[489]. Вазари отозвался о ван Хемскерке кратко, но уважительно: «Хороший мастер фигур и пейзажей, создавший во Фландрии много картин и много рисунков для гравюр на меди»[490].
Мартин ван Хемскерк. Автопортрет. 1553
В золотых цепях
Квентин Массейс, Ян Госсарт, Барент ван Орлей, Лукас ван Лейден, Ян ван Скорел, Мартин ван Хемскерк – все они время от времени писали портреты, но никто из них не считал портрет серьезным искусством, ради которого стоило бы изучать по гравюрам произведения итальянских корифеев или ехать в Рим. Однако с современной точки зрения художественное достоинство их портретов подчас выше, нежели качество основной продукции – алтарных и мифологических картин. Есть некая ирония истории в том, что живописцы XVI столетия недооценивали свои возможности и достижения как раз в тех жанрах – не только в портрете, но и в пейзаже, и в бытовой живописи, и в натюрморте, – в которых нидерландский художественный темперамент выражался наиболее свободно[491]. Первым, кто преодолел традиционное пренебрежение к портрету и сделал в этом жанре головокружительную карьеру, был Антонис Мор ван Дасхорт, утрехтский ученик ван Скорела, известный также как Антонио Моро (испанский вариант имени).
Его дар портретиста – открытие епископа Аррасского Антуана де Гранвеллы, чей портрет Мор написал в 1549 году, сразу по переезде из Антверпена в Брюссель. В Брюсселе находился портрет епископа, созданный годом ранее Тицианом[492]. Схема портрета работы Мора очень близка к тициановской. Нет сомнений, что этот портрет был задуман заказчиком как испытание мастерства Антониса. Вероятно, Карл V или принц Филипп просили епископа, большого знатока искусства, найти мастера на должность придворного художника, который мог бы писать парадные портреты в манере Тициана. По ходатайству де Гранвеллы Антониса принимают на службу к императору, и он начинает разъезжать от двора ко двору как главный портретист Европы.
В Риме Мор пишет портреты будущего императора Максимилиана II и его жены. В Лиссабоне – невесту принца Филиппа и портреты королевской четы. В Лондоне по случаю бракосочетания Филиппа и сорокалетней Марии Тюдор Антонис создает знаменитый портрет королевы[493]: «Кровавая Мэри» сидит вполоборота в кресле, обитом красным бархатом, и держит алую гвоздику – знак обручения, – глядя на зрителя с вымученной приветливостью. На пальце у нее кольцо, подаренное Филиппом II. За этот портрет королева платит Антонису сто фунтов стерлингов, дарит ему золотую цепь, назначает годовое жалованье сто фунтов и посвящает «Энтони» в рыцари. Новоиспеченный рыцарь изготовляет копии головы королевы с этого портрета и раздаривает их высокопоставленным лицам в Лондоне и Брюсселе. За одну из них, преподнесенную императору, он получает тысячу гульденов[494].
Антонис Мор. Портрет епископа Антуана де Гранвеллы. 1549
После заключения Като-Камбрезийского мира Мор едет в Испанию. Окруженный высокими почестями и находясь в дружеских отношениях с Филиппом II, он пишет портреты короля и знатных особ, но через год уезжает в родной Утрехт, ибо инквизиция заподозрила, что он склоняет Филиппа II к терпимости в нидерландских делах. Король шлет ему письма с приглашением вернуться ко двору, но художник уклоняется. Герцог Альба, явившись в Нидерланды, прячет письма короля и, зачислив Антониса в свой штат, заставляет его писать с натуры всех своих любовниц. В качестве вознаграждения герцог устраивает зятя художника на место сборщика податей, приносившее огромные доходы. Переехав в 1568 году в Антверпен, Антонис Мор зажил очень широко; нередко он приезжал в Брюссель в сопровождении многочисленной конной свиты.
В чем секрет его ошеломляющего успеха?
«Он удивительно умел обольщать глаз зрителя своими красками, так как обладал способностью до того близко подходить во всем к природе, что это вызывало изумление», – переписал ван Мандер из «Жизнеописаний» Вазари[495]. И верно, в техническом отношении живопись Антониса Мора выше всего, что мог бы сделать любой нидерландский мастер, который осмелился бы соперничать с ним в области портрета, будь то Виллем Кей, его племянник Адриан Томас Кей или Франс Поурбус Старший (все трое работали в Антверпене). Нет равных Мору в умении соединить нидерландскую тщательность и плавность письма с венецианским богатством цвета и валеров. Очень тонко выписывая детали, он не сводит общий эффект к их педантичному перечислению или к наслаждению иллюзорно переданными поверхностями. Объемы в его портретах окутаны деликатной игрой светотени, которая смягчает отчетливость рисунка и приближает их восприятие к восприятию реальных объектов. Открытые части тела он писал более живыми тонами, чем та коричневатая гамма, которой довольствовались его современники[496]. Но этих объяснений успеха его живописи еще недостаточно.
Двор Габсбургов, при котором благодаря рекомендации де Гранвеллы расцвел талант Мора, был средой, в которой идея имперского достоинства постоянно требовала наглядных подтверждений. К тому моменту, когда там появился Мор, испанцы благодаря портретам Тициана поняли, что ни слово, ни музыка не могут сравниться с живописью в прославлении коронованных особ и их приближенных. Однако Тициан жил слишком далеко и был загружен заказами Филиппа II на религиозные картины и «поэзии». Появление при испанском дворе статного и красноречивого живописца, умевшего подражать Тициану и готового писать только портреты, пришлось как нельзя более кстати.
Антонис Мор. Портрет Марии Тюдор. 1554
Но самая важная причина успеха Мора в том, что стиль его портретов идеально вписался в этикет испанского двора. На портрете де Гранвеллы кисти Тициана, сыгравшем столь важную роль в карьере Антониса, стоящая модель изображена в натуральную величину и силуэт ее срезан рамой на уровне пальцев опущенной руки. Эта схема стала канонической в парадных портретах Мора.
Как? на чем? в какой обуви стоит модель? – вся эта скучная проза попросту перестает существовать. Ясной и твердой опорой фигуре, данной вполоборота, служит реальная вещь – рама, а не иллюзорное изображение пола. Рука не просто опущена: касаясь рамы, она укрепляет силуэт. Пространство картины обособляется от зрителя. Воображаемая возможность взаимодействия между моделью и зрителем пресекается. Модель становится предметом чистого созерцания. Она как бы приподнимается на невидимых котурнах. Такой портрет энергично возносит изображенную персону над жизнью. Дополним эту схему высокомерным поворотом лица к зрителю с выражением невозмутимой величавости, скупостью жестов, немногочисленностью аксессуаров и сдержанностью цвета – и портрет превращается из документа в монумент. Таким подобает быть королю, властвующему половиной мира. Таковы на портретах Мора епископ де Гранвелла, герцог Альба, принц Вильгельм Оранский, Маргарита Пармская. Нынешнего зрителя, которому нет дела до старинных этикетных условностей, их недоверчивая замкнутость интригует, побуждая его подыскивать психологические легенды для каждого из этих вершителей судеб тогдашнего мира.
Антонис Мор. Портрет герцога Альба. 1549
Антонис Мор. Портрет Маргариты Пармской. Ок. 1562
Антонис Мор. Портрет принца Вильгельма Оранского. Ок. 1555–1556
Автопортретом 1558 года Мор, кажется, хочет подтвердить истинность известного суждения Леонардо о преимуществах профессии живописца. Схема соответствует вышеописанному канону, но фигура немного смещена влево, чтобы дать место мольберту, на котором стоит подготовленная к живописи доска. К ней пришпилен картеллино с греческим (!) дифирамбом Лампсониуса: «О боже, чье это изображение? Лучшего из живописцев, того, кто, превосходя Апеллеса, художников древних и современных, изобразил себя, глядя в зеркало из металла. О благородный художник! Моро изображен тут! Подожди, он заговорит!»[497] Благородный художник собирается писать ваш портрет. Он одет так, словно явился к вам в королевские покои. В левой руке зажаты палитра и кисти. Он оглядывает вас внимательным и вежливым взором. Правая рука медлит взять кисть.
Антонис Мор. Автопортрет. 1558
Этот тонкий штрих имеет прямое отношение к методу его работы. Ван Мандер рассказывает, что, когда Антонио Моро решил написать портрет знаменитого нумизмата Губерта Голца, он не раз заставлял того приходить к нему по утрам, но, не приступая к делу, отпускал после хорошего завтрака домой. Наконец при очередной встрече он «не более как в час или вообще в самое короткое время сделал его портрет, который был удивительно хорошо написан и очень похож, потому что в его уме уже раньше успели запечатлеться истинные черты лица Голца»[498].
Вечери амстердамских стрелков
Созданным Антонисом Мором образам сильных мира сего противостоят в нидерландской портретной живописи XVI века голландские групповые портреты стрелков, добровольно объединявшихся в корпорации гражданской самообороны. От исполнителей таких картин не требовалось ничего большего, кроме соединения на одной доске некоторого числа индивидуальных портретов, лишь бы каждый персонаж был похож на самого себя. Прототипами портретов стрелковых корпораций были изображения иоаннитов на картинах Гертгена тот Синт Янса и Яна ван Скорела. Это неудивительно: купцов и ремесленников, готовых в минуту опасности взяться за арбалеты, аркебузы и мушкеты, в этическом плане сближал с госпитальерами принцип братской солидарности во имя защиты ближних. Глядя на портреты отцов и дедов, потомки должны были брать пример с тех, кто самоотверженно защищал родной город. Большинство этих крупноформатных картин по сей день темнеет на стенах бывших постоялых дворов, где проходили собрания стрелков.