Такого рода сакрализацией оказались охвачены все искусства новой эрзац-культуры. В музыке это выразилось не только в тотальной идеологизации программного слоя искусства, но и в создании особых жанров, прежде всего глориальных, выполняющих функцию новых общественных литургий. Славильные кантаты, оратории и генетически восходят к литургическому истоку. Парадоксально преобразованные, они служат той же цели.
Что же касается собственно религиозной музыки, то здесь наступает строжайший запрет на изучение истории церковного искусства (этот процесс погружается в «катакомбы» и робко выходит на поверхность лишь с середины 60-х годов). Обрывается творческая нить в области церковной музыки. Антирелигиозные предрассудки были столь могущественны, что даже попытки исполнительской реставрации этого наследия в 70-е годы нередко сопровождались заменой текста и прочими варварскими искажениями. И все же феномен возрождения общественного интереса к церковной музыке, расширяющееся внедрение ее в современный быт — также результат длительного сопротивления культуры.
Общество нуждается в возвышении сферы этоса. И в этом видится тяга к совершенству, ибо здесь исток нравственного совершенствования общества. Путь к нему также лежит через культуру. Настойчиво зазвучал призыв «познай самого себя». Призыв, немыслимый ранее. Он пришел к нам из мира эмансипировавшейся культуры. И прийти к такому познанию можно только через многовековой опыт духовного развития человечества. Цивилизация, поглотившая культуру, не в состоянии предложить инструмент такого познания.
Призыв этот и есть обнаружение нового ценностного приоритета. Культура, которая всегда вела борьбу за человеческую личность, порою жертвенно, испытывая немыслимые тяготы попрания, сегодня выходит на авансцену нашей истории в качестве ее главного действующего лица. Выход этот объемлет историческое время. Мы лишь в начале перемен. Вероятно, культура может быть представлена в двух значениях: как культура-процесс и как культура-овеществление (включающая многое, в том числе высшую форму такого овеществления — искусство). Главное содержание культуры-процесса — таинственная эволюция духовной сферы бытия, неуклонное накопление этических значений, метаморфозы мировоззренческого космоса. Культура-процесс сегодня развертывается столь мощно, что мы начинаем ощущать возникновение нового энергетического поля, простирающегося в сферу духовного состояния общества. Культура-процесс должна предопределить судьбу культуры-овеществления, продолжающей испытывать неимоверные трудности. И может быть, сейчас как никогда важно осознать, что цивилизация есть реализованное сознание и непреложное стремление к универсализации; культура же есть реализация подсознания и столь же непреложная тяга к индивидуализации. Это две ипостаси человеческой сущности, значение которых равноценно в организации человеческого бытия. Гармония отношений цивилизации и культуры означает возникновение того самого «цивилизованного общества», достижение которого и стало вожделенной мечтой, наполняющей нашу жизнь смыслом и надеждой.
РУССКАЯ КУЛЬТУРА ВО ВСЕ ВРЕМЕНА
1) В чем, на ваш взгляд, состоит национальная самобытность русской культуры? Как ее сохранить в современных условиях глобальной стандартизации образа жизни?
2) Каково значение русской культуры для человечества? Как вы определяете ее роль и место в мировой культуре? Как относитесь к взаимовлияниям различных культур в прошлом и особенно — в настоящем?
3) Что приобрела и что потеряла русская культура за годы Советской власти? Как они отразились на духовной жизни, искусстве и литературе Ленинграда?
4) В чем вы видите своеобразие культурных традиций Петербурга? Существуют ли они в наше время?
5) Какими, по вашему мнению, должны быть пути и способы культурного возрождения города на Неве?
ВИТАЛИЙ КАНЕВСКИЙ, кинорежиссер, обладатель приза «Золотая камера», «Camera D’or», международного фестиваля «Канны-90»
1. Самобытность — в нашем дремучем упрямстве. В том, что мы никому не верим, даже самым крупным авторитетам, до всего добираемся сами. На Западе — система образования, при которой учитель «натаскивает» ученика. У нас — волей-неволей до всего приходится добираться самому.
2. Какая может быть роль? Никакой роли. Каждый человек — и у нас, и вообще на Земле на самом деле живет «от себя». Все танцы начинаются от печки. Эта печка — сам человек. Остальное все — наносное.
3. Ничего не потеряла. Каким бы слоем асфальт ни накатывать на дорогу, хоть семьдесят этих слоев будет,— а все равно живое прорастет в итоге. Идеология — выдумка. Живого человека, художника она не переломит.
4. Духовность в Петербурге нынешнем можно увидеть только в архитектуре. Оставили эту красоту нам — и она вроде духовного всплеска в нас.
5. Чтобы все всем было можно. В природе все дозволено и все имеет свое значение. По какому нраву мне могут говорить, что я делаю не так? Привыкли, что черное — это плохо. А ко мне в темноте приходят хорошие мысли и ощущения. Ничего нельзя запрещать.
АНДРЕЙ БОРЕЙКО, дирижер, лауреат международных конкурсов в Катовице (Польша) и в Амстердаме, главный дирижер Уральского филармонического оркестра (Свердловск)
Поскольку редакция заранее согласилась на ответы в любой форме, я избираю смешанный жанр.
1. Отвечая на ваш первый вопрос в тоне ядовитого гротеска, замечу, что национальная самобытность нашей (сегодняшней!) культуры прежде всего в том, что долгие годы мы жили в состоянии насильственно-добровольной (каково сочетание! — поистине, вся наша жизнь — гротеск!) изоляции. Мир жил своей жизнью, мы — своей. В лучшем случае узнавали о чем-то из рассказов отдельных счастливцев, правдами или неправдами попавших «за бугор».
Я хочу конкретизировать тему. Будучи дирижером, считаю, что для того, чтобы учить оркестрантов, надо прежде знать самому. Как можно объяснить коллективу, что имел в виду Мессиан или Лютославский, Айвз или Уэббер, если сам об этом имеешь не больше информации, чем музыканты коллектива? Хорошо, если знаешь языки и имеешь возможность читать о событиях музыкальной жизни планеты, однако, во-первых, зарубежная периодика и в Ленинграде труднодоступна — что же говорить об Ульяновске, где я до недавнего времени работал и где Дворец Книги (центральное книгохранилище города) не получает ни одного журнала — даже из соцстран,— посвященного классической музыке.
В мире сейчас происходит бум оперы. Многочисленные фестивали в Западной Европе и США убедительно доказывают, что кризис этого жанра, о котором поговаривают наши музыковеды, не более чем фикция.
Если Москва и Ленинград еще имеют редчайшие возможности знакомиться с немногими гастролерами, то провинция лишена абсолютно всего. Сюда не приезжают ни театры, ни дирижеры, ни солисты из-за рубежа. Я имею в виду исполнителей экстракласса. Да ведь и советские артисты, принадлежащие к мировой элите, по периферии не ездят. Ни Светланов, ни Темирканов, ни Китаенко, ни... перечислять можно было бы долго. О Кисине, Плетневе, Репине, Венгерове, Гаврилове, Гутман, Башмете наши музыканты и слушатели знают только понаслышке. Видимо, они должны зарабатывать валюту для страны? Но куда же она идет? Провинциальные оркестры играют на ужасающих инструментах, не имеют укомплектованных нотных библиотек, а сколько пустых мест в оркестрах!
2. Не стану теоретизировать о значении, роли и месте русской культуры в мировом сообществе. Полагаю, что таких рассуждений в редакционном портфеле немало. Воспользуюсь еще раз свободой, предоставленной вами, и на последний вопрос анкеты отвечу маленькой антиутопией. Я вынужден огорчить футуролога, которого вы пытались развеселить (см. «Искусство Ленинграда», № 1 за 1990 г.).
Итак, если все пойдет по наметившемуся сегодня пути, к февралю—марту 1991 года (то есть ко времени выхода настоящего номера журнала) музыкальный Ленинград лишится многих ведущих солистов оперы и балета как Кировского, так и Малого театров. Останутся те, кем по каким-либо, чаще всего возрастным, причинам не заинтересуются западные импресарио. Это же относится к обоим оркестрам Филармонии, а также к оркестрам упомянутых театров. Надо смотреть правде в глаза: музыканты бегут, причем очень торопятся, ибо в нашей непредсказуемой стране завтрашний день абсолютно не гарантирует стабильности ни в политическом, ни в экономическом, ни в культурном отношении.
Комплектация театральных трупп и оркестров какое-то время будет производится за счет внутригородских ресурсов (Консерватория, музыкальные училища). Однако уже сегодня многие студенты стараются реализовать возможность поучиться на Западе со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Почти неизбежно, с моей точки зрения, обращение столиц к лучшим силам России — к театрам и оркестрам Перми, Свердловска, Нижнего Новгорода, Новосибирска, Ульяновска и т. д. Перекачка сил уничтожит на корню провинциальные оркестры и театры. Многим дирижерам в этой ситуации придется искать работу за пределами СССР (что крайне трудно!) или вообще менять профессию (!!).
Публики в концертных залах и театрах станет еще меньше. Даже приезды Ашкенази и Ростроповича не будут сопровождаться аншлагами; что же говорить о рядовых, будничных концертах и спектаклях!
Основными языками тех, кто еще будет ходить в концерты и в оперу, станут английский, французский, немецкий — короче, языки туристов, в культурной программе которых значится посещение театра или филармонии.
Не исключено, что на сцену Кировского и Малого оперного вернется оперетта, придет мюзикл (желательно со стриптизом), хотя это — как прямая инъекция в сердце — только продлит агонию. Культурное возрождение возможно (при максимально удачном, без осечек, пути подъема экономики) не ранее, чем через 5 — 10 лет. Давайте без иллюзий.
ЯЗЫКОМ ЦИФР
СТАТИСТИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ ПО ЛЕНИНГРАДУ ЗА 1989 ГОД
Театры:
число театральных мест на 10 тыс. жителей — 23,9 (для сравнения: среди 73 автономных республик, краев и областей Российской Федерации Ленинград на 6-м месте, Москва на 3-м месте; в среднем по РСФСР — 12,9); заполняемость зрительных залов — 86 % (на 3-м месте, Москва на 5-м месте — 81,9 %, в среднем по РСФСР — 67,1 %); число посещений театров на 1 тыс. жителей — 902 чел. (на 1-м месте, Москва на 2-м месте — 892 чел., в среднем по РСФСР — 360 чел.); среднее число жителей на один театр — 334,7 тыс. чел. (на 27-м месте, Москва на 7-м месте — 224,2 тыс., в среднем по РСФСР — 412,8 тыс. чел.).