырезки», «выкройки» (в противовес коллажу — «наклеиванию»).
В конце жизни Матиссу посчастливилось осуществить давнюю мечту о синтезе искусств: в 1951 г. была освящена Капелла чёток в городе Вансе (близ Ниццы), над которой он работал как архитектор, художник, витражист, мастер по металлу и керамист.
Стоящее на холме здание сияет белизной, а его бело-голубая крыша похожа на небо с облаками. Венчает капеллу ажурный металлический крест. Благодаря цветным витражам всё внутреннее пространство храма словно пронизано цветами неба. Капелла была построена для маленькой общины доминиканских монахинь, однако с момента открытия она стала местом паломничества туристов со всего мира.
Огромная композиция из цветных наклеек по прихоти художника соединяет земные и морские «джунгли» в фантастический орнамент из ажурных пальмовых листьев и стилизованных водорослей. В белом пространстве между ними россыпь синих гранатов (гранат — символ плодородия), которая чуть дробит и усложняет общий ритм. И ещё две чудо-фигурки просматриваются сквозь сказочные узоры цветных пятен; слева синий силуэт попугая, справа вверху — сирены. Эта одновременно простая и изысканная композиция очень декоративна.
Экспрессионизм
В истории искусств термин экспрессионизм (от лат. expressio — «выражение») применим к широкому кругу явлений. И всё же как определённое течение в изобразительном искусстве экспрессионизм объединяет прежде всего творчество группы художников, работавших в Германии перед Первой мировой войной.
С конца XIX в. в немецкой культуре сложился особый взгляд на произведение искусства. Считалось, что оно должно нести в себе лишь волю творца, создаваться «по внутренней необходимости», которая в комментариях и оправданиях не нуждается. Одновременно происходила переоценка эстетических ценностей. Появился интерес к творчеству готических мастеров, Эль Греко, Питера Брейгеля Старшего. Заново открывались художественные достоинства экзотического искусства Африки, Дальнего Востока, Океании. Всё это отразилось на формировании нового течения в искусстве.
Экспрессионизм — это попытка показать внутренний мир человека, его переживания, как правило, в момент предельного духовного напряжения. Своими предшественниками экспрессионисты считали и французских постимпрессионистов, и швейцарца Фердинанда Ходлера, и норвежца Эдварда Мунка, и бельгийца Джеймса Энсора. В экспрессионизме было много противоречий. Громкие декларации о рождении новой культуры, казалось бы, плохо согласовались со столь же яростными проповедями крайнего индивидуализма, с отказом от действительности ради погружения в субъективные переживания. А кроме того, культ индивидуализма в нём сочетался с постоянным стремлением объединяться.
Первой значительной вехой в истории экспрессионизма считается возникновение объединения «Мост» (нем. Bracke). В 1905 г. четверо студентов-архитекторов из Дрездена — Эрнст Людвиг Кирхнер, Фриц Блейль, Эрих Хеккель и Карл Шмидт-Ротлуфф создали нечто вроде средневековой цеховой коммуны — вместе жили и работали. Название «Мост» предложил Шмидт-Ротлуфф, считая, что оно выражает стремление группы к объединению всех новых художественных течений, а в более глубоком смысле символизирует её творчество — «мост» в искусство будущего. В 1906 г. к ним присоединились Эмиль Нольде, Макс Пехштейн, фовист Кес ван Донген и другие художники.
Хотя объединение появилось тотчас же за выступлением парижских фовистов в Осеннем салоне, представители «Моста» утверждали, что действовали самостоятельно. В Германии, как и во Франции, естественное развитие изобразительного искусства привело к изменению художественных методов. Экспрессионисты также отреклись от светотени, передачи пространства. Поверхность их холстов кажется обработанной грубой кистью без всякой заботы об изяществе. Художники искали новые, агрессивные образы, стремились выразить средствами живописи тревогу, дискомфорт. Цвет, считали экспрессионисты, обладает собственным смыслом, способен вызывать определённые эмоции, ему приписывали символическое значение.
Парижская школа — не направление, не метод и не стиль. Так называют многочисленную группу художников со всех концов света, устремившихся в Париж в начале XX в. Именно Париж помог каждому из них обрести творческое лицо.
Постоянное общение художников, разногласия и в то же время взаимная поддержка создавали уникальные условия творческого соревнования. Здесь переплетались биографии, возникали многочисленные новые течения. Художественная информация распространялась стремительно, и можно понять, почему ситуация в искусстве менялась подчас в течение месяцев.
Творчество голландца Пита Мондриана, мексиканца Диего Риверы, румына Константина Брынкуши (Бранкузи), испанца Хуана Гриса, выходцев из России Осипа Цадкина, Хаима Сутина и Марка Шагала, итальянца Амедео Модильяни и многих других представителей парижской школы составляет золотые страницы истории искусства.
Амедео Модильяни (1884–1920) родился в Ливорно, учился живописи в профессиональных мастерских Флоренции и Венеции. В Париже, куда Модильяни прибыл в 1906 г., помимо картин он создал серию изящно стилизованных каменных голов, очень похожих на идолов с острова Пасхи. Только отсутствие средств заставило мастера отказаться от скульптуры — материалы были дороги. Одним из самых плодотворных периодов своего творчества Модильяни обязан дружбе со скульптором Брынкуши; исследователи до сих пор не пришли к однозначному выводу, кто из них на кого повлиял.
В 10-х гг. Модильяни, так и не примкнув ни к одному из существовавших направлений, обрёл собственный стиль. Рисунок в его полотнах главенствует над цветом: изысканные фигуры обрисованы гибкой непрерывной линией, способной выявить и подчеркнуть объём формы. Модильяни писал и рисовал главным образом портреты и обнажённую натуру. На его картинах шеи натурщиц превращаются в лебединые, лица — в вытянутые овалы, головы грациозно склоняются. А глаза он обычно оставлял без зрачков. И при столь явном схематизме, условности изображений, все они, по утверждению современников, обладали безусловным сходством с моделями. Герои портретов Модильяни, стоящие или сидящие неподвижно, словно на старых фотографиях, часто показаны в углах помещений и производят впечатление неприкаянности, хрупкости и беззащитности перед окружающим миром. Как это ни горько, спрос на картины Модильяни возник после трагической ранней смерти мастера и самоубийства вслед за тем его юной жены (работы начали скупать уже в день похорон художника). Эти печальные события, а главное само творчество Модильяни, сотворили из его имени легенду. В судьбе Хаима Сутина (1893–1943), приехавшего в Париж в 1913 г., важную роль сыграли встреча и дружба с Модильяни, который помог на первых порах эмигранту из России. Сутин, сын бедного штопальщика из белорусского местечка Смиловичи, очевидец еврейских погромов, очень похож на героев своих картин — бесправных, нищих и одиноких.
На картине «Пирожник в голубом колпаке» (1922–1923 гг.) изображён мальчик с огромными торчащими ушами. У него вытянутое серьёзное личико, тоскливые глаза и покорно сложенные ручки. «Рабочая одежда» — белый халат и высокий колпак — явно велика ему. Угловатость маленького кондитера ещё больше подчёркивается выразительностью палитры — великолепными переливами белого с голубыми тенями в складках ткани. Но она в то же время окутывает его магическим ореолом симпатии и тёплого сострадания.
С яростной энергией художник накладывает длинные взвихрённые мазки, запечатлевая на холсте кровавую тушу, подвешенную в лавке мясника («Туша быка», 1924 г.). Этот страстный напор, равного которому нет в современной живописи, и насыщенные краски — красная, чёрная, белая, жёлтая — рождают ощущение казни, тревоги, насилия, жестокости.
Однажды Сутина спросили: «В вашей жизни были какие-то несчастья?». «Как вам это могло прийти в голову? — удивился он. — Я всю жизнь был счастливым человеком». Зная полную лишений судьбу художника, всё же приходится согласиться с такой парадоксальной самооценкой. Ведь жизнь его была всегда наполнена творческим смыслом.
Первая выставка «Моста» состоялась в 1906 г. в помещении завода осветительной аппаратуры. И эта и последующие выставки мало интересовали публику. Лишь экспозиция 1910 г. была снабжена каталогом. Но с 1906 г. «Мост» ежегодно издавал так называемые папки, каждая из которых воспроизводила работы одного из членов группы.
Постепенно члены «Моста» перебирались в Берлин, ставший центром художественной жизни Германии. Здесь они выставлялись в галерее «Штурм» (нем. «буря»).
В 1913 г. Кирхнер опубликовал «Хронику художественного объединения „Мост“». Она вызвала резкое несогласие остальных «мостовцев», посчитавших, что автор слишком завысил оценку собственной роли в деятельности группы. В результате объединение официально прекратило существование. Между тем для каждого из этих художников участие в группе «Мост» оказалось важной вехой творческой биографии.
Ведущий художник и теоретик группы Эрнст Людвиг Кирхнер (1880–1936) помимо учёбы на архитектурном отделении Высшей технической школы в Дрездене в 1903–1904 гг. брал уроки живописи в одной из художественных школ Мюнхена. В его ранних живописных работах чувствуется сильное влияние Мунка и Ван Гога. Во время поездки в Нюрнберг на него произвели ошеломляющее впечатление гравюры старых немецких мастеров, причём не столько оттиски, сколько сами печатные доски — их тяжеловесная, грубая выразительность. Кирхнер занялся графикой, заразив этим увлечением и других представителей «Моста».
Работа над гравюрами помогла художнику обрести собственную живописную манеру: яркие цветные плоскости на его полотнах часто ограничены широким резким контуром — чёрным или белым. В картинах Кирхнера нет глубины пространства, которого он всегда словно боялся. Напротив, художник как бы «выталкивал» фигуры на зрителя. Рисунок нарочито прост, по-детски простодушен. И с такой же детской любовью к ярко раскрашенным поверхностям он выстраивал свою палитру.
В 1937 г. гитлеровское правительство конфисковало более шестисот работ Кирхнера, присвоив им ярлык «дегенеративности». Удар был слишком тяжёл. В начале 1938 г. мастер покончил с собой.
«Мой прекрасный, мой трагический мир» — так определил однажды Эмиль Нольде (1867–1956) образы, которые рождались в его душе. Эмиль Ханзен (это его настоящая фамилия) родился в деревне Нольде на севере Германии. Окончив школу художественной резьбы, он начал работать на мебельной фабрике. (Чтобы получить полноценное художественное образование, Нольде уже в зрелом возрасте посещал частные школы Дахау, Мюнхена, Парижа и Копенгагена.) Традиционные методы резьбы по дереву оказали влияние на его живописную манеру. Как и в работах средневековых мастеров-ремесленников, у Нольде мистическое, возвышенное сочетается с наивным, бытовым.
Грубая выразительность, искажение формы и цвета как проявление напряжённого чувства — все эти черты, характерные для экспрессионизма, у Нольде проявляются в высшей мере. Именно поэтому молодые художники объединения «Мост» так настойчиво приглашали его принять участие в деятельности их группы (правда, он отошёл от неё через год).
Нольде часто обращался к религиозной тематике. С 1908 по 1912 г. он написал двадцать пять работ на библейские сюжеты, в том числе серию из девяти картин «Жизнь Христа» (1912 г.), которая возмутила церковных иерархов и была снята с выставки в Брюсселе.
В 1910–1911 гг. художник создал серию экспрессионистических пейзажей, а после 20-х гг. пейзаж стал основной темой его творчества. Обычно у Нольде природные стихии — земля, вода, небо — сталкиваются друг с другом, словно стремясь слиться воедино. Он много путешествовал — побывал на Дальнем Востоке, островах Тихого океана, в России. Впечатления от поездок отразились в его работах. «Мои картины с первобытными людьми и акварели так правдивы и терпки, — писал он, — что их немыслимо повесить в каком-нибудь благоухающем салоне».
Лица библейских персонажей Нольде превращает в маски, он искажает пропорции фигур, утрирует жесты. Его краски — это тревожные вспышки жёлтого, красного, фиолетового… Столь необычное отношение к религиозной теме впервые возникло в живописи XX в.
Экспрессионизм, зародившись в Германии, получил распространение и в других странах Европы. Его последователями были ученики Густава Климта — австрийские художники Эгон Шиле (1890–1918) и Оскар Кокошка (1886–1980), а также чешский мастер Франтишек Купка (1871–1957).
В последние годы жизни, удалившись в деревушку Зеебюле (близ родной Нольде), он выполнил около полутора тысяч маленьких акварелей, которые называл «ненаписанными картинами», — фантастические пейзажи и изображения человека, чаще всего тоже ирреальные.
Экспрессионизм повлиял на творчество разных мастеров, не входивших ни в какие группировки. Были и такие, кто участвовал в общих начинаниях лишь короткое время (как это случилось с Нольде), и те, кто, не удовлетворившись одной программой, пытался найти более совершенные формы организации творческих союзов.
Прирождённый лидер, талантливый организатор, русский художник Василий Васильевич Кандинский стал основателем нескольких художественных объединений: «Фаланга» (1901–1904 гг.), «Новое мюнхенское художественное объединение» (1909–1911 гг.), значительную часть которого составляли выходцы из России, и, наконец, «Синий всадник» (1911–1914 гг.).
По существу, «Синий всадник» (нем. Blauer Reiter) представлял собой редакционную группу одноимённого альманаха. (Название предложили Кандинский и художник Франц Марк — оба любили лошадей и отдавали в живописи предпочтение синему цвету.)
Успел выйти лишь первый номер в 1912 г., а в начале 1914 г. он же вышел повторным изданием. Выпустить второй номер помешала война. Однако художники, сплотившиеся вокруг «Синего всадника», заметно повлияли на развитие европейского искусства.
Альманах «Синий всадник» оказался в числе первых программ авангардистов. Он ставил задачу доказать, что «вопрос формы в искусстве вторичен, первичен — вопрос содержания».
Художники высказывались об особенностях современного искусства: важной роли цвета, отказе от попыток подражания реальным формам. Они анализировали совершенно разные произведения искусства, от средневековой готики вплоть до лубка, подтверждая их скрытое родство в поисках выразительности. Именно тогда впервые в ранг высокого искусства были возведены детские рисунки. Много страниц альманаха посвящено проблемам музыки и театра, поскольку экспрессионисты пропагандировали идею родства искусств и возможности их синтеза.
Было объявлено о создании нового, «интернационального искусства», совмещающего в себе разные направления.
Действительно, в выставках под эмблемой «Синего всадника» кроме его организаторов — Кандинского, Франца Марка (1880–1916) и Августа Макке (1887–1914) — участвовали швейцарско-немецкий художник Пауль Клее, австрийский композитор Арнольд Шёнберг, а также известные русские художники Давид и Владимир Бурлюки, Казимир Малевич, Михаил Ларионов, Наталия Гончарова, французские кубисты Пабло Пикассо, Жорж Брак и Робер Делоне, представители других объединений.
В 1933 г. нацисты, пришедшие к власти в Германии, объявили экспрессионизм вне закона. Кампания против его представителей увенчалась циничной акцией: в 1937 г. была организована большая выставка работ экспрессионистов и других представителей авангарда под названием «Дегенеративное искусство». Выставленные на ней картины подлежали уничтожению. Многие из них действительно погибли, а часть произведений была продана за границу. В 1992 г. они на некоторое время вернулись из различных собраний в Берлин, чтобы «принять участие» в экспозиции-воспоминании об акции 1937 г. Тогда панорама движения предстала во всей своей широте и многозначности, показав, что это горькое, трагическое искусство, в полной мере отразившее настроения своего противоречивого времени, захватывает и потрясает сегодняшнего зрителя.
Динамичная, яркая по цвету, эта картина стала одной из многих работ Марка с изображением цветных — красных, жёлтых, синих — лошадей. Для художника они были символом свободы.
Термин «новая вещественность» (нем. Neue Sachlichkeit) был введён в 1923 г. директором художественной галереи в городе Мангейме (Германия) Густавом Хартлаубом, отметившим стремление «возвратиться к позитивной и конкретной реальности», которое объединило многих немецких живописцев вскоре после Первой мировой войны. В 1925 г. в Мангейме прошла первая выставка художников «Новой вещественности»: Макса Бекмана (1884–1950), Отто Дикса (1891–1969), Георга Гросса (1893–1959) и др.
Общим для них было чувство нестабильности, сомнение в постоянстве той реальности, которую они изображали. В отличие от оптимистического реализма в искусстве «Новой вещественности» ощущается желание запечатлеть безвозвратно уходящее. Преувеличенная чёткость линий и ясность объёмов лишь усиливают настроение трагической хрупкости мира. В болезненных и настороженных лицах, в пасмурных, невзрачных пейзажах отразилась одна из самых печальных эпох в судьбе Германии — период между поражением в Первой мировой войне 1914–1918 гг. и столь же драматической капитуляцией немецкого народа перед нацизмом в 1933 г.
Пауль Клее (1879–1940)
Творчество Пауля Клее с равным основанием относят к главным художественным течениям XX в. — экспрессионизму, кубизму, сюрреализму, абстракционизму. Но в то же время можно утверждать, что оно не принадлежало целиком ни к одному из них.
Клее родился в Швейцарии в семье музыкантов. И хотя его профессиональным поприщем стало изобразительное искусство, преданность музыке он сохранил на всю жизнь. Талантливый скрипач, в трудные годы Клее подрабатывал, играя в оркестре. Музыкой, её ритмами, её аккордами проникнуто большинство работ художника. Он учился в Мюнхенской академии художеств, совершал поездки в Италию, в Париж, путешествовал по Германии, а после женитьбы обосновался в Мюнхене.
Линия стала главным средством выражения, а графика — той единственной областью, в которой Клее проявил себя в ранний период творчества. Интонация многих работ («Грозная голова», 1905 г.; «Инвенции», 1906 г.) иронична и горька. Но им присуща и лёгкость, особая деликатность, некая мудрая отстранённость от изображаемых событий.
В 1910 г. открылась первая выставка рисунков и гравюр Клее. Со следующего года он вошёл в круг художников «Синего всадника». Среди прочих идей, которые ему были здесь близки, нужно выделить особенно внимательное отношение к выразительности детского рисунка. В то же время знакомство с кубизмом сделало композиции Клее более геометричными.
Несмотря на агрессивную красочность живописных работ своего экспрессионистического окружения, Клее поначалу мало занимали проблемы цвета. Однако поездка в Тунис, которую он совершил в 1914 г., словно открыла ему глаза: «Цвет захватил меня, — записал он в дневнике. — Мне незачем гоняться за ним. Это осенило меня в счастливую минуту: я и цвет едины, я — художник». И действительно, нежные цветовые гармонии стали естественной средой для утончённых, волшебных геометрических структур Клее. Его необычные композиции, кажется, рождены новым знанием, новым пониманием связей мира, его устройства. В картине «Полная луна» (1919 г.) ночной пейзаж, составленный из мозаики разновеликих прямоугольников, таинствен, но не страшен.
1920 год оказался своеобразным творческим рубежом для художника: вышла в свет его книга «Творческое вероисповедание», альбом рисунков, а в Мюнхене открылась большая ретроспективная выставка его работ. И тогда же он получил приглашение от Вальтера Гропиуса преподавать в «Баухаузе». С 1921 по 1931 г. Клее вел здесь курс композиции.
Преподавательская работа занимала много времени, но Клее продолжал писать маслом и рисовать. Используя опыт мастеров шпалер[186], он создал цикл работ, в которых мотивы — дома, лестницы, деревья, а иногда и просто «магические квадраты» — повторяются, заполняя ажурным узором всё пространство холста.
В тёплом цветовом мареве (цвет то сгущается, то разреживается) «плывёт» словно нарисованный рукой ребёнка домик. В движении, переданном чуть асимметричными сдвигами, он «раскинул» окошки, двери, лесенку, как распростёртые руки.
В 1933 г. Клее покинул Германию и вернулся на родину, в Берн. В последние годы жизни в работах смертельно больного художника появилась глубокая печаль («Страх», 1934 г.; «Смерть и пламя», 1940 г.; «Мрачное путешествие на корабле», 1940 г.). Клее всегда верил, что изобразительное искусство «не передаёт только видимое, а делает зримым тайно постигнутое».
Кубизм
К началу XX столетия — времени рождения кубизма — мастера предыдущего поколения уже сильно пошатнули ранее незыблемые основы европейской живописи. В те же годы в Европе стала очень популярной традиционная африканская скульптура. Она давала пример свободного обращения с формой: так, голова статуи могла быть больше тела, и при этом фигура выглядела очень выразительно. Непосредственным толчком к появлению кубизма послужили две большие выставки Поля Сезанна — в 1904 и 1906 гг. Его слова «трактуйте природу посредством цилиндра, шара, конуса…» можно считать своего рода эпиграфом ко всем последующим творческим исканиям нового направления.
В 1907 г. молодой испанский художник Пабло Пикассо, обосновавшийся в Париже, показал друзьям своё незаконченное полотно «Авиньонские девицы». Он отверг иллюзорную трёхмерность, перспективу, светотень. Поверхность большой картины — и фон, и тела пяти обнажённых женщин — была рассечена на геометрические сегменты. Выглядели «девицы» как грубо вытесанные древние идолы.
Даже самые чуткие знатоки современного искусства — поэт Гийом Аполлинер (будущий теоретик кубизма) и русский коллекционер Сергей Иванович Щукин — были не в состоянии тотчас же оценить революционное значение живописной причуды Пикассо. А некоторые художники сочли картину насмешкой над их серьёзными экспериментами. Интересно, что среди последних оказался молодой фовист Жорж Брак (1882–1963). «Ты пишешь картины, как будто хочешь заставить нас съесть паклю или пить керосин», — упрекал он Пикассо, который в своих работах продолжал решительно дробить предметы и фигуры на составные части, упрощать их до строгих геометрических форм: кубов, конусов, полусфер, цилиндров.
Однако спустя короткое время Брак привёз из поездки «по сезанновским местам» и показал на своей персональной выставке 1908 г. пейзажи, созданные тем же методом. (В рецензии критика Луи Вокселя на выставку Брака и появилось впервые слово кубизм. А этот ранний этап его развития позднее назвали сезанновским) Вслед за Пикассо Брак хотел вернуть в современную живопись то, что она утратила после импрессионизма, — ощущение плотности тел, наполненности объёма. Художники решили заново утвердить на полотне прочность и стабильность материи.
Спустя два года кубистические объекты Пикассо и Брака уже нельзя было назвать стабильными. Контуры в их картинах стали прерывистыми, Грани же представали не в положенных по законам перспективы ракурсах, а разворачивались в сторону зрителя. Большие, цельные объёмы теперь распадались на множество мелких, как в «Портрете А. Воллара» (около 1910 г.) и «Аккордеонисте» (1911 г.) Пикассо, в «Натюрморте со скрипкой и кувшином» (1910 г.) Жоржа Брака. Зрителю давали возможность рассмотреть, из чего состоит форма, «ощупать» её глазами с разных сторон и даже увидеть один предмет сквозь другой. Эта стадия развития кубизма получила название аналитического кубизма. Подчас в дробном ритме сечений уже едва можно было различить саму форму, и тогда художники стали делать узнаваемыми некоторые детали, способные намекнуть на изображаемый предмет, например колки скрипки или горлышко бутылки. Затем они начали вводить в живописные полотна реальные предметы (коробочки, детали музыкальных инструментов и т. д.) и материалы разной фактуры (бумагу, дерево, ткань). Например, в картине Брака «Бутылка, стакан и трубка» (1913 г.) сами эти предметы изображены сухо и схематично, словно нарисованы карандашом. А главный акцент художник делает на газетных вклейках и рельефе дверной панели, которые помещены на первом плане. Коллаж[187] стал весьма популярным в среде кубистов. Так шаг за шагом кубизм подошёл к следующему своему этапу — синтетическому. Здесь образ уже не разлагается, а собирается, синтезируется из отдельных атрибутов, характерных деталей (Ж. Брак «Композиция с трефовым тузом», 1913 г.).
Фернан Леже, сын нормандского крестьянина, приехал в Париж в 1900 г. Его первые живописные работы носили отпечаток импрессионизма и отчасти фовизма; в 1904 г. Леже посетил выставку Поля Сезанна, которая настолько его потрясла, что он уничтожил большую часть ранних полотен. Затем художник сблизился с кубистами, однако не разделял полностью принципов их искусства — картины Леже всегда отличались грубоватой пластической цельностью («Ступени», 1914 г.). В 1913–1914 гг. мастер, читая публичные лекции в Берлине, определил основную черту своего творчества — «интенсивные контрасты формы и цвета».
После Первой мировой войны (с первых её дней Леже находился в действующей армии) главной темой живописца стала техника, которую он воспевал как разумный мир надёжных и слаженных форм («Механические элементы», 1924 г.); даже человеческая фигура уподоблялась механизму («Аккордеонист», 1926 г.). Но с 1927 г. Леже возвратился к образам живой натуры («Бабочки и цветы», 1937 г.). Панно «Передача энергии» для «Дворца открытий» на Всемирной выставке 1937 г. выражает идею гармонии мира, где современная техника выступает прямым продолжением природы.
В 1940–1945 гг. Леже жил в эмиграции в США. Одна из лучших работ художника той поры — эскиз гобелена «Небо Франции» (1942 г.) с его сдержанной, но сильной палитрой.
После возвращения на родину Леже много работал как декоратор, выполнял мозаики (фасад университета в Каракасе, 1954 г.), витражи (церковь в Оденкуре близ Бельфора, 1951 г.), керамическую скульптуру («Шагающий цветок», 1952–1953 гг.) и гобелены.
Предельно упрощённое изображение не предполагает в пейзаже таких «подробностей», как, например, окна домов. Поэтому дома здесь смотрятся россыпью кристаллов. Диагональные линии (дерево на первом плане, крыши), асимметричные контуры привносят в картину движение, но не выстраивают перспективы. Панорама пейзажа передана высокой линией горизонта.
Если в сезанновский период кубизма дома, деревья, горы, человеческое тело, посуда как бы состояли из одной универсальной материи, а художника занимала только форма, объём, то теперь важно было почувствовать именно разный качественный состав предметов. Сочетания различных поверхностей на холсте были очень декоративны. Эта черта кубистической живописи ещё ярче проявилась в овальных композициях. Их даже стали именовать рокайльным кубизмом — по названию самого причудливого и склонного к украшениям стиля (П. Пикассо «Музыкальные инструменты», 1912 г.)
В отличие от других кубистов, предпочитавших жёлтый, серый или коричневатый цвета, Грис использовал яркие краски. Он не разбивал свой натюрморт на небольшие «осколки», а, напротив, выстраивал его крупными формами, которые словно играют роль реальных предметов. Утреннюю газету изображает вклеенный газетный заголовок, посуду и кухонную утварь — ящички с нарисованными на них фрагментами графина и кофейной мельницы.
Яркими представителями кубизма во Франции были Хуан Грис (1887–1927), Фернан Леже, Робер Делоне (1885–1941), Луи Маркуси (1878–1941). Они, как и многие другие художники, привносили свои нюансы и особенности в развитие этого направления.
Некоторых художников кубистические эксперименты с формой постепенно привели к беспредметному, абстрактному искусству. Ведь если зрителю позволено рассмотреть предмет одновременно с разных точек зрения, а точек таких может быть сколько угодно, то в этом бесконечном «перечислении» ракурсов сам предмет просто потеряется, исчезнет.
Прорыв из кубизма в область абстракции произошёл через орфизм. Так поэт Гийом Аполлинер назвал творческую манеру Робера и Сони Делоне (1885–1979), считая, что их произведения, подобно музыке древнегреческого героя Орфея, завораживают и очаровывают людей, наполняя их сердца радостью. Сам Робер Делоне не очень доверял этому определению и именовал своё искусство чистой живописью, движением цвета в свете, симультанной (от франц. simultane — «одновременный»), а иногда, играя словами, синхромной (от греч. «син» — «вместе» и «хрома» — «цвет») живописью. Смысл её заключается в том, что при взгляде на предмет художник прежде всего, помня о законах физики, извлекает разложенный на составные цвета световой поток. Теория «чистой живописи», как и многие другие теории модернизма, не очень понятна и не очень конкретна. Но картины супругов Делоне сами по себе не нуждаются в пояснениях. Многоцветные круги, похожие на весёлые детские мячики, радужные арки, спирали празднично ярки и радостны. А парижанки, которые щеголяли в «симультанных» нарядах из ателье Сони Делоне, совсем не задумывались о значениях терминов. Большинство художественных течений, возникших в начале XX столетия, остались лишь краткими эпизодами в бурной биографии века. Кубизму же была суждена долгая жизнь. И в сегодняшнем искусстве часто можно наблюдать результаты его пластических экспериментов.
Пабло Пикассо (1881–1973)
История искусства знает не так уж много мастеров, которые при жизни были признаны классиками. В XX в. это, безусловно, Пабло Пикассо.
Пикассо родился в городе Малаге на юге Испании. Первые уроки живописи он получил от отца — Хосе Руиса, учителя рисования и мастера декоративных росписей. (Пикассо — фамилия матери художника, ранние работы он подписывал Пабло Руис или Руис-Пикассо.) В четырнадцать лет юноша поступил в школу изящных искусств Ла Лонха в Барселоне, однако вскоре покинул её, разочаровавшись в рутинной академической системе обучения. Затем учился в мадридской Королевской академии художеств Сан-Фернандо, но ушёл и оттуда. Подлинной школой для него стала художественная жизнь Парижа, куда он впервые попал в 1900 г. В это время, на рубеже веков, именно здесь рождалось новое искусство.
Молодой живописец очень скоро выработал собственную манеру изображения. Период с 1901 по 1904 г. критики позже назовут «голубым периодом» творчества Пикассо — по господствующему голубому цвету его картин. Тогда художник ещё не окончательно обосновался в Париже и часто жил и работал в Барселоне. Мотивы его произведений того времени необычны для французской живописи, но типичны для испанской традиции. Одиночество, обездоленность, физическое убожество персонажей («Завтрак слепого», 1903 г.; «Нищий старик с мальчиком», 1903 г.; «Двое», 1904 г., и др.) не заслоняют их человечности, и взволнованно-сочувственное отношение художника к своим героям передаётся зрителю.
В 1918 г. французский художник Амеде Озанфан (1886–1966) и Шарль Жаннере (Ле Корбюзье) опубликовали манифест «После кубизма», в котором заявили о создании нового художественного течения — пуризма (от франц. pur — «чистый»). Живопись пуристов превращает предмет в повод для утончённой игры линий, изысканных обобщённых силуэтов и цветовых пятен. Пуризм провозглашал идею «очищения» изображаемого, замены его «пластическим символом», знаком, способном выявить внутреннюю конструкцию предмета.
В «голубой период» у Пикассо часто возникали сюжеты, где слабый оберегает слабейшего. В этой особой близости художник видит спасение и надежду, единственную возможность выжить в чужом, враждебном окружении. Такова «Девочка с голубем». Трогательная, хрупкая фигурка ребёнка как бы включает в себя силуэт голубя. Ладошки, заботливо прижимающие к груди птицу, и защищают её, и в то же время словно согреваются её теплом.
С мастерской точностью художник нашёл меру равновесия в композиции этой картины. Он противопоставил гибкую балансирующую фигурку юной гимнастки неподвижному, словно неотделимому от сиденья-куба, атлету на первом плане.
Главное средство выразительности в работах Пикассо «голубого периода» — линия. Монохромность (одноцветность) картин лишь подчёркивает напряжённую силу замкнутого контура.
В 1905–1906 гг. Пикассо уже постоянно жил в Париже. На дверях его скромного ателье на Монмартре (районе в Париже, где селились бедные художники, литераторы, музыканты) висела табличка: «Место встречи поэтов». Среди друзей Пикассо — поэты-авангардисты Гийом Аполлинер, Жан Кокто, Поль Элюар. Он сблизился с художниками молодого поколения и вскоре стал центральной фигурой этого сообщества.
Постепенно Пикассо изменил цвета палитры на ало-золотисто-розовые (отсюда и название — «розовый период»), общая грустная тональность картин смягчилась. Главные персонажи «розового периода» — бродячие артисты, циркачи. Их бедный и вольный мир сплочён прочнейшими узами душевного родства, братства, общей судьбы и трудов. Художник изображал их на фоне странных пустынных ландшафтов. Эта, казалось бы, реальная среда выглядит как иная планета, загадочное пространство, отделяющее его наивных и мудрых героев от всех остальных людей.
В конце «розового периода» у Пикассо появились картины, навеянные античной классикой, — с обнажёнными юношами, ведущими и купающими лошадей («Мальчик с лошадью», 1905–1906 гг.; «Водопой», 1906 г.), с обнажёнными девушками. Здесь нет щемящей жалости, неприкаянности и трагизма. Поэзия античного мифа ещё не раз войдёт в творчество художника, постоянно возвращая его к непреходящим ценностям, к красоте, исполненной достоинства.
Мастер обращался и к скульптуре, которую называл «комментарием к живописи», много работал в графике. Как и некоторые другие художники его поколения, он пленился африканской скульптурой, обнаружив в ней наивную чистоту и непосредственность, способные обновить художественное сознание.
В 1907 г. в течение очень короткого времени Пикассо написал полотно «Авиньонские девицы», вызвавшее громкий скандал. С этой даты ведётся отсчёт истории кубизма.
Позже, в период так называемого аналитического кубизма, усложняя свою задачу, Пикассо дробил изображение, превращая его в мозаичный узор. Такова «Девушка с веером» (1910 г.). Пикассо-кубист расчленяет форму, чтобы прочувствовать и точнее передать составляющую её материю. Но разрушающее начало здесь не главное. Важнее, что из мозаики деталей художник созидает на холсте новую гармонию и новую форму.
В третий кубистический период своего творчества — период синтетического кубизма — помимо картин Пикассо создал серию коллажей. Обрывки газет, визитные карточки, табачные обёртки, «вмонтированные» в картины, в его руках становились эффектным художественным средством. Парадоксально и неожиданно сочетал он реальные предметы с красочной поверхностью («Мандолина и кларнет», 1914 г.; «Голова быка», 1943 г.).
В 1917 г. русский театральный и художественный деятель Сергей Павлович Дягилев пригласил Пикассо сделать декорации и костюмы к балету «Парад» на музыку Эрика Сати (либретто Жана Кокто). Премьеру сопровождал скандал. «Оживший кубизм» на сцене шокировал публику. А занавес, на который Пикассо «вывел» излюбленных персонажей «розового периода» — Арлекина, гитариста, жонглёра, маленькую акробатку, а также белого крылатого коня, вызвал недовольство собратьев-художников. Они посчитали это изменой строгим принципам кубизма.
Вероятно, для подобных упрёков были основания. Никогда Пикассо не чувствовал себя замкнутым в рамках какого-либо одного течения. Так, в оформлении балета «Парад» проявился его интерес к классическому искусству, а в 20-30-х гг. в творчестве мастера стали заметны сюрреалистические тенденции. Художественная манера, методы и приёмы менялись вне видимой логики и часто сосуществовали одновременно. Поэта Владимира Маяковского, побывавшего в 1922 г. в мастерской Пикассо, удивило, что он не нашёл у мастера никакого «периода»: «Самыми различнейшими вещами полна его мастерская… И все эти вещи помечены одним годом». Мир менялся на глазах, и искусство Пикассо живо отзывалось на события своего времени.
В 1936 г., когда в Испании началась гражданская война[188], Пикассо поддержал республиканцев, выступив против сторонников генерала Франко. Ночью 26 апреля 1937 г. германские самолёты разбомбили Гернику, маленький городок на севере Испании. Погибли две тысячи жителей, были уничтожены памятники старины, архивы. Картина «Герника» (1937 г.) — полотно громадных размеров (почти восемь метров в длину и три с половиной в высоту) — пронизано насилием, оно источает ужас и боль. Из всего многообразия цветов художник использовал здесь только белый, чёрный и серый. В мозаике фрагментов выделяются фигуры бегущей женщины, раненой лошади, погибшего воина, матери, рыдающей над бездыханным телом малютки… При символичности и иносказательности, при кажущейся незавершенности отдельных деталей картина разрушения выглядит потрясающе достоверно. Спустя несколько лет в Париже во время обыска у Пикассо немецкий генерал, указывая на репродукцию «Герники», спросил: «Это вы сделали?». Художник ответил: «Нет, это сделали вы!». Прямой противоположностью «Гернике» но настроению является живописный ансамбль (двадцать семь панно и картин), выполненный в 1946 г. для замка княжеской семьи Гримальди в Антибе — курортном городе на Средиземноморском побережье Франции. Название панно в первом зале замка — «Радость бытия» — определяет тему всего ансамбля. Тут фавны, играющие на свирели, многочисленные обнажённые женские фигуры, обитатели моря и сказочные существа, живущие в гармонии с природой.
На протяжении всей жизни Пикассо с увлечением занимался графикой. «Я не знаю — хороший ли я живописец, но я хороший рисовальщик», — утверждал Пикассо.
Изысканная, трепетная контурная линия отличает его офорты к произведению древнеримского поэта Овидия «Метаморфозы» (1930 г.), В 1933–1934 гг. по заказу Амбруаза Воллара Пикассо создал сто офортов, которые были изданы отдельным альбомом под названием «Сюита Воллара». Мастер использовал разные приёмы: на одном листе рядом с лёгким контурным силуэтом могла появиться фигура, выполненная густой тёмной штриховкой.
Дух разрушения, угроза мировой катастрофы, чутко уловленные художником, вылились в образы фантастических агрессивных чудовищ в серии «Мечты и ложь генерала Франко» (1937 г.).
Тема «Художник и его модель», в которой воплотились размышления Пикассо о тайне жизни и искусства, проходит через всё творчество мастера. Ей посвящены офорты из «Сюиты Воллара» (сорок шесть листов называются «В мастерской скульптора», ещё четыре изображают «Рембрандта и молодую женщину») и не включённые в неё композиции, созданные тогда же. В цикле «Человеческая комедия» (1953–1954 гг.) Пикассо вновь вернулся к этой теме.
Начиная с 1947 г. Пикассо десять лет жил в Валлорисе, городе на юге Франции. Здесь в 1952 г. в старой, уже давно не действующей капелле, он расписал стены крипты — небольшого сводчатого коридора под алтарём. В одной композиции представлены персонажи и атрибуты «Войны» — похоронные дроги, силуэты погромщиков, сама Война с окровавленным ножом и рыцарь Мира, преграждающий ей путь. Другая изображает «Мир» — пляшущих и играющих человечков, крылатую лошадь. На стене в конце коридора — солнце с лучами-колосьями. Как признался однажды сам художник, он желал, чтобы люди входили в его «Храм мира» со свечами и шаг за шагом высвечивали из темноты фрагменты росписи. В Валлорисе Пикассо увлёкся искусством керамики. На блюдах, вазах и чашах вновь и вновь появлялись его любимые персонажи — фавны и кентавры, тореадоры и фантастические женщины, быки и голубки. Керамические мастерские в Валлорисе, сохранив «марку» Пикассо, продолжают тиражировать изделия, придуманные художником.
Испания и Франция с равным правом называют Пабло Пикассо «своим» мастером. Сам же он стал для современников воплощением понятия «художник XX века».
Футуризм
Новые течения в искусстве нередко заявляют о своём появлении публикацией художественных программ и, как правило, всячески ниспровергают предшествующие «открытия».
В громкости подобных заявлений представителям футуризма не было равных. Это естественно: само название футуризм (от лат. futurum — «будущее») говорило об их намерении создавать новое искусство, искусство будущего, приверженности к переменам и о решительном отказе от традиций.
Основатель движения Филиппо Томмазо Маринетти (1876–1944), итальянский поэт, опубликовал первый манифест футуризма на страницах парижского журнала «Фигаро» в феврале 1909 г. «Главными элементами нашей поэзии будут: храбрость, дерзость и бунт». «Нет шедевров без агрессивности», — провозглашал он. Программ и манифестов у футуристов было очень много — гораздо больше, чем творческих достижений. Например: «Убьём свет луны» (1909 г.) или «Манифест против „Монмартра“» (1913 г.). А кроме того, проходило множество устных выступлений, футуристических вечеров. Громкое эхо футуризма звучало и в Париже, и в России, но его идеологическим центром была Италия. Здесь набирало силу националистическое движение, позже приведшее к установлению фашизма. Футуризм с его прославлением войны как «гигиены мира», с культом сильного кулака и агрессии пришёлся, что называется, «ко двору».
Фигура скачущей лошади в этой и других работах Боччони («Упругость», «Материя», обе 1912 г.) могла бы послужить иллюстрацией к следующему тезису одного из футуристических манифестов: «…предметы множатся, деформируются, преследуют друг друга, как торопливые вибрации в пространстве, ими пробегаемом. Вот таким образом у бегущих лошадей не четыре ноги, а двадцать, и их движения треугольны».
Под первой, собственно художественной программой, «Манифестом художников-футуристов» (11 февраля 1910 г.), подписались все итальянские художники — члены группы: Умберто Боччони (1882–1916), Джакомо Балла (1871–1958), Карло Карра (1881–1966), Джино Северини (1883–1966) и Луиджи Руссоло (1885–1947). Вскоре они выпустили «Манифест техники футуристической живописи».
В чём его главное содержание? Что было для художников-футуристов определяющим признаком будущего? Прежде всего движение. И конечно же, прославление машины, индустриализации, урбанистической цивилизации. «Движение, которое мы хотим воспроизвести на полотне, не будет более закреплённым мгновением всемирного динамизма, это будет само динамическое ощущение…» — заявляли футуристы. Передача движения достигалась просто и без затей. Таким приёмом обычно пользуются мультипликаторы, разбивая и фиксируя этапы ходьбы, бега, жеста персонажа по кадрам. Футуристы совместили эти элементы в один «кадр»: на картине они показывали фазы движения одновременно. При этом в их манере членить объёмы легко заметить влияние кубистической живописи, которую сами футуристы упрекали в «застылости».
Подчас разложение движения доводит изображение до абстракции, как это происходит, например, в циклах Баллы «Скорость-Пейзаж» (1912 г.), «Линия-Скорость», «Вихрь» (1914 г.).
В футуристическом искусстве не следует искать глубокого психологизма, интереса к внутреннему миру человека. Напротив, культ машины вдохновлялся мечтой о «создании механического человека с заменимыми частями». В 1913 г. был опубликован «Манифест механического искусства», а Северини и его товарищи населили свои картины механическими существами, похожими на роботов (хотя слово это возникло лишь в 1920 г.).
Однако всё это было уже отзвуком былого футуристического шума. Постепенно футуризм растворился в других художественных течениях.
Метафизическая живопись
Кружок живописцев-метафизиков возник в Италии в годы Первой мировой войны. Основатель и наиболее яркая фигура этого течения — Джорджо Де Кирико (1888–1978). В 1910 г. он впервые назвал свою картину «Тайна осеннего вечера» метафизической (от древнегреч. «мета та физика» — буквально «после физики»; в данном случае — «по ту сторону физической реальности»).
С 1911 г. Де Кирико жил в Париже, выставлялся в Осеннем салоне и в «Салоне независимых». Его творчество одобряли будущие лидеры сюрреализма Гийом Апполинер и Андре Бретон.
Творческие взгляды Де Кирико были диаметрально противоположны футуризму с его культом безудержного движения. Художник поэтизировал вечный покой. Любимый его образ — южный город летом, в жаркие послеполуденные часы, когда жители сидят по домам и улицы пустынны; когда свет достигает предельной силы, а тени — предельной глубины. В этой «спокойной и бессмысленной красоте вещества» он чувствовал близость к истине, к первооснове мира, которая, впрочем, всегда остается тайной для человеческого разума. «В тени человека, идущего солнечным днём, — утверждал Де Кирико, — заключено больше тайны, чем во всех религиях». «Тайна» — любимое слово в лексиконе художника. «Что же мне и любить, как не тайну?» — написал он на обороте автопортрета 1908 г. «Тайна оракула», «Тайна часа», «Тайна дня» — это названия картин Де Кирико 1910–1914 гг.
Художник, кажется, намеренно забывает академические уроки мастерства. Грубо очерченные формы и чистые краски, привычные автору детали средиземноморского городского пейзажа — башня, бассейн, аркада — выражают его идеал простоты и постоянства. Но обыденность мира обманчива. Средь бела дня привычные предметы обретают потустороннюю силу: могучая башня словно ракета, готовая оторваться от земли («Ностальгия по бесконечному», 1913 г.); конный монумент, превратившийся в сплошную тень, будто призрак, выскальзывает из-за угла дома («Розовая башня», 1913 г.).
В 1915 г. Италия вступила в мировую войну и художник должен был вернуться на родину, где в ожидании мобилизации жил и работал в Ферраре. Тогда, собственно, и возникла метафизическая живопись как творческое сообщество. В 1916 г. к Джорджо Де Кирико присоединились его младший брат Андреа, носивший псевдоним Альберто Савиньо (1891–1952), Луиджи Де Писис (1896–1956), Джорджо Моранди (1890–1964) и порвавший с футуризмом Карло Карра (1881–1966). Художественный кругозор Де Кирико и его последователей в эти годы ограничен тесным миром мастерской. Основная тематика их творчества — геометрия простых предметов, взаимоотношения живого и неживого — находит выражение в натюрмортах или в фантастических композициях с фигурами, составленными из манекенов и портновских лекал.
«Метафизический художник знает слишком много. В его голове, в его сердце запечатлено слишком много вещей, и отзвуков, и воспоминаний, и предзнаменований… и вот он снова и снова разглядывает потолок и стены своей комнаты; и окружающие его предметы; и людей, проходящих внизу по улице, — но всё это уже не имеет ничего общего с логикой прошедшего, настоящего и будущего». Эти слова Де Кирико дополняет его картина «Ум ребёнка» («Вспоминающий», 1917 г.). Её герой — белотелый созерцатель с полузакрытыми глазами — походил бы на гипсовую статую, если бы не натуралистически выписанные чёрные волосы, усы и ресницы. В Париже это полотно произвело большое впечатление на сюрреалистов, которые сочли его живописным манифестом своего движения. Однако впереди их ждало разочарование.
Начиная с 1919 г. феррарские художники-метафизики обратились к опыту старых мастеров. Де Кирико с увлечением копировал итальянского живописца эпохи Возрождения Тициана и писал картины, насыщенные ренессансными воспоминаниями («Римская вилла», 1922 г.). Сюрреалисты восприняли это как отречение от истины; в дальнейшем сотрудничество Де Кирико с фашистским режимом сделало его разрыв с парижанами окончательным.
Пит Мондриан и неопластицизм
Представители неопластицизма придерживались не многих принципов: в их живописных произведениях линии пересекаются перпендикулярно, палитра ограничивается красным, синим и жёлтым, т. е. тремя чистыми основными цветами (допускаются также белый, чёрный и серый). Лепка трёхмерных форм мазком отвергалась — подчёркивалась плоскость. При отсутствии симметрии композиции всё же были очень уравновешенными. Такой стройностью, простотой и чистотой отношений внутри холста, по мнению неопластицистов, достигалась универсальная гармония, независимая от отдельного человека.
Один из ведущих мастеров беспредметного искусства, основатель школы неопластицизма, нидерландский художник Пит Мондриан (1872–1944) начал свой творческий путь в стенах Государственной академии художеств в Амстердаме. Ранние его работы выполнены в манере старых голландских мастеров («Лесной ручей», 1888 г.). Но известность молодому художнику принесли не академические сюжеты, а так называемые вечерние пейзажи. В сумерках, в лучах закатного солнца Голландия — её дюны, деревья, ветряные мельницы — предстаёт загадочно-поэтической («Вечер на берегу Гейна», 1906 г.). Один из первых критиков творчества Мондриана заметил, что его пейзажи «переворачивают душу, трогают до самых её глубинных уголков».
В 1911 г, в Амстердаме Мондриан принял участие в Международной выставке современных художников, где были представлены также кубистические произведения Пабло Пикассо, Андре Дерена, Жоржа Брака. Познакомившись с работами кубистов, Мондриан и сам начал экспериментировать с формами, упрощать их. По-разному сочетая плоскости изображаемых предметов, он добивался впечатления структурной, ритмической ясности («Пейзаж. Деревья», 1911–1912 гг.).
Постепенно из его работ исчез даже намёк на реальную форму. Композиции серии «Море» (1914 г.) по сути своей уже абстрактны. Впечатления от бликов света на колеблющейся поверхности моря художник выразил чередованием горизонтальных и вертикальных штрихов, иногда крестообразно пересекающихся.
В 1917 г. Мондриан вместе с архитектором, скульптором и живописцем Тео ван Дусбургом (1883–1931) стал одним из основателей группы «Стиль» — объединения художников и архитекторов. В него вошли также архитекторы Питер Ауд, Геррит Ритвелд, скульптор Георг Вантонгерлоо и другие мастера. Целью группы «Стиль» было создание форм, очищенных от всего случайного и произвольного. Архитекторы отказались от замкнутой коробки здания и заменили её комплексом взаимосвязанных объёмов. Скульптурные композиции Вантонгерлоо — это пересекающиеся прямоугольные формы. Свои теоретические взгляды «Стиль» стремился распространить и на другие области искусства, предлагая везде и всюду следовать порядку, простоте и ясности.
В первом же номере журнала, названного по имени группы, Мондриан опубликовал свою статью «Неопластицизм в живописи» — так появился термин «неопластицизм». В этой и в других теоретических работах (например, в книге «Искусство и жизнь. Новое искусство — новая жизнь», 1931 г.) мастер настойчиво утверждал, что гармонию мира можно отразить только прямоугольными абстрактными композициями.
В так называемых ярких полотнах насыщенные цветом гладкие плоскости Мондриан заключал в жёсткую чёрную сетку, добиваясь этим впечатления сияния, свечения цвета («Композиция красного, жёлтого, синего и чёрного», 1921 г.). В 30-х гг. художник разрывал или удваивал чёрную линию, стремясь к более резким контрастам. При этом в отличие от «ярких» работ он ограничивался двумя, а чаще одним цветом («Композиция с синим», 1937 г.). По мнению Мондриана, «цвет должен быть свободен от индивидуальности, от личных эмоций, он должен выражать лишь всеобъемлющий покой». Своими цветными «решётками» мастер оформил и интерьер собственной мастерской в Париже, куда переехал в 1919 г.
Несмотря на внимание публики к неопластическим работам и регулярное участие художника в выставках, средства к существованию ему доставляли акварельные натюрморты с цветами. Лишь спустя десять лет абстракции Мондриана стали находить спрос, но материального благополучил ему удалось достичь лишь незадолго до смерти, в Америке. Здесь Мондриана называли самым знаменитым иммигрантом. В 1942 г. с успехом прошла его первая в жизни персональная выставка. В США художник работал над большими композициями: «Нью-Йорк-сити» (1941–1942 гг.), «Бродвей буги-вуги» (1942 г.), «Победа буги-вуги» (1943 г.). Теперь линии, как бы подчиняясь пленившим его ритмам джаза и буги-вуги, дробятся маленькими цветными квадратиками, чёрная сетка стала необязательной.
Искусство Мондриана во многом повлияло на современную живопись, архитектуру и дизайн.
Дадаизм
Странное слово «дада» дало название одному из этапов европейской культуры (правда, иногда дадаизм именуют контркультурой, или антикультурой). Существуют разные варианты его толкования. Это и детский лепет. И игрушечный конёк, как его называют французские ребятишки. В некоторых провинциях Италии так зовут маму. А ещё «дада» — двойное утверждение по-русски и по-румынски, нечто вроде «ладно». Основатель течения, французский теоретик искусства, живописец и поэт, выходец из Румынии Тристан Тцара (настоящее имя Сами Розеншток, 1896–1963) заявлял, что «дада» можно перевести с языка одного из африканских племён как «хвост священной коровы». На самом же деле Тцара слово понравилось, так как ничего конкретно не обозначало и могло быть использовано им и его единомышленниками для обозначения своей деятельности.
Впрочем, помимо непонятного названия дадаизм преподнёс публике множество гораздо более любопытных загадок. Например: какое вообще отношение он имеет к художественному творчеству? Ведь главной его идеей было последовательное разрушение какой бы то ни было эстетики. Дадаистов даже нельзя было упрекать в чём-либо, поскольку они сами провозглашали: «Дадаисты не представляют собой ничего, ничего, ничего, несомненно, они не достигнут ничего, ничего, ничего». Ошарашенные зрители, естественно, ничего и не понимали, а потому каждое публичное выступление дадаистов заканчивалось крупным скандалом.
Родилось движение в Швейцарии, нейтральном государстве, куда в годы Первой мировой войны стекались дезертиры из разных стран. Среди них оказались художники и литераторы. В 1916 г. они стали собираться в цюрихском кабаре «Вольтер». Здесь и родился дадаизм. У истоков его кроме Тцара стояли немецкие писатели-эмигранты Хуго Балль, Рихард Хюльзенбек, живописец, скульптор и поэт Ханс Арп (1886–1966), швейцарская художница Софи Тауберг (1889–1943).
Мировая катастрофа опрокинула все представления о порядке вещей и здравом смысле. Бессмыслица происходящего оправдывала крайний протест против любой, даже «революционной» культуры. Ведь она была не способна ни повлиять на это безумие, ни остановить его. Мир разваливался на глазах в циничной самоубийственной войне, однако политики продолжали выступать с высокопарными лозунгами. И дадаисты презирали его, смеялись над ним, дразнили и провоцировали. Футуристы тоже сбрасывали традиции «с корабля современности», но сразу же провозглашали собственные ценности. В этом была принципиальная разница: при всём разрушительном пафосе футуризм был предельно серьёзен, дадаисты — играли.
Поэты декламировали бессвязные наборы слов (причём обычно хором). Счёт из прачечной мог быть прочитан как стихотворение. Танцевали на дада-вечерах в мешках. Художники демонстрировали композиции, в которых не усматривалось ни малейшего смысла. В абстракциях или коллажах они произвольно совмещали разные предметы, нисколько не заботясь о какой бы то ни было цельности.
В отрицании любых общепринятых ценностей дадаизм имел предшественников. С 1913 г. в Нью-Йорке французский художник Марсель Дюшан (1887–1968) стал выставлять обычные предметы массового производства, давая им названия и снабжая собственной подписью. Именовалось такое произведение реди-мэйд (ready-made), что в переводе с английского значит «сделанный из готового», «легко, быстро сделанный», «готовый продукт» — обозначение, принятое в торговой рекламе. Первым «готовым продуктом», попавшим в 1913 г. в художественную экспозицию, было «Велосипедное колесо на табуретке». В 1918 г. дюшановский «Фонтан» — обыкновенный писсуар — был продан с выставки в Нью-Йорке. Слава художника разнеслась по миру. Знаменем, символом всеотрицающего дадаизма стала его кощунственная «Мона Лиза с усами» (1919 г.). Дютан и его друг Франсис Пикабиа (1879–1953) постоянно скандализировали американскую публику. Пикабиа выполнял абстрактные акварели и «механоморфные» композиции, которые выглядели точь-в-точь как инженерные схемы. Этих двух художников с полным правом можно считать обитателями интернационального «Дадаленда», как назвали позже сферу распространения идей дадаизма.
Космополитизм дада резко противостоял государственному национализму Франции, Италии, Германии. Пафос всеобщего отрицания, усиленный поражением Германии в войне, привёл в центры дадаизма, возникшие в Берлине, Кёльне, Ганновере, самых разных художников. Они выпускали «Дада-альманах» и много журналов, в том числе «Вентилятор», «Дада под открытым небом», «Мерц». На выставках дадаистов можно было видеть антивоенные карикатуры Георга Гросса, ассамбляжи Отто Дикса, фотомонтажи Рауля Хаусмана (1886–1971), абстракции Василия Кандинского, Пауля Клее.
Ханс Арп впервые показал живописные композиции, выполненные по принципу «автоматического письма»: художник как бы отключал сознание и творил импровизации из пятен и линий, не руководствуясь никакой предварительно поставленной задачей.
Курт Швиттерс (1887–1948) в Ганновере из различных отходов — проволочек, верёвочек, билетов, консервных крышек — делал коллажи, в которых в отличие от кубистических композиций краска перестала служить живописным задачам. Она лишь накладывалась сверху на весь этот предметный рельеф. Свои художественные объекты Швиттерс называл «мерцы» (сокращение немецкого слова Kommerzbank — «коммерческий банк»).
Художник из Кёльна Макс Эрнст (1891–1976) был неистощимым изобретателем: в одном произведении он соединял самые разные материалы, техники и методы, например рисунок, гравюру, журнальную репродукцию. Предметы вырывались из привычной среды и вступали в новые связи. Художник называл это «случайной встречей двух различных реальностей на неподходящем плане».
На знаменитой выставке дадаистов 1920 г. в Кёльне Эрнст выставил около двадцати работ, среди которых были и просто укреплённые на мольбертах формы для выпечки. А в распоряжение публики он предоставил топор, предлагая сокрушить по желанию любое «произведение». Вход на выставку шёл через мужской туалет, где обнажённая девица успевала обругать ошарашенного посетителя. В зале стоял аквариум, в котором плавал клок волос, на поверхности воды колыхалась деревянная рука, а на дне валялся будильник. Автор этого экспоната Иоганнес Теодор Бааргельд (1893–1927) назвал его «Флюидоспектрик».
В 1919 г. в Париже образовалась группа «абсолютных дадаистов», в которую вошли Луи Арагон, Андре Бретон, Поль Элюар и другие литераторы. Приезд в Париж Тцара, Дюшана, Пикабиа, Эрнста, участие в выставках Хуана Гриса, Фернана Леже поддержали влияние дадаизма во Франции. Но очень скоро Внутри движения наметился раскол. Полемизируя с Тцара, который продолжал настаивать на полной бессистемности творчества и отрицании всего и вся, Бретон и его товарищи говорили о необходимости нового знания и относились к своим изысканиям вполне серьёзно. Так в недрах дадаизма зародилось ещё одно мощное художественное направление XX в. — сюрреализм.
Сюрреализм
Слово сюрреализм (франц. «сверхреальность») уже давно превратилось в общеупотребительное понятие, которым обозначают всё странно сочетаемое, удивительное, фантастическое, оторванное от реальности. Что же касается сюрреализма как художественного направления, то начало ему положил «Манифест сюрреализма», опубликованный французским поэтом Андре Бретоном в 1924 г.
Сюрреалистические группы постоянно обновлялись. Поэтому за всё время существования движения с ним оказалось связано множество художников, определивших развитие искусства XX в. Начиная с 30-х гг. выставки сюрреалистов стали международными.
В предысторию сюрреализма неизменно включается «этап дада». Действительно, сюрреализм многое почерпнул из легкомысленных открытий дадаизма, отринув, правда, его насмешливость. Дадаисты Ханс Арп, Макс Эрнст, Марсель Дюшан, Франсис Пикабиа и другие составили ядро нового движения. Сюрреализм использовал ключевые приёмы дада — «реди-мэйд», «автоматическое письмо», совмещение в одном произведении образов, лишённых логических взаимосвязей. Всё это подкреплялось философией Анри Бергсона, который считал, что суть явлений можно постичь не разумом, а только интуицией. Сюрреалисты взяли на вооружение и теории австрийского психолога Зигмунда Фрейда о бессознательном как важнейшей сфере человеческой психики, о значении сновидений для понимания подлинных вкусов, влечений и причин поступков человека.
Принцип психоанализа, разработанный Фрейдом, основывался на методе свободных ассоциаций: когда человек, отталкиваясь от какого-либо слова, представления, образа из сновидений и т. п., высказывает все, без разбору мысли, которые приходят в голову. Так же рождается сюрреалистический образ: он возникает вследствие «чудесной встречи», т. е. произвольного с точки зрения обыденной логики соединения в тексте либо на холсте различных слов или изображений. Считалось, что именно в этих случайных «встречах» могут обнаружиться черты ощущаемой, но скрытой для разума поэтической реальности. Ещё в 1919 г. Андре Бретон и Филипп Супо написали поэму «Магнитные поля» — по сути, первое сюрреалистическое произведение, созданное методом автоматизма. Вот несколько строк из неё:
…Ночь страны гнева
Финансы морская соль
Осталась прекрасного лета ладонь
Сигареты умирающих.
Вообще коллективное творчество характерно для сюрреалистов. Поэтому они так любили всевозможные игры, в частности игру в слова. По её правилам игрок записывал слово и, перегнув листок, передавал соседу. Тот, не видя предыдущего, вписывал своё слово. Однажды составилась фраза, которая всех восхитила: «Изысканный труп будет пить прекрасное вино». С тех пор игру называли «Изысканный труп», а со временем её видоизменили: стали не писать, а рисовать.
Методом графического автоматизма начал свою деятельность, включившись в сюрреалистическое движение, французский художник Андре Массон (1896–1987). Индийской тушью он водил по бумаге. Случайно возникающие линии и пятна напоминали некие образы, которые при последующем движении руки изменялись. Птица могла превратиться в женщину, а затем в каплю, и наоборот. Художника завораживал этот процесс. Подчас рождались очень цельные композиции, наполненные «знаками» людей, животных, растений или непонятными, таинственными узорами.
Практиковались и другие новоизобретённые техники (всего их насчитывалось около тридцати), например фроттаж (франц. «натирание»). Как-то Эрнст положил бумагу на пол и натёр её графитом. Рельеф растрескавшегося паркета создал на листе выразительную фактуру. Впоследствии фроттажи делали, используя любую негладкую поверхность. Случайный рисунок, по мнению авторов, напоминал галлюцинации. Австрийский художник Вольфганг Паален (1905–1959) изобрёл фюмаж (франц. «копчение»), при котором использовались следы на бумаге или холсте от копоти свечи.
Однако эксперименты с различными техниками не были основным признаком изобразительного искусства сюрреализма. В книге «Сюрреализм в живописи» (1928 г.) Бретон выделил его главные принципы: автоматизм, сновидческие образы и использование «обманок». Отличительной особенностью многих полотен стали реальные, подчас доходящие до натурализма изображения персонажей и их окружения, но в фантастических, бредовых сочетаниях. Этот приём называли «обман зрения» или «обманка». Такова скандальная работа «Дева наказывает Иисуса в присутствии А. Б., П. Е. и художника» (1926 г.) Макса Эрнста, чей авторитет среди сюрреалистов и помог утвердиться подобной манере.
Картины Ива Танги (1900–1955) «Мама, папа ранен!» (1927 г.), «Лента излишеств» (1932 г.) наполнены тревогой. Эти пустынные ландшафты назвали «жестоким и дотошным описанием первых дней после катастрофы», а позже — предчувствием пейзажей после атомного взрыва. Танги заселяет полотна непонятными предметами-существами, выписанными с убедительной конкретностью.
Совсем иная интонация в не менее загадочных по характеру картинах бельгийского художника Рене Магритта (1898–1967). На картине «Шедевр, или Мистерия горизонта» (1955 г.) синей лунной ночью на городском пустыре стоят три человека в одинаковых чёрных пальто и чёрных котелках, похожие друг на друга, как близнецы. Их фигуры чётко видны на фоне отдалённой городской застройки. Они повернулись в разные стороны, и ни один не смотрит на зрителя. Над головой каждого — тоненький серп месяца. Этот загадочный, неподвижный господин в котелке, который может раздваиваться, растраиваться, а иногда выступает и в одиночку (обычно спиной к зрителю), — сквозной персонаж творчества художника.
Героев Магритта очень трудно назвать одушевлёнными, несмотря на то что они хорошо и точно выписаны. Поэтому превращения, происходящие с ними, — неожиданное растворение в пространстве («Чёрная магия», 1935 г.) или исчезновение лица почтенной дамы за букетом фиалок («Большая война», 1964 г.) — вполне соответствуют ещё одной идее сюрреализма, идее «промежуточности». Литераторы изобретали «промежуточные слова», вроде «облаколенопреклонение». У Магритта в «Красной модели» (1935 г.) на землю перед деревянной стеной аккуратно поставлена пара ботинок-ног. Тщательно выписаны десять пальцев и даже прожилки на коже стоп. Но на месте лодыжек (здесь художник и завершает «ноги») — шнуровка, а сами они полые. Картины Магритта — интеллектуальные игры, подчас очень жёсткие, посредством которых он пытался вызвать изумление у зрителя, заставить его заметить странности, скрытые в упорядоченном и незыблемом, на взгляд обывателя, укладе жизни.
В отличие от Магритта «промежуточные образы» другого мэтра сюрреализма, испанского художника Хоана Миро, часто теряют конкретные, реальные признаки. Впрочем, искусство Миро так многогранно, что его нельзя отнести только к сюрреализму.
Символом же движения стало творчество испанского художника Сальвадора Дали.
Сальвадор Дали (1904–1989)
Трудно назвать другого художника, о котором слагалось бы такое количество мифов, как о Дали. Пожалуй, сам он считал существование на публике ещё одной гранью творчества и потому постоянно провоцировал скандальный интерес к своей особе. Но сегодня ясно, что этот универсальный мастер — живописец, график, скульптор, писатель, поэт, сценарист — действительно занимает уникальное место в художественной культуре XX в.
Сальвадор Фелипе Хасинто Дали родился в городе Фигерас, на северо-востоке Испании, в семье нотариуса. Он рано начал рисовать и мечтал иметь собственную мастерскую. В его распоряжение отдали бывшую прачечную на чердаке, где юный художник устроил рабочий стол прямо в ванне. «Многое из того, что я сделал после, я задумал и даже испробовал в той первой мастерской», — утверждал Дали. И действительно, на протяжении всей жизни он черпал образы в ярких воспоминаниях детства. Так, почти лишённый растительности пейзаж Кадакеса — небольшого средиземноморского посёлка, где мальчиком проводил школьные каникулы и куда потом приезжал постоянно, — стал фоном многих живописных произведений (зрителям этот ландшафт казался фантастическим).
Уже в 1918 г. Дали представил две работы на выставке художников в Фигерасе. Он страстно увлекался импрессионизмом, затем кубизмом, футуризмом, лихорадочно выхватывая сведения о новостях в искусстве из парижских журналов. Но при этом в отличие от многих представителей авангарда всегда почитал классиков и не стремился никого ниспровергать.
Поступив в 1922 г. в мадридскую Королевскую академию изящных искусств Сан-Фернандо, Дали сблизился с поэтом Федерико Гарсия Лоркой и Луисом Буньюэлем — в будущем знаменитым кинорежиссёром. Эта юношеская дружба трёх выдающихся художников Испании значительно повлияла на их творчество. Воздействие Лорки определило дальнейший выбор Дали. Шаг за шагом «приверженец точности» Дали, уверенный во всемогуществе Разума, погружался в «поэтическую Вселенную» Лорки, провозглашавшего присутствие в мире неподвластной определению Тайны.
Из академии Дали был исключён в 1926 г. за дерзкое поведение. Но к тому времени уже состоялась его первая персональная выставка в Барселоне, короткая поездка в Париж, знакомство с Пикассо. Имя и работы Дали привлекли к себе пристальное внимание в художественных кругах.
В 1928 г. Дали вместе с Буньюэлем написали сценарий, а затем поставили фильм «Андалузский пёс»[189].
Картина стала сюрреалистическим манифестом в кино и вызвала скандальную реакцию у критики и публики (как, впрочем, и следующий их совместный фильм — «Золотой век», 1930 г.). На экране появлялись мёртвый осел на рояле, разрезаемый бритвой глаз, морские ежи под мышками у девушки и т. д., и зрителям приходилось ломать голову над немыслимой логикой совмещения.
Когда в 1928 г. в Париже художник познакомился с Андре Бретоном и Полем Элюаром, сюрреализм переживал первый кризис. Тем не менее Дали присоединился к группе, и очень скоро его имя в сознании публики стало олицетворением сюрреализма.
В 1929 г. Дали соединил свою судьбу с Элен Элюар (урождённой Еленой Дьяконовой, бывшей женой Поля Элюара). У неё было прозвище Гала (франц. «праздник»). Она стала постоянной моделью художника, его праздником, его музой. Этим же годом помечены первые сюрреалистические полотна Дали. Обычно в них на фоне пустынного ландшафта возникали фантастические видения, растекающиеся или разрушающиеся формы которых выписаны художником не как туманные миражи, а абсолютно чётко. Его творческий почерк определился окончательно.
Каждая картина становилась своеобразным интеллектуальным ребусом. На одном из самых известных полотен XX в. — «Постоянство памяти» (1931 г.) — мягкие, словно расплавленные циферблаты часов свисают с голой ветки оливы, с непонятного происхождения кубической плиты, с некоего существа, похожего и на лицо, и на улитку без раковины. Каждую деталь можно рассматривать самостоятельно, а все вместе они создают магически загадочную картину.
И в этой и в других работах, таких, как «Частичная галлюцинация: шесть портретов Ленина на фортепьяно» (1931 г.), «Мягкая конструкция с варёными бобами: предчувствие гражданской войны в Испании» (1936 г.), «Пылающий жираф» (1936 г.), «Сон, вызванный полётом пчелы вокруг граната, за секунду до пробуждения» (1944 г.), прочитывается чёткость и абсолютная продуманность композиционного и колористического строя. Совмещение реальности и бредовой фантазии как бы конструировалось, а не рождалось вдруг, по воле случая.
В 30-х гг. Дали много путешествовал — ездил в Лондон, Париж, Вену, Италию, США. С его прибытием в Америку страну охватила «сюрреалистическая лихорадка». В честь Дали устраивались сюрреалистические балы с маскарадами, на которых гости появлялись в костюмах, словно бы вдохновлённых фантазией художника, — экстравагантных, провоцирующих, забавных.
Два существа, изображённые художником с отвращением и насмешкой, изящно пользуясь столовыми приборами, «питаются» друг другом. По словам Дали, они «воплощают пафос гражданской войны».
Балы и выставки с успехом проходили и в Европе. Дали предлагал потрясённым зрителям не только картины, но и сюрреалистические предметы: ножи с зеркальцами, калейдоскопические очки для автомобилистов, следующих скучными и однообразными маршрутами, туфли на пружинках и т. д. Успех принёс богатство. Avida dollars («жажду долларов») — такую анаграмму[190] имени Salvador Dali составил Андре Бретон, рассорившись с художником. На самом деле Дали не лукавил, когда однажды обмолвился: «Я понятия не имею, богат я или беден. Всем распоряжается жена. А для меня деньги — мистика». Причину же исключения его из группы сюрреалистов (это произошло в 1938 г.) следует искать в другом. Культ индивидуализма, который всегда проповедовал Дали, заставлял его разрушать любые групповые устои, действовать вразрез с любой идеологией — художественной или политической.
В 1940 г. Дали на целых восемь лет обосновался в Америке. Он, как всегда, очень много работал: сотрудничал с кинорежиссёром Альфредом Хичкоком, делал иллюстрации к книгам, декорации к балетам, спектаклям, писал, рисовал и выставлял свои работы.
В американский период художник приступил к циклу картин на религиозную тематику. «Искушение Святого Антония» (1946 г.), «Мадонна порта Льигат[191]» (1949 г.), «Открытие Америки Христофором Колумбом» (1959 г.) и другие полотна создали ему славу «католического живописца». Сам он говорил, что в католической религии его пленило «редкое совершенство замысла». В 1949 г. Дали даже удостоился аудиенции у Папы Римского Пия XII (позже его приглашал в Ватикан и Папа Иоанн XXIII). Но при этом художник внимательно следил и за достижениями научной мысли. Он написал «Атомную Леду» (1949 г.) и «Атомистический крест» (1952 г.), как бы объявляя о множественности своих интересов, о возможности разных путей в попытках проникнуть в тайны Вселенной.
После войны, в 1948 г., вернувшись в Испанию и поселившись в родном Фигерасе, Дали ездил в Америку с выставками и лекциями. Европа также с неубывающим интересом следила за его творчеством (он часто приезжал в Париж). Дали всерьёз увлёкся экспериментами с фотографией, голографией, сочинил оперу (для этого на седьмом десятке ему пришлось осваивать нотную грамоту), написал трагедию на французском языке.
В центре креста, составленного из деталей атомного реактора, Дали написал ломоть хлеба — символ Тела Христова в таинстве причащения. Тем самым художник провозглашал возможность слияния научных открытий с религиозными истинами.
В Фигерасе в здании муниципального театра, большая часть которого стояла в руинах со времён гражданской войны, Дали сотворил свой Театр-музей. Здесь выставлены не только картины, но и «Дождливое такси» (старый «кадиллак», в котором «идёт дождь», если опустить монету), и розовая софа в форме губ американской актрисы Мей Уэст, и другие экспонаты.
Полотно наполнено излюбленной символикой Дали, знакомыми образами. Это изображение Гала в виде Богоматери на хоругви, шесты-пики в руках у юношей, как в «Сдаче Бреды» Диего Всласкеса, и т. д.
В 1979 г. Дали избрали во Французскую академию. Высшим испанским орденом — Большим крестом Карлоса III — Дали был награждён в трагический для него год: в 1982 г. умерла Гала. Роль гениального безумца сделалась не под силу осиротевшему художнику, и с тех пор до конца дней он жил затворником.
Хоан Миро (1893–1983)
«Самым красивым пером на шляпе сюрреализма» назвал испанского художника Хоана Миро основатель течения Андре Бретон.
Миро родился в столице Каталонии Барселоне. Отец его был ремесленником — часовщиком и золотых дел мастером, а сына он мечтал видеть бухгалтером. Однако единственным предметом, который увлёк Миро в общеобразовательной школе, стало рисование. Он упросил отца позволить ему учиться в школе ремёсел, а затем в художественной.
Кипящая культурная жизнь Барселоны пробудила у молодого художника интерес к современным открытиям в изобразительном искусстве. И как это часто случается в начале творческого пути, в поисках собственного художественного языка он колебался от вполне реалистической манеры до усвоения приёмов живописи Сезанна, Ван Гога, Матисса, экспрессионизма и кубизма. В 1918 г. в Барселоне состоялась первая персональная выставка двадцатипятилетнего художника.
В 1919 г. Миро удалось осуществить свою мечту — он приехал в Париж, который покорил его, как и многих других художников. В апреле 1921 г. здесь прошла персональная выставка Миро, поддержанная знаменитым земляком — Пабло Пикассо, который приобрёл его «Испанскую танцовщицу» (1921 г.).
К 1924 г. — тогда художник работал в Париже — в творчестве Миро произошла существенная перемена. Он страстно увлёкся живописным автоматизмом. Два полотна 1923–1924 гг., которые Миро привёз в Париж из испанской провинции (из местечка Монтройч, где он часто проводил время в детстве и куда на протяжении всей жизни ездил отдыхать и работать), ознаменовали собой начало нового этапа. Первая из этих картин — «Вспаханное поле» — ещё населена узнаваемыми «персонажами»: улитка, рыбка, кролик, дерево с наростом-ухом на стволе и кроной-глазком. А вот в полотне «Каталонский пейзаж. Охотник» язык Миро обретает черты тайнописи. Пространство поделено волнистой границей по горизонтали лишь на две цветовые зоны, в которых «плавают» разноцветные и разновеликие геометрические фигурки, вспыхивают язычки пламени. Тончайшими нитями ассоциаций и намёков объединяются геометрические фигуры, магические знаки и символы человеческой культуры: лестница, связующая небо и землю, солнце и луна как противостояние мужского и женского начал. В этот «хор» вливается слово.
Буквы, слова, надписи прочно вошли в живописный словарь Миро. Подчас прихотливо бегущие, кудрявые строчки становились, наряду с линией, основным выразительным средством, как в картинах-поэмах 1925 г. «Ах, это один из тех, кто всё это сделал», «Звёзды и улитка». Такие пристрастия иногда приписывают дружбе Миро со многими поэтами.
Миро был официально принят в группу сюрреалистов в 1924 г. С 1925 г. ежегодно и уже с неизменным успехом проходили его персональные выставки, но и в совместных мероприятиях сюрреалистов Миро участвовал охотно. В его картинах появлялись странные формы, похожие на амёбы, которые витали в пустом пространстве, двоились, менялись, растворялись…
Поездки в Монтройч в 1926–1927 гг. привнесли новую ноту в живопись Миро. Картины стали менее загадочны, в их наивности обнаружился тонкий лиризм. Так, в «Собаке, лающей на луну» (1926 г.) художник решительно проводит неровную границу между коричневой землёй и чёрным ночным небом, на котором висит прелестная белая луна. Её-то и пытается «достать» собака. И как воплощение мечты — с земли на небо устремилась цветная лесенка-трап.
Ещё одно путешествие, на этот раз в Голландию. Посещение её музеев одарило Миро новой темой — в своей яркой, упрощённой, линеарной манере он создал несколько изящных вариаций на темы классических полотен — «Голландский интерьер» (1928 г.), «Портрет миссис Миллс (по мотивам Констебля)» (1929 г.).
Однако сразу же вслед за этим Миро резко изменил свою технику и четыре года, с 1929 по 1933 г., экспериментировал в «картинах-объектах». Он делал их из обрывков старых бумаг, обломков и отбросов как грубые пародии на самого себя. Ему было необходимо расширить рамки своих возможностей.
Во второй половине 30-х гг. в работах Миро исчезла обычная для него мирная интонация. В предчувствии трагических событий, а затем и с началом гражданской войны в Испании сознание художника переполнилось оскаленными монстрами, отталкивающими личинами. Все они, вопящие, корчащиеся, угрожающие и страдающие, воплощались в его работах. Только общение с природой (почти год, с августа 1939 по май 1940 г., Миро провёл на море) постепенно исцелило его от страхов и кошмаров. Он вновь обрёл способность улыбаться миру. Птицы, созвездия, женщины населили его картины. Конечно, речь идёт об образах-знаках, сделанных гибкими линиями, цветными кружочками, бантиками и звёздами, как в картине «Поэтесса» (1940 г.).
Волнистые линии и выразительные пятна-кляксы подчас воспринимаются как абстрактные элементы композиции, но Миро всегда опровергал такое понимание (вернее, непонимание) своего творчества.
«Для меня форма никогда не бывает абстрактной, — говорил художник. — Она всегда — звезда, человек или ещё что-нибудь».
После войны, продолжая свои живописные фантазии, Миро много внимания и сил уделил керамике, литографии, гравюре на меди, скульптуре, прикладному искусству. Он работал над панно для здания ЮНЕСКО[192].
Большие выставки художника проходили в крупнейших галереях многих культурных центров мира. Миро — признанный мастер, имя его прочно связано с сюрреализмом. Однако Хоан Миро, несомненно, создал свой собственный стиль — праздничный, наивный и ироничный, способный на волшебные преображения и открытия и при этом полный доброй надежды.
Абстрактный экспрессионизм
Абстрактный экспрессионизм (другое название — нью-йоркская школа) сформировался на Американском континенте. С началом Второй мировой войны в США эмигрировали многие звёзды европейского авангарда (Пит Мондриан, Макс Эрнст, Андре Бретон, Сальвадор Дали и др.), что не могло не отразиться на общей художественной обстановке.
Один из основателей абстрактного экспрессионизма Аршил Горки (1904–1948) познакомился в начале 40-х гг. с прибывшим в Нью-Йорк сюрреалистом Андре Бретоном, с живописью Хоана Миро. Увлёкшись автоматизмом и примитивной символикой Миро, Горки тоже стал населять свои полотна некими плавающими в отвлечённом живописном пространстве фигурками, которые Бретон называл «гибридами» («Печень и гребешок петуха», 1944 г.; «Агония», 1947 г.).
Ещё более смело использовал метод спонтанного автоматизма Джексон Поллок (1912–1956). Он отказался от подрамников и, расстилая холст на полу, беспорядочно набрызгивал на него краску из тюбиков или банок. Такую технику назвали дриппинг, что в переводе с английского значит «капающий».
Дриппинг стал одним из методов живописи действия (или живописи жеста).
«Живопись действия» отвергала традиционно окрашенную поверхность картины. Краска появлялась на полотне или на бумаге как след свободного жеста, произвольного движения руки. Считалось, что любое бессознательное действие есть отражение характера и психологического состояния художника, и именно в этом заключается смысл изображения.
Однако в полотнах Поллока, как бы ни были они густо «заляпаны», чувствуется забота о декоративном распределении красок, о сочетаемости пятен, а значит, контроль со стороны автора, сознательность построения композиции.
Один из характерных признаков абстрактного экспрессионизма — крупный масштаб работ (некоторые холсты более пяти метров в длину). Марк Ротко (1903–1970) также создавал «монументальные» полотна, но, в отличие от «живописцев действия», закрашивал их большими цветными плоскостями. Иногда он оставлял между ними не покрытые краской участки, полагая, что это должно возбудить воображение зрителя.
Произведения Барнетта Ньюмана (1905–1970) обычно строились на контрасте вертикальной цветной полосы и обширного яркого поля. Создавая их, художник помимо соотношения между «лентой» и общим красочным фоном учитывал и соразмерность всей картины в целом с масштабом стены, на которой она будет висеть. Таким образом стирались границы между живописью и реальным пространством. Сам Ньюман считал свои работы не просто формальными упражнениями, а вкладывал в них особый смысл и давал соответствующие названия.
Фрэнк Стелла (родился в 1936 г.) много экспериментировал с формой полотен. Срезая утлы и, по сути, превращая картины в многоугольники, он покрывал их цветными полосами. Геометрическая декоративность в его работах стала самодовлеющей.
К 70-м гг. абстрактный экспрессионизм как направление прекратил своё существование.
Ташизм (от франц. tache — «пятно») — французский вариант абстрактного экспрессионизма. Термин «ташизм», введённый в обиход в 1954 г. одним из критиков, первоначально носил негативный оттенок. Сами представители этого движения называли его «лирическая абстракция» или «живопись действия». Время расцвета ташизма — 1950–1955 гг.; главным его пропагандистом и идеологом был критик Шарль Эстьен. Темпераментная живопись ташистов — резкие мазки и брызги ярких красок, зачастую на сером сумеречном фоне, — противостояла строго геометрическому (во вкусе Пита Мондриана) варианту абстракционизма, господствовавшему в те годы на европейском художественном рынке. Вместе с тем ташизм достаточно далёк и от грубого автоматизма метода Поллока. Как всей французской культуре, ему присуши рациональное начало и чувство живой формы. Красочные разводы на ташистских полотнах напоминают текст чужого алфавита, который непонятен, но всё же хранит некую вполне конкретную информацию. Эта черта ташизма предвосхитила будущее появление концептуального искусства.
Оп-арт (сокращение от англ. optical art — «оптическое искусство») — интернациональное течение в абстракционизме конца 50-х и 60-х гг. Первая выставка состоялась в 1961 г. в Загребе; само же название «оп-арт» было придумано три года спустя Уильямом К. Сайтсом — одним из организаторов нью-йоркской выставки «Чуткий глаз» (1965 г.).
Живопись оп-арта — композиции из однородных по форме, но разноцветных линий и пятен, располагаемых в определённом порядке. Обыгрывая цветовые контрасты, соседство выпуклых и вогнутых форм, сплетая замысловатый узор на основе различимых невооружённым глазом штрихов и точек, оп-художник создаёт на холсте подвижное цветовое пространство. Иногда благодаря всевозможным спецэффектам — подвижным прожекторам, линзам, зеркалам — сам зритель оказывается погружённым в такую иллюзорную красочную среду (павильон «Калейдоскоп» на международной выставке «Экспо-67» в Монреале).
Декоративная живость «оптического искусства» вызвала интерес к нему в художественной промышленности, дизайне, высокой моде. Новации оп-арта применяются и в архитектуре. Так, в 70-х гг. Виктор Вазарелли (родился в 1908 г.) оформил здания парижского пригорода Кретей.
Поп-арт
Термин «поп-арт» (англ. pop art, сокращение от popular art — «популярное, общедоступное искусство»), как и само направление, родился в кругу английских художников «Независимой группы» Института современного искусства в Лондоне в середине 50-х гг. XX столетия. На их выставках «Коллажи и объекты» (1954 г.), «Человек, машина и движение» (1955 г.), «Это — завтра» (1956 г.) обнаружились основные мотивы и истоки поп-арта, такие, как комиксы с их серийностью и упрощённым рисунком, броская и яркая коммерческая реклама.
Поп-арт сразу же получил известность за океаном и очень скоро стал символом американского искусства. Уже в 1955 г. на «Фестивале двух миров» в Сполетто (Италия) демонстрировалась кровать с подушкой и одеялом, выкрашенными масляной краской, — произведение американца Роберта Раушенберга (родился в 1925 г), вызвавшее взрыв негодования зрителей.
В экспозициях поп-арта мог быть выставлен любой знакомый зрителю предмет: мусорное ведро, недоеденный бутерброд, чучело курицы. Самым известным произведением и своего рода визитной карточкой поп-арта стала натуральная консервная банка с томатным супом. Его автор, американец Энди Уорхолл (1928–1987), говорил: «Почему вы думаете, что холм или дерево красивее, чем газовый насос? Только потому, что для вас это привычная условность. Я привлекаю внимание к абстрактным свойствам вещей». Уорхолл, открещиваясь от высокого искусства, назвал свою мастерскую «фэктори» — «фабрика» (она и находилась в помещении бывшей фабрики). Всё это очень напоминало весёлые издёвки дадаистов (поп-арт тоже ироничен и весел). Но дадаисты дразнили сытых буржуа и совсем не рассчитывали на материальный успех, а американские представители поп-арта сразу же получили мощную финансовую поддержку. Их работы часто занимали верхние строчки отчётов о продажах современного искусства.
Поп-арт в отличие от дада утверждался в ином времени, когда средства массовой информации превратились в один из важнейших факторов, влияющих на культуру и искусство. Информация стала доступна каждому. А искусство оставалось достоянием лишь избранных ценителей. Поп-арт хорошо прочувствовал потребность в новом, общедоступном искусстве. Он пользовался узнаваемыми понятиями и предметами.
Приводился такой пример: холодильник, установленный на сейфе в помещении склада, и эта же комбинация в выставочном зале воспринимаются зрителем совершенно по-разному. В последнем случае в сознании срабатывает фактор «музеефикации» — иного отношения из-за невольного желания понять то, что тебе предлагают увидеть. Повседневные предметы, по идее, должны вызывать иное, более внимательное отношение к ним зрителя, если находятся в особом пространстве. С этой же целью использовался и другой «магический» приём: какое-либо изображение повторялось бесконечное число раз. Так, Уорхолл «тиражировал» изображение бутылки кока-колы, лицо киноактрисы Мерилин Монро на огромных щитах, напоминающих рекламные. Магия подобных работ заключается в том, что любой объект, привлёкший внимание художника, становится при таком подходе обыденным, лег ко «читаемым», доступным к потреблению (в данном случае интеллектуальному и эмоциональному). С другой стороны, подобный «серийный подход» отражает стремление массового сознания к созданию идолов, кумиров.
Поп-арт различен по стилистике. К примеру, Том Вессельман (родился в 1931 г.) использовал сплошные, ровные цветовые пятна, а Рой Лихтенштейн (родился в 1928 г.) свои живописные изображения уподоблял газетной печати, тщательно воспроизводя зёрна растра. Но для всех работ характерны большой масштаб, чёткий, яркий рисунок. И в каких бы превращениях не представало перед зрителем произведение поп-арта (будь то картина, слепок с человеческого тела или «готовый предмет»), в нём всегда читается программная идея — расширение понятия искусства за пределы собственно художественного рода деятельности.
Поп-арт оказал огромное влияние на развитие современного искусства, его традиции сохраняются и в настоящее время.
Термин «бедное искусство» (итал. arte povera) ввёл в 1967 г. итальянский критик Джермано Челант. Произведения мастеров этого течения внешне напоминают абстрактные скульптуры, но здесь главный акцент делается не на формах, а на материалах. В дереве или бронзе, цементе или войлоке мастер «бедного искусства» видит не сырьё, а образ: обыгрывая чисто физические качества вещей, он отрекается от своей личности — и одновременно отождествляет себя с творящей Природой.
Объединение «Новые реалисты» было основано в 1960 г. в Париже критиком Пьером Рестани, который собрал вокруг себя группу художников и скульпторов. В начале 60-х гг. они овладели вниманием публики, но после 1963 г. активность группы пошла на убыль, и в 70-х гг. она распалась.
Подобно поп-арту, «новый реализм» — это обращение к миру конкретных предметов в противовес абстрактному искусству. Но парижским художникам была чужда «серийность» произведении поп-арта. Они отстаивали неповторимость и художественную выразительность привычных вещей, представляя их в полном отрыве от их назначения, естественной среды, а часто и в деформированном виде. Таковы ассамбляжи (композиции из случайно собранных предметов) Армана (Арманд Фернандес, родился в 1928 г.), коллажи из разорванных афиш Жана де ла Вьегле (родился в 1926 г.), автомобили, сплющенные прессом в компактные блоки Сезара (Сезар Бальдашини, родился в 1921 г.).
Существенная особенность культуры авангарда — отрицание границы между искусством и жизнью. Поэтому художественным произведением может считаться не только готовый результат работы художника, но и её процесс. Более того, «объектом искусства» становится сам художник: скандально-игровой стиль жизни футуристов, дадаистов, сюрреалистов — неотъемлемая часть соответствующих артистических движений. Наконец, поп-арт объявил искусством буквально всё вокруг. В рамках поп-арта зародился хэппенинг (англ. happening — «происходящее»). Это абсурдное действо, разыгрываемое художниками на публике без определённого сценария. Исход такой акции должно решить участие вовлекаемых в неё случайных прохожих. Человек, бьющий живой курицей по струнам рояля; студенты, облизывающие кузов автомобиля; девица в ванне с фруктовым соком — ещё не самые замысловатые примеры подобных провокационных постановок. Впервые хэппенинг был устроен в 1959 г. в Нью-Йорке Алланом Капроу. Его натолкнул на эту идею опыт абстракциониста Джексона Поллока, который писал свои композиции стоя в центре холста. Капроу тоже ощутил себя художником, создающим картину «изнутри», только «холстом» для него была улица, а «красками» — многообразие характеров и настроений её обитателей. В 60-х гг. хэппенингом занимались Джим Дайн, Рой Лихтенштейн, и Роберт Раушенберг в США, Ив Кляйн (1928–1962) во Франции, Йозеф Бойс (1921–1986 гг.) в Германии. Сходная практика создания парадоксальных ситуаций в Европе получила название флюксус (лат. fluxus — «поток»). В 70-х гг. в культуре концептуализма хэппенинг преобразился в перформанс (англ. performance — «выступление», «представление»). В отличие от стихийных импровизаций шестидесятников «живые картины» перформанса режиссировались и приобретали ритуально-символический подтекст.
Гиперреализм
На выставке гиперреалистов (греческая приставка «гипер» — означает «сверх») зритель может растеряться: написанные краской картины выглядят точь-в-точь как фотографии большого формата. И художники-гиперреалисты вовсе не скрывают своих пристрастий к фототехнике. Более того, возникшее на рубеже 60-70-х гг. в США течение вначале и называлось фотореализмом. Термин «гиперреализм» появился лишь некоторое время спустя (впервые — в одном из отзывов Сальвадора Дали).
Гиперреалисты писали акриловыми красками, благодаря которым поверхность картин приобретала глянец фотоснимка. Работая над композициями, они откровенно пользовались диапроекциями на холсты. Впрочем, само понятие «композиция» как искусство компоновки художественного пространства лишь в самой малой мере применимо к их полотнам, одна из характерных особенностей которых — запланированная «случайность кадрировки».
Гиперреалисты считали, что в отличие от любых других направлений, в том числе и поп-арта, их творчество наиболее доступно для понимания, так как фотографии есть в каждом семейном альбоме. Действительно, их картины стали чрезвычайно популярными, ведь там всё было «как в жизни».
От поп-арта гиперреализм унаследовал использование «чужой» техники и интерес к самым обыденным происшествиям и предметам. При этом почти каждый из гиперреалистов разрабатывал отдельную, привычную для себя тему: один писал портреты, другой — изображения ковбоев, кто-то — светящиеся вывески, кто-то — автомобили и т. д.
Огромные холсты выглядят как рекламные щиты. Панорамы чрезвычайно редки, обычно укрупнённо представлены некие детали. И если многие фотографы, чьим работам присущи образность, эмоциональность, справедливо претендуют на звание художников, то в картинах гиперреалистов нет чувств, переживаний, которые, по их мнению, «способны исказить объект». Мир гиперреалистов, стерильный и бездушный, существует без конфликтов, тревог, радостей. Фотографическая достоверность деталей (обычно выделяемых контрастной светотенью) только подчёркивает холодную отчуждённость изображаемого. Преувеличивая предмет в буквальном смысле слова, художник придаёт мимолётному впечатлению от него вес и солидность, делает его значительным. При этом взгляд зрителя не фокусируется: любая деталь на горизонте очерчена так же резко, как и предмет на первом плане.
Используя акриловые краски и стекловолокно, гиперреалисты создавали свои скульптуры. Если в галерее посетитель случайно заденет одну из них — сидящую или стоящую фигуру, одетую в костюм, шляпу, стоптанные туфли, то вполне может, приняв её за живого человека, попросить прощения. Так велика степень иллюзорности.
В продолжение последней трети XX столетия в жизни США, Японии, а затем и Западной Европы произошли качественные перемены, позволяющие говорить о зарождении нового, постиндустриального общества. В этом обществе на смену проблемам классического, индустриального капитализма пришли другие; одна из них — потеря ориентиров, отсутствие объединяющей общество идеи. Постмодернизм (от лат. post — «после» и modernus — «новый», «современный») — довольно широкое понятие, определяющее в целом состояние западной культуры конца XX в. Это слово зазвучало на исходе 60-х гг., получив окончательное признание в 80-х гг. Одним из первых документов постмодернизма в искусстве стала книга американского архитектора Роберта Вентури «Сложности и противоречия в архитектуре» (1967 г.). Автор видел будущее зодчества в свободном сочетании всех возможных форм. Вентури бросил лозунг: «Мало — это скучно», полемизируя с девизом Людвига Миса ван дер Роэ: «Мало — это много». Чарлз Дженкс, другой теоретик постмодернизма, говорил о нём как о культуре «включающей» (в противоположность «исключающей» культуре авангарда); постмодернизм существует на основе «интеграции различных языков». Таким образом, основное качество постмодернизма — его принципиальная «всеядность», стремление объединить разнородные художественные течения. Во многом постмодернизм напоминает античный эллинизм, маньеризм XVI в. и эклектизм XIX в., ибо он также завершает собой культуру яркой и бурной эпохи, суммирует её достижения, подводит итог. «Звёздным часом» постмодернистской живописи и скульптуры стало начало 80-х гг., когда прошли программные выставки в Базеле (1980 г.) и Амстердаме (1980–1981 гг.). Их участники, художники разных национальностей, называли себя постклассицистами, гиперманьеристами, неотрадиционалистами, мастерами ретро-арта, а также неоэкспрессионистами, «новыми дикими», постреалистами и т. д. Более общим определением новой ситуации в изобразительном искусстве стал термин «трансавангард» (буквально — «сквозь авангард», «по ту сторону авангарда»), введённый итальянским критиком и историком искусства Акилле Бонито Оливой.
Постмодернистской стилизации доступно всё наследие мирового искусства — от первобытных орнаментов (А. Р. Пэнк «Куда идёшь, Германия?», 1984 г.) до различных направлений современного авангарда. Чаще всего художник, безупречно владея академической техникой, вовлекает зрителя в затейливую игру.
Боди-арт (англ. body art — «искусство тела») — художественная практика, в которой материалом служит тело человека. У истоков боди-арта стоял Ив Кляйн, выставлявший в 50-х гг. свои «антропы» — холсты с отпечатками тел раскрашенных им натурщиков. Особую популярность боди-арт приобрёл в перформансах 70-х гг. Человек в контексте этого искусства лишён не просто индивидуальности, но статуса живого существа, превращён в объект концептуалистских игр. Мастера боди-арта демонстрировали зрителям (чаще всего на самих себе) различные возможности тела — дыхание, рост волос; его реакции на температуру, механические воздействия и т. п.
Язык старых мастеров превращается в своеобразную тайнопись, адресованную автором среднеобразованному европейцу или американцу (как правило, неплохо знакомому с шедеврами прошлого хотя бы по репродукциям в популярных изданиях). И зритель в восторге от собственной эрудиции, когда находит, например, у С. Робертса («Жаннет», 1984 г.) черты голландской школы XVII в., у Э. Шмидта («Фигуры в лесу», 1981–1982 гг.) — следы манеры французского живописца Никола Пуссена и т. п. Не менее занятно бывает узнавать в персонажах псевдоисторических композиций своих современников: в работе Марка Тэнси «Триумф нью-йоркской школы» (1984 г.) американские художники изображены в виде генералов, принимающих капитуляцию своих европейских коллег. Или, наоборот, увидеть всем известных государственных мужей недавнего прошлого за столиками затрапезного кафе, как в серии картин «Кафе Германия» (1982–1983 гг.) Йорга Иммендорфа.
Зритель не сразу замечает, что попал в пёструю стихию карнавала, где реальное переплетается с выдуманным, прошлое — с настоящим, а возвышенное — с низменным.
Другие художники-постмодернисты стремились возродить не внешние приметы классического искусства, но его качественную природу — цельность мироощущения, обращение к вечности, жизненную силу. Пользуясь живописным языком авангарда, они воплощали в красках современный вариант мифа о Вселенной. Такие попытки очевидны в трепетных и тревожных композициях итальянцев Сандро Киа («Голубой грот», 1980 г.) и Энцо Кукки («Без названия»); в пластических ребусах картин американца Джулиана Шнабеля («Король деревьев», 1984 г.). В том же русле работали немецкие неоэкспрессионисты, которые искали неожиданную, как бы внечеловеческую точку зрения на мир: Ансельм Кифер добивался этого за счёт головокружительно динамичных ракурсов в сочетании с чёткостью деталей («Суламифь», 1984 г.); Георг Базелитц (настоящая фамилия Керн) просто выставлял свои полотна перевёрнутыми («Мельница горит. Рихардт», 1988 г.).
Кинетическое искусство (от греч. «кинетикос» — «приводящий в движение») — весьма характерное проявление духовной жизни «века скоростей». Оно возникло в 20-х гг. в прямой связи с творчеством футуристов и конструктивистов. «Отцами» кинетизма обычно считают Наума Габо и Ласло Мохой-Надя (1891–1946). В 30-х гг. американский скульптор Александр Колдер ввёл в обиход мобили — лёгкие подвесные конструкции, приходящие в движение при малейшем колебании воздуха. Начиная с 1953 г. швейцарец Жан Тенгие (родился в 1925 г.) создавал кинетические композиции с элементами хэппенинга: творения Тенгие меняют форму и саморазрушаются на глазах у публики (акция «В знак уважения Нью-Йорку», 1960 г.). Механические действа Тенгие получили развитие в «люминодинамических спектаклях» Никола Шоффера (родился в 1912 г.), проходивших в Париже (1961 г.) и Гамбурге (1968 г.).
Начиная с 60-х гг. Нам Чжун Пак (родился в 1932 г.) и другие художники стали пионерами так называемого видео-арта. Это практика манипуляций с изображением на телеэкране путём создания искусственных помех.
Новой стихией современного искусства стала компьютерная техника, применяемая с 50-х гг. в мультипликации, архитектурном и музыкальном творчестве. Первая выставка компьютерной графики состоялась в 1968 г. в лондонском Институте современного искусства.
И всё же, несмотря на абсолютную обыденность сюжетов и кажущуюся простоту изображения, многие гиперреалистические работы проникнуты настроением какого-то напряжённого ожидания, так называемого саспенса (англ. suspens — «беспокойство», «тревога ожидания»). В ещё большей мере эта черта присуща концептуальному искусству.
Концептуализм
Концептуализм (от лат. conceptus — «мысль», «представление») возник в середине 60-х гг. XX в. одновременно в Англии и США и очень скоро сделался ведущим направлением современного искусства. В полемике с торжествовавшим в то время поп-артом, сосредоточенным на предметном мире, концептуалисты утверждали, что единственно достойной задачей художника является создание идей, концепций. Ведь форма может быть выполнена любым ремесленником, но лишь художнику дано придумать её.
На стене в затемнённой комнате высвечивается неоновая строчка: «Пять слов из оранжевого неона».
Так называется произведение американского концептуалиста Джозефа Кошута (родился в 1945 г.), которое, собственно, и состоит из одной этой надписи. Зрителю, если он расположен к размышлению, предлагается вспомнить все свои ощущения от всех неоновых строк, пустых пространств, лёгкого сияния тёплого света. Впрочем, ассоциации могут возникнуть любые. Ни одна из них не навязана и не обязательна, поскольку в концептуализме важно не само изображение, а его значение. Кошут в статье «Искусство после философии» (1969 г.) пояснял, что «физическая оболочка должна быть разрушена», так как «искусство — это сила идеи, а не материала». А значит, произведение концептуализма рождается в тот момент, когда идея автора соединяется с мыслями зрителя по этому поводу. Здесь акцент переносится с произведения искусства на его восприятие. При этом коренным образом меняются отношения художника и зрителя. Они превращаются в соавторов — конечно, в том случае, если зритель примет «условия игры».
Концептуализм — искусство интеллектуальное, во многом ироничное. К тому же это своего рода протест против коммерциализации искусства, ибо его произведения невозможно, да и не имеет смысла, продавать и покупать. По представлениям концептуалистов, от художника не требуется вечных творений. Главное — передать ощущение настоящего времени.
Поскольку в концептуальном искусстве важно не само изображение, а его смысл, иногда оно может вообще отказаться от экспоната, лишь рассказав об идее. Например, к одному из вернисажей была получена телеграмма от художника, который сообщал, что помнит о выставке. Эту телеграмму и демонстрировали зрителям.
Всё же концептуалисты были заинтересованы в сохранении своих идей, поэтому тщательно документировали их. Одним из примеров такого подхода стала широко известная нью-йоркская Выставка-манифест 1969 г., на которой было объявлено, что она состоит из каталога, а «материальное присутствие работ — дополнение к каталогу».
Однако идее совершенно не обязательно замыкаться в выставочном пространстве. Концептуальным объектом (с соответствующими комментариями) может стать пляж, улица, населённый пункт, инженерное сооружение, известный памятник — скульптурный или архитектурный. Зритель, наблюдая за созданием произведения искусства, оказывается его соавтором, а сам процесс становится более важным, чем результат. Этот принцип получил воплощение в так называемом процессуальном искусстве.
Помимо настоящего стула в композицию включены его фотография (слева) и словесное описание (справа).