Недавно исполнилась вторая годовщина смерти Маяковского. Николай Семенович [Тихонов. — Е. Ц.] вспомнил свой доклад о работе Маяковского, который он прочитал однажды в 20-х годах. Это был большой разговор, затянувшийся на часы, шел с перерывом и все-таки, как признается теперь докладчик, не исчерпал полностью темы.
— Я хотел охватить всего Маяковского: и его тематику, и поэтику, и композицию, и язык, и многочисленные сравнения с прошлыми и современными поэтами,— ну словом, все, что лежало, как мне тогда казалось, в этой многообъемной теме «Маяковский». И конечно, я не мог всего сделать. Об этом можно было говорить не час и не два, а несколько дней. Ну а если вспомнить его выступления? Ведь что главное — он умел приковать к себе внимание любой аудитории... Да! — восхищенно говорит Николай Семенович.— Маяковский — это человек-спектакль!..
Я пришел домой и вспомнил о письме Славы Платоновны[99], посланном из Ленинграда два года назад — 16 апреля 1930 года — спустя два дня после смерти Маяковского:
«Сегодня в Доме печати[100] гражданская панихида в 9 ч. Вход свободный.
Иду к 8. Толпа вдоль Фонтанки. Пробралась в середину. Поддали к дверям. Пускают только членов. Скандал из-за объявления. Сорвали большую дверь. Задние не знали — думали, входят. Нажимают. Втиснули в стеклянную мышеловку, но двери-то закрыты.
За стеклами испуганные люди. Нажали еще — стало худо, и зазвенели стекла. Кто слышал — сразу остановились. Как-то выбрались обратно. Народу еще больше. Впереди трещит дверь. На балконе появляется Штейнман[101]. Просит унять хулиганов. Хулиганов нет, народ все смирный. Просят вынести на улицу, говорить с балкона. Отказывается. Снова стучат в дверь. Опять выходит. Торгуется: выпустит нескольких ораторов. Требуют всех на балкон. Опять уходит. Снова стучат. Наконец согласен. Тишина. Стоят без шапок, ждут. Вдруг автомобиль. Такого еще не видела. Приехала милиция. Осаживает. Возмущаются, но терпят.
Наконец, Штейнман. Один раз сказал: «Владимир Владимирович Маяковский...» — о том, как под влиянием вапповцев получился бы классик из Маяковского.
Потом Майзель[102] признал огромный талант. Вольпин. Трогает затылок и глаза рукой. Такая черная жалкая закорючка.
Штейнман объявил перерыв на пятнадцать минут. Ждем молча и терпеливо. Стою на досках на набережной. Идет лед. Льдины закругленные, бахромистые, вода от них черная. Тепло так, странно даже. Уже стемнело. 10 часов.
Вдруг конная милиция. Устраивается между домом и толпой.
Приходят в ярость. «Зачем вызвали?» Кричат: «Долой милицию! Стыдно!»
Опять Штейнман. Умоляет унять хулиганов, которых нет. Кричат: «Убрать милицию!» Выходит еще кто-то и Лавренев. Просит товарищей милиционеров проехать дальше к Невскому. Ни один милиционер не двигается с места. Тогда Лавренев говорит, что все откладывается, что писатели совершили громадную ошибку, не учли всей популярности Маяковского — надо было зал больше.
Прерывают: пойти сейчас всем на площадь Урицкого!
Лавренев убеждает, что все сейчас закрывается, чтобы расходились. Голос у него противный, такого никогда не слыхала. Испугался, наверно, когда кричали: «Долой милицию!»
Уходили очень медленно».
(Окончание следует)
1 И. Басалаев имеет в виду афишу, созданную художником спектакля — Б. М. Кустодиевым. Знакомство Е. Замятина с ним относится к 1922 году. В следующем году Кустодиев создает портрет писателя (Бумага, акварель, карандаш, сангина. 52 X 47. 1923). См.: Борис Кустодиев [Каталог] / Автор вступ. статьи, каталога и составитель М. Г. Эткинд. М., 1982. С. 283.
В ноябре — декабре 1924 года Кустодиев оформляет спектакль «Блоха» (пьеса Е. Замятина по Н. Лескову) для МХАТ-2 (реж. А. Д. Дикий). Известны: 12 эскизов декораций, 32 эскиза костюмов, 16 эскизов бутафории. Кроме того, Кустодиев делает эскиз премьерной афиши (1925), напечатанной в технике хромолитографии, и 6 зарисовок спектакля по заказу журнала «Огонек» (не изданы). В 1926 году для ленинградского БДТ Кустодиев разрабатывает второй вариант оформления (реж. Н. Ф. Монахов). О дружбе и совместной работе с Кустодиевым Замятин оставил воспоминания. Впервые опубликованы: Замятин Е. Встречи с Б. М. Кустодиевым// Новый журнал. Нью-Йорк, 1951. № 26. С. 183— 192.
2 Речь идет о первой публикации Е. Замятина — рассказе «Один» (Образование. 1908. № 11. С. 17—48). Редактором журнала в 1908 году был Д. А. Карышев.
3 Людмила Николаевна — жена Е. И. Замятина.
4 Фроман (Фраксман) Михаил Александрович (1891—1940) — поэт, прозаик, переводчик, детский писатель.
5 Портрет Н. С. Гумилева был написан в конце 1920-го — начале 1921 года Н. К. Шведе-Радловой. Он был куплен у художницы в 1923 году в подарок дочери (ученице Гумилева) М. С. Наппельбаумом. В ожидании предполагаемого ареста муж И. М. Наппельбаум М. Фроман в 1938 году портрет уничтожил. (См.: Наппельбаум И. Воспоминания: Рукопись: Глава «Портрет»). Распространение фотографий с уже несуществующего произведения Шведе-Радловой — одно из обвинений, выдвинутых против И. Наппельбаум при ее аресте в 1951 году. Так что утверждение Л. Горнунга о дате создания портрета (1930) и об его уничтожении самой художницей является несостоятельным (Горнунг Л. В. Из воспоминаний// Панорама искусств-11. М., 1988. С. 188).
6 Наппельбаум Ида Моисеевна (р. 1900) — поэтесса, мемуарист, фотограф.
7 Наппельбаум Моисей Соломонович (1869—1958) — выдающийся мастер художественного фотопортрета. Заслуженный артист республики (1936).
8 В 1919—1920 годах А. Ахматова и ее муж B. К. Шилейко (1891—1930) занимали две комнаты, обращенные окнами на Суворовскую площадь, в служебном флигеле Мраморного дворца (ул. Халтурина, 5).
9 Рождественский Всеволод Александрович (1895—1977) — поэт, переводчик, мемуарист.
10 Оксенов Иннокентий Александрович (1897—1942) — критик, поэт, переводчик, врач-рентгенолог. Погиб в блокаду.
11 Книга И. Оксенова «Лариса Рейснер. Критический очерк» вышла в издательстве «Прибой» в 1927 году.
12 Груздев Илья Александрович (1892—1960) — критик, литературовед, известный исследователь жизни и творчества М. Горького.
13 Радлова Анна Дмитриевна (1891—1949) — поэт, переводчик. Жена театрального режиссера C. Э. Радлова. Умерла в лагере.
14 Михаил Голодный (Эпштейн Михаил Семенович, 1903—1949) — поэт, близкий к лит. группе «Перевал». Герасимов Михаил Прокофьевич (1889—1939) — поэт, близкий лит. группе «Кузница». Репрессирован в 1937 году.
15 Панфилов Евгений Андреевич (1902—1941) — поэт. Погиб в народном ополчении. Саянов Виссарион Михайлович (1903—1959) — поэт, прозаик, критик.
16 ЛАПП — Ленинградская ассоциация пролетарских писателей.
17 Обуховская больница (ныне — ряд клиник Военно-медицинской академии им. С. М. Кирова) основана в 1779 году (квартал между Загородным проспектом и набережной реки Фонтанки). Выла широко известна в Петербурге своим психиатрическим отделением.
18 Сорокин Григорий Эммануилович (1898—1954) — поэт, прозаик. Умер в лагере.
19 Крайский (Кузьмин) Алексей Петрович (1891—1941) — поэт. Погиб в блокаду.
20 Лукницкий Павел Николаевич (1902—1973) — поэт, прозаик. Материалы к биографии Н. С. Гумилева начал собирать в 1923 году. Книга не была завершена. Впервые материалы П. Лукницкого были частично опубликованы его вдовой В. К. Лукницкой в кн.: Николай Гумилев: Стихи. Поэмы. Тбилиси: Мерани. 1988. С. 15—73.
21 Цукерваник С. П. — педагог, сестра первой жены И. Басалаева.
22 Дом печати помещался в доме № 7 по наб. Фонтанки.
23 Штейнман Зелик Яковлевич (1907—1967) — критик. Был репрессирован.
24 Майзель Михаил Гаврилович (1899—1937) — критик, литературовед. Был репрессирован.
Публикация Е. ЦАРЕНКОВОЙ Комментарии В. ПЕРЦА
ЗЕРКАЛО С СОБСТВЕННЫМ ОТРАЖЕНИЕМ
(О границах архитектурной реставрации)
МИХАИЛ МИЛЬЧИК
Стремительные темпы, с которыми меняется лицо мира, закономерно усиливают желание сберечь сокровища далекого и близкого прошлого.
Среди них архитектура занимает особое место, ибо она не просто материализует историческую память, но является как бы ее зримом хронологической шкалой, позволяющей увидеть, ощутить, осознать многовековые пути развития национальной культуры. «По одним... памятникам можно было бы прочесть в главных очерках историю Руси»,— писал В. Г. Белинский. И действительно, в камне и дереве воплощен богатейший опыт, накопленный многими поколениями, — от опыта духовного и художественного освоения мира до строительно-технического.
Не случайно в последние два десятилетия реставрация приобрела невиданный ранее размах. Причины этого явления не могут быть сведены лишь к реакции на темпы научно-технической революции. Бури нашего столетия, не пощадившие и архитектурного наследия, предельно обострили опасность разрыва историко-культурной цели и тем усилили всеобщий интерес к памятникам культуры. «Взрыв» туризма как бы заново высветлил некоторые вечные проблемы реставрации, делая все более трудноразличимыми ее пределы. Попробуем уточнить их размытые границы, не претендуя, конечно, на итоговое слово.
Что скрывается под привычным: «памятнику возвращен его первоначальный облик»? Возможно ли это, и если — да, то в какой степени? Допустимы ли в реставрации гипотезы и в каких объемах? Не происходит ли постепенная замена древних памятников их современными версиями? И нет ли здесь неосознанной попытки переписать историю по нашему разумению, по нашему хотению? Вопросы эти возникают чуть ли не каждый раз, когда дело не ограничивается простым ремонтом, но особенно острыми они становятся при полном воссоздании сооружений прошлого. И тогда от научной реставрации до стилизаторской фальсификации — один шаг. Что же их разделяет? Для широкой публики на первый план выдвигается не историческая ценность памятника, не подлинность, а его эстетическая выразительность, законченность, понятность. Однако могут ли эти требования служить критериями при выборе реставрационного метода? Ведь само содержание их меняется с течением времени, с уровнем образованности, и, возможно, в будущем подлинные части памятников станут говорить больше, чем завершенность, приобретенная ими в поздние эпохи.