Я и сам обращался к нему, надеясь узнать что-нибудь из существующих жизненных законов, регулирующих местное расположение окраски. Но об этом, по-видимому, у него нет сведений, и я узнал только, что павлин произошел от темных черных фазанов, так как молодая самка черных фазанов любит красивые перья. Тем временем я сказал себе: «В таком случае или существовал особенный вид черных фазанов, с оригинальным врожденным вкусом к красивым перьям, а следовательно, и с замечательными глазами, – что было бы гораздо более важной отличительной чертой этого вида, чем замечательные глаза на их хвостах, – или же все фазаны сделались бы уже теперь павлинами. И я уже не обращаю больше внимания на теорию Дарвина.
Когда вы срисуете с вниманием некоторые из образцов перьев и чешуи, вы, надеюсь, убедитесь, что спектр органических видов по крайней мере настолько же ясен, как и спектр металлов или газов; но изучайте, во всяком случае, их настоящее состояние и не обращайте внимания на то, чем они были.
186. Вам так же нет дела до методов классификации, как и до происхождения видов. Пусть физиологи изобретают названия и рассуждают о них; ваша обязанность – знать существо, а не название его, временно принятое в научных кругах. Какую практическую пользу можете вы извлечь из принятого в настоящее время порядка и принятого без спора? Насколько возможно, употребляйте при этом английские слова или будьте уверены, что понимаете латинские.
187. Например, принятый в настоящее время порядок в распределении видов птиц основан, как вам известно, только на способе употребления ими ног.
Некоторые ловят или хватают свою добычу и называются хищными – raptores.
Некоторые ютятся на ветвях и называются сидячими – insessores.
Некоторые лазают и цепляются по ветвям и носят название лазунов – scansores.
Некоторые копают когтями землю и называются царапающими – rasores.
Некоторые стоят в воде в неглубоких местах или переходят ее вброд, имея длинные ноги, и называются «голенастыми ходоками» – grallatores.
Некоторые плавают, употребляя ноги, как весла, и называются «лапчатоногими» – natatores.
188. Эта классификация ненаучна, потому что есть много хищных и роющих землю, которые сидят на деревьях так же хорошо, как и insessores; а многие из лапчатоногих, бывая на берегу, сидят даже лучше самих insessores, а insessor значит собственно не сидящий, а осаждающий; и неловко и называть птицу Rasor. До сих пор употребление ног было характерно в общем и удобно для первоначальной грубой классификации; но во всех отношениях лучше употреблять полное английское название, чем натянутое латинское или дурной перевод его. Линней для всех своих классов, исключая голенастых, пользуется названием отдельных птиц, наиболее типичных для своего класса; хищных он называет «соколами» (Accipitres), лапчатоногих «гусями» (Anseres), роющих землю «курами» (Gallinae), a сидящих «воробьями» (Passeres). У него нет класса лазающих, но есть другой, пропущенный Кювье, – класс «сорок», который я прошу вас удержать в силу некоторых мифологических сказаний, на которые следует обратить внимание. При этом вам придется запомнить только семь разрядов, и каждый из них мы назовем по имени той птицы, которая является наилучшей его представительницей. Сокол имеет несомненное право быть представителем хищников, соперница его, цапля, – представительницей голенастых ходоков; вы найдете это вполне уместным и удобным, потому что у некоторых птиц этой породы клювы загнуты вниз, у других вверх, клюв же цапли прям, и благодаря этому она представляет средний тип. Затем чайка, несомненно, является лучшей представительницей плавающих, чем гусь, а фазан лучшим представителем роющих, чем куры. Мы возьмем попугая для лазающих, сороку для прыгающих и воробья для сидящих. Затем, для лучшего запоминания, возьмем их в следующем порядке: соколы, попугаи, сороки, воробьи, фазаны, чайки, цапли. Тут вы будете иметь соколов на одном конце, цапель на другом, воробьев посредине, с сороками по одну сторону их и с фазанами – по другую. Затем попугаи станут обязательно рядом с соколами, а чайки рядом с цаплями.
189. Птица, мистическую историю которой я собираюсь рассказать вам, принадлежит по своим характерным признакам, главным образом, к тому разряду сорок, или разрисованных птиц, которых греки противопоставляли всегда в своих рассуждениях и сказаниях певчим птицам, считая представительницей первых сороку, а представителем вторых соловья. Миф об Автолике и Филаммоне[79] и прекрасный рассказ Пиндара о неверности Корониды[80] составляют центр почти всех бесчисленных традиций, – полных значения и находящихся в известном отношении к различным ποικιλία[81], к глазу и уху этих противоположных пород птиц. Идея греков об алкионе (зимородке) соединяла оба эти источника восторга. Я прочту вам те отрывки о нем, которые нахожу наиболее интересными по их краткости, вот самый простой сначала.
190. «И трахинский царь, сын Утренней Звезды, женился на Алкионе. И погибли они оба от своей гордости, так как король называл свою жену Герой, а она его Зевсом. Зевс же превратил их в птиц, его в алкиона, а ее в морскую чайку». (Аполлодор Афинский. Библиотека.)
«Когда же трахинский царь, сын Фосфора или Люцифера, погиб при кораблекрушении, и жена его Алкиона, дочь Эола, из любви к нему бросилась в море, то оба они по воле богов превращены были в птиц, называемых алкионами. Летом эти птицы вьют гнезда, кладут яйца и выводят птенцов на море, и море бывает спокойно в это время, которое моряки называют алкионией». (Гай Юлий Гигин. Мифы.)
191. «И имел трахинский царь, сын Люцифера, жену Алкиону. Он захотел посоветоваться с оракулом Аполлона о состоянии своего царства и, несмотря на запрещение жены, отправился к нему, но погиб при кораблекрушении. Когда же тело его принесли к жене, она сама бросилась в море. Впоследствии по воле Остиса и Люцифера оба они были превращены в морских птиц, называющихся алкионами. И вам следует знать, что Алкиона есть название жены, и что слово это женского рода, но название птицы алкион относится и к самке, и к самцу, и во множественном алкионы. И птицы эти среди зимы вьют гнезда на море, и тишина в эти дни так невозмутима, что лишь с трудом замечается какое бы то ни было движение на море. Поэтому и дни эти названы Алкионией». – (Мавр Сервий Гонорат. Комментарии к «Георгикам» Вергилия.)
192. Спаривание птиц, как я уже сказал, происходит большею частью весной и ранним летом, но исключение из этого составляют алкионы. Алкион выводит птенцов приблизительно ко времени поворота зимы, и если эти дни тихи, то называются алкионовыми (ἀλκυόνειοι); семь их до поворота и семь после, как выразил это Симонид в следующих стихах (ἐποίησεν[82]):
«Когда в зимний месяц Зевс дарует мудрость тишины четырнадцати дням, тогда жители берега зовут это часом сокрытия ветра, священной кормилицей пятнистого алкиона».
«В первые семь дней алкион, говорят, кладет яйца, а в позднейшие семь выводит птенцов и кормит их. Действительно, здесь в греческих морях алкионовы дни не всегда совпадают с солнцестоянием, но в сицилийском море почти всегда. Чайки aethuia и laros[83] выводят птенцов (по две или по три штуки) среди скал на берегу моря; laros летом, а aethuia ранней весной, тотчас же по повороте солнца, и высиживают их, как и остальные птицы. И ни одна из этих птиц не лежит зимой неподвижно в ямах, но алкион из всех птиц виден всего реже, так как он едва появляется за исключением времени заката и поворота Плеяд, и то показывается всего один раз и исчезает; случайно он иногда облетает вокруг корабля, стоящего на якоре, и мгновенно улетает». (Аристотель. История животных.)
193. «Теперь мы охотно готовы превозносить пчелу и считать ее мудрым созданием, готовы одобрять законы, по которым она собирает желтый мед, так как мы обожаем приятность щекотания нёба, производимого его сладостью: но мы не обращаем никакого внимания на мудрость и искусство других созданий при выводе ими птенцов, например, алкиона, которая, собираясь нести яйца, устраивает гнездо, набирая иглы морской нокотницы (акулы); переплетая их внутри и снаружи и соединяя вместе по концам, она заканчивает свое гнездо; все оно кругом и в длину как бы сплетено по плану, соответственно неводу рыбака; и затем она помещает его там, где волны ударяются о него, пока грубая его поверхность не окажется вся сплошь заделанной; и оно становится так твердо, что удар железа или камня нелегко может разбить его; но, что еще удивительнее, так это то, что отверстие гнезда вполне сделано по росту и размеру алкиона, так что никакая птица больше и никакая меньше алкиона не может сесть на него, и потому говорят, что «ни само море и ни малейшая капля его не попадет в гнездо». (Плутарх. О любви к потомству.)
Я оставил под конец диалог Лукиана «Алкиона», чтоб показать вам, как тон христианской мысли и сказание о хождении Христа по воде начали проскальзывать в языческую литературу.
Сократ – Хэрефон
194. Хэрефон. Что это за плач, Сократ, долетающий до нас со взморья? Какой он приятный! Чей голос может это быть? Существа, живущие на море, все немы.
Сократ. И однако же это морское существо, Хэрефон, это птица, называемая Алкион, относительно которой существует древнее сказание, что она была дочерью Эола и, оплакивая в юности потерянного мужа, получила по воле богов крылья, а теперь летает над морем, ища того, кого не могла найти всюду на земле.
Хэрефон. И неужели это действительно крики Алкиона? Я никогда их не слыхал; они действительно очень жалобны. Велика ли эта птица, Сократ?