Морали отводится особый раздел в теории и практике, поскольку она отражает деления, воплощенные в экономических и политических институтах. Везде, где существуют социальные деления и барьеры, соответствующие им идеи и практики закрепляют межи и пределы, а потому свободное действие ограничивается. На творческий интеллект смотрят с недоверием, новшества, являющиеся сущностью индивидуальности, вызывают страх, а щедрое побуждение ограничивается так, чтобы оно не потревожило спокойствия. Если бы искусство было признанной силой в человеческом объединении и не рассматривалось в качестве приправы к праздности или инструмента кичливости, если бы мораль понималась в тождестве со всяким аспектом ценности, разделяемой в опыте, «проблемы» отношения искусства и морали просто бы не существовало.
Идея и практика нравственности насыщены концепциями, возникающими из похвалы и порицания, награды и наказания. Человечество поделено на овец и козлищ, порочных и добродетельных, законопослушных и преступных, добрых и злых. Быть по ту сторону добра и зла для человека невозможно, и в то же время, пока добро означает только то, что получает похвалу и награду, а зло – то, что в настоящий момент осуждается и ставится вне закона, идеальные факторы нравственности всегда и везде остаются по ту сторону добра и зла. Поскольку искусство ничего не ведает об идеях, извлеченных из похвалы и порицания, стражи обычая смотрят на него с подозрением или принимают, поворчав, лишь такое искусство, которое настолько старо и «классично», что его привыкли хвалить, но при условии, что, как в случае с Шекспиром, из его произведений удается какими-то хитростями извлечь знаки уважения к общепринятой нравственности. Однако это безразличие к похвале и порицанию, обусловленное погруженностью в опыт воображения, составляет основу нравственной потенции искусства. Отсюда проистекает его освободительная и единящая сила. Шелли сказал:
Главной тайной морали является любовь, выход за пределы нашей природы и отождествление нас самих с красотой, существующей в мысли, действии или человеке, но не являющейся нашей. Чтобы быть по-настоящему добрым, человек должен воображать, охватывая своим воображением всю целокупность вещей.
То, что относится к индивиду, верно также и для всей системы морали в мышлении и действии. И если восприятие единства возможного и действительного в произведении искусства само по себе является подлинным благом, это благо не заканчивается на этом поводе для него, поводе непосредственном и частном. Единство, представленное в восприятии, сохраняется в преобразовании побуждения и мышления. Первые догадки об общем изменении направления желания и цели всегда основываются на воображении. Искусство – способ предсказания, которого не найти в графиках и статистике, оно измышляет такие возможности человеческих отношений, которые не встретишь в правиле и предписании, назидании и принуждении.
Но искусство, в котором человек никогда
не говорит с человеком,
Но только с человечеством, – искусство может
сказать правду
Косвенно. Поступок породит мысль[75].