Formae non sunt pulchrae nisi ex intentionibus particularibus et ex conjunctione earum inter se… Ex conjunctione quoque plurium intentionum formarum visibilium ad invicem et non solum ex ipsis intentionibus (particularibus) visibilium fit pulchritudo in visu.
Формы прекрасны только в силу наличия особых аспектов вещи и их взаимного единения… Из взаимного соединения множества зримых особенностей видимых форм, а не только из простого наличия (особых) зримых аспектов, рождается красота видения.
Исходя из такого рода предпосылок, Витело стремится определить объективные условия, найти те аспекты объекта, благодаря которым видимые формы становятся приятными. Существуют простые параметры вещей, такие, например, как величина, magnitudo (луна красивее звезд), figura (очертание, рисунок формы), непрерывность (например, при взгляде на зеленеющий простор), прерывность (множество небесных светил или зажженных свечей), шероховатость или гладкость (planities) тела, на которое падает свет, тень, которая смягчает слишком яркие световые пятна и создает игру оттенков (например, на хвосте павлина). Существуют также сложные критерии, когда с приятным цветом соединяется игра пропорций, так что различные факторы, сочетаясь между собой, придают объекту новую и более яркую красоту.
Далее Витело провозглашает два чрезвычайно важных постулата. Прежде всего он говорит об определенной относительности вкуса, который зависит от времени и страны. Каждая внешняя особенность того или иного созданного человеком предмета отражает некий тип соразмерности (convenientia). Эти типы разнятся, как разнятся и человеческие привычки и индивидуальные эстетические суждения (sicut unicuique suus proprius mos est, sic et propria aestimatio pulchritudinis accidit unicuique). Во-вторых, Витело заостряет внимание на субъективном моменте как способе точной оценки чувственно воспринимаемых предметов и эстетического наслаждения ими. Существуют такие предметы, которые следует рассматривать издалека – при этом, например, скрадываются какие-то уродливые пятна. Другие предметы (например, миниатюры) лучше рассматривать вблизи, чтобы различить все оттенки, все intentiones subtiles (утонченные замыслы), lineatio decens (изящное проведение линий), ordinatio partium venusta (красивое упорядочение частей).
Таким образом, удаленность и близость (remotio et approximatio) являются двумя существенными условиями правильного эстетического видения. Большое значение имеет и ось зрительного восприятия, благодаря которой предметы выглядят иначе, если на них смотреть ex obliquo(со стороны).
7.4. Эстетическое видение св. Фомы
Нет нужды лишний раз подчеркивать значение рассмотренных постулатов. Именно с учетом этих теорий мы сможем лучше понять сочинения св. Фомы, которые, хотя и менее четко разработаны, отражают, вне всякого сомнения, ту же самую атмосферу. Трактат Витело относится к 1270 году, в то время как «Сумма теологии» была начата в 1266 году и завершена в 1273-м – оба исследования приходятся на один и тот же период, затрагивают сходные проблемы и трактуют их в соответствии с уровнем знания своей эпохи.
Обращаясь к эстетическим понятиям, унаследованным от Альберта Великого, Фома сосредотачивается на проблеме субъективного восприятия красоты. Вспомним, что Альберт Великий, говоря о том, как субстанциальная форма изливает свое сияние на соразмерные части материи, понимал это сияние (resplendentia) как строго объективное свойство, как некое онтологическое сияние, которое существует даже тогда, когда его никто не постигает (etiamsi a nullo cognoscatur). Смысл красоты заключается именно в этом сиянии упорядочивающего начала, озаряющем упорядочиваемое многообразие. Подспудно признавая, что прекрасное относится к трансцендентным свойствам{28}, Аквинат в то же время разрабатывает такое определение красоты, которое своей новизной превосходит определение его учителя. Констатировав совпадения и различия между pulchrum и bonum, св. Фома уточняет:
Nam bonum proprie respicit appetitum: est enim bonum quod omnia appetunt. Et ideo habet rationem finis, nam appetitus est quasi quidam motus ad rem. Pulchrum autem respicit vim cognoscitivam: pulchra enim dicuntur quae visa placent. Unde pulchrum in debita proportione consistit, quia sensus delectatur in rebus debite proportionatis, sicut in sibi similibus; nam et sensus ratio quaedam est et omnis virtus cognoscitiva. Et quia cognitio fit per assimilationem, similitudo autem respicit formam, pulchrum proprie pertinet ad rationem causae formalis.
Благо в собственном смысле относится к желанию, ибо благо есть то, чего все желают. Поэтому оно связано с понятием цели, поскольку желание есть своего рода движение к предмету. Красота же имеет отношение к познавательной способности, ибо красивыми называются предметы, которые нравятся своим видом. Вот почему красота заключается в должной пропорции: ведь ощущение наслаждается вещами, обладающими должной пропорцией, как ему подобными, поскольку и ощущение есть некое разумение, как и всякая познавательная способность вообще. И поскольку познание происходит путем уподобления, а подобие имеет в виду форму, собственно красота связана с понятием формальной причины.
В этом принципиально важном пассаже проясняется целый ряд основополагающих моментов. Красота и благо в одном и том же объекте представляют собой одну и ту же реальность, поскольку и то и другое основывается на форме (эту позицию, как мы видели, разделяли и другие мыслители). Однако когда речь идет о благе, форма становится предметом вожделения, субъект стремится полноценно реализовать эту форму или же завладеть ею как чем-то положительным. Красота же, напротив, связывает форму с чистым познанием. Прекрасны те вещи, которые visa placent (нравятся своим видом).
Visa предполагает не только простой «взгляд», но и «постижение», ясно осознанное «восприятие». Visio (усмотрение) – это apprehensio (постижение, познание); красота – это id cujus apprehensio placet, то есть нечто, постижение чего доставляет удовольствие. Visio является познанием, потому что направлено на выяснение формальной причины существования предмета: это восприятие не просто чувственных особенностей предмета, но множества особенностей, организованных в соответствии с имманентной схемой, заложенной в субстанциальной форме. Таким образом, речь идет об интеллектуальном, концептуальном познании. О том, что понятие visio включало для Аквината и такой тип познания, свидетельствуют различные тексты (например, S. Th. 1, 67, 1; I–II, 77, 5 ad 3). Итак, отличительной чертой красоты является соотнесенность с познающим взором, для которого та или иная вещь предстает как красивая. Санкционирование же со стороны субъекта, а также последующее наслаждение обусловлены объективными параметрами предмета.
Ad pulchritudinem tria requiruntur. Primo quidem integritas sive perfectio; quae enim diminuta sunt, hoc ipso turpia sunt. Et debita proportio sive consonsntia. Et iterum claritas, unde quae habent colorem nitidum pulchra esse dicuntur.
Красота включает в себя три условия: «целостность», или «совершенство», поскольку вещи уменьшенные уродливы; надлежащую «пропорциональность», или «гармонию»; и наконец, «яркость», поскольку красивыми называют вещи яркого цвета[20].
Все эти – хорошо известные и освоенные почтенной традицией – параметры красоты относятся к ее содержанию. Но смысл красоты усматривается Аквинатом в vis cognoscitiva (познавательной способности) и visio (созерцании), и удовольствие (placet), которое следует за созерцанием, также принципиально важно для определения красоты.
Ясно, что наслаждение порождается объективно заключенным в предмете эстетическим потенциалом – наслаждение не может определять собой красоту предмета. Эта весьма существенная проблема заявляет о себе уже в трудах Августина. Он задается вопросом: прекрасны ли вещи потому, что вызывают наслаждение, или вызывают его потому, что они прекрасны? Сам Августин делает вывод в пользу второго решения (De vera religione 32, 19). Однако в учениях, где утверждается примат воли, акт приятия вызывающей наслаждение вещи вполне может быть актом свободной и ничем не сдерживаемой устремленности к ней, ни в коей мере не определяемой самой этой вещью. Так, например, происходит в случае с Дунсом Скотом, для которого (поскольку воля может желать своего собственного действия так же, как разум понимает свое собственное) эстетическое видение является свободным в той мере, в какой его действия подвластны воле: прекраснейшее вовсе не обязательно постигается именно в сравнении с менее прекрасным (ср.: De Bruyne 1946, III, р. 366). В учениях же, исходящих, как томизм, из примата разума, признается определяющее влияние объективных параметров красоты на восприятие зрителя. Однако тот факт, что данные параметры устанавливаются именно на основании зрения (а следовательно, заранее познаны кем-то – в противоположность тому, что говорил Альберт Великий), в какой-то мере меняет наши взгляды на объективную природу прекрасной вещи и те свойства, которые делают ее таковой.
Возвращаясь к понятию visio, еще раз отметим, что это «усмотрение» представляет собой бескорыстное, незаинтересованное познание, которое не имеет ничего общего с горячим наслаждением, характерным для мистической любви, равно как и с обычной чувственной реакцией на какой-либо чувственно воспринимаемый стимул и даже с эмпатическим уподоблением объекту, которое, на наш взгляд, отличает психологию Сен-Викторской школы. Как уже говорилось, скорее речь идет о познании интеллектуального порядка, которое рождает наслаждение, основанное на бескорыстном отношении к воспринятой вещи: