[23].
…мужчины неизбежно испытывают ревность в отношении друг друга, и их взаимная ревность и соперничество сохранятся, даже если все социальные и экономические причины для этого исчезнут.
Со временем мышление Фрейда оказалось под влиянием того типа материализма, который преобладал в XIX веке. Считалось, что субстратом для всех психических феноменов служат феномены физиологические; поэтому любовь, ненависть, амбиции, ревность объяснялись Фрейдом как проявления различных форм сексуального инстинкта. Фрейд не видел, что подлинной основой психических проявлений служит целостность человеческого существования; начинать следует с общих свойств всех людей вообще, а затем переходить к условиям их существования, продиктованным тем или иным устройством данного общества. (Решительный шаг за пределы материализма такого рода был сделан Марксом в его «историческом материализме», где ключом к пониманию человека служат не тело и не инстинкты, такие как потребность в пище или в обладании, а целостный жизненный процесс, «жизненная практика» человека.) Согласно Фрейду, полное и свободное удовлетворение всех инстинктивных желаний обеспечило бы нам психическое здоровье и счастье. Однако очевидные клинические факты показывают, что как мужчины, так и женщины, посвятившие свою жизнь неограниченному сексуальному удовлетворению, не достигают тем самым счастья и очень часто страдают от тяжелых невротических конфликтов или симптомов. Полное удовлетворение всех инстинктивных потребностей не только не является основой счастья, оно даже не гарантирует психического здоровья. Идеи Фрейда могли стать столь популярными в период после Первой мировой войны только из-за перемен, произошедших в характере капитализма при переходе от накопления к тратам: от самоограничения как средства экономического успеха к потреблению как основе постоянно расширяющегося рынка, что и должно было стать главным источником удовлетворения для тревожного индивида-автомата. Тенденция немедленного удовлетворения любого желания стала главенствовать как в сфере секса, так и в сфере материального потребления.
Полное удовлетворение всех инстинктивных потребностей не только не является основой счастья, оно даже не гарантирует психического здоровья.
Интересно сравнить концепции Фрейда, отвечающие духу капитализма в том виде, в каком он существовал в начале XX века, с теоретическими воззрениями одного из самых блестящих современных психоаналитиков, покойного Г. С. Салливана. В его психоаналитической системе мы обнаруживаем, в противовес Фрейду, четкое разграничение сексуальности и любви.
Тенденция немедленного удовлетворения любого желания стала главенствовать как в сфере секса, так и в сфере материального потребления.
Каково значение любви и близости в концепции Салливана? «Близость – это такой тип ситуации, касающейся двух людей, при которой актуализируются все компоненты личностной ценности. Эта актуализация требует таких отношений, которые я назвал бы сотрудничеством, под чем я понимаю осознанное приспособление поведения одного партнера к потребностям другого ради все более идентичного – т. е. все более взаимного – удовлетворения и достижения все более общего чувства безопасности»[24]. Если освободить пассаж Салливана от некоторой языковой сложности, то суть такой любви сводится к сотрудничеству двух людей: «Мы играем по правилам игры, чтобы сохранить свой престиж, чувство превосходства и достоинства»[25].
Если фрейдистская концепция любви есть описание чувств патриархального мужчины в терминах капитализма XIX века, то определение Салливана говорит об ощущениях отчужденной и ориентированной на рыночные ценности личности XX столетия. Это описание «эгоизма на двоих», когда два человека объединяют свои интересы и вместе противостоят враждебному и отчужденному миру. На самом деле его определение близости в принципе верно для любой взаимодействующей команды, в которой каждый «приспосабливает свое поведение к выраженным потребностям другого человека ради общих целей» (знаменательно, что Салливан говорит о выраженных потребностях, когда самое меньшее, что можно сказать о любви, – это что она является также откликом на невысказанные потребности другого).
Любовь как взаимное сексуальное удовлетворение и любовь как «работа команды» и убежище от одиночества на двоих – это «нормальные» формы разложения любви в современном западном обществе, развившаяся под его влиянием патология любви. Существуют многочисленные индивидуальные формы этой патологии, приводящие к осознанному страданию и рассматриваемые психиатрами и все большим числом людей как неврозы. Некоторые из наиболее часто встречающихся случаев кратко описаны ниже.
Любовь как взаимное сексуальное удовлетворение и любовь как «работа команды» и убежище от одиночества на двоих – это «нормальные» формы разложения любви в современном западном обществе…
Основное условие возникновения невротической любви заключается в том, что один или оба партнера остаются привязанными к фигуре родителя и во взрослой жизни переносят чувства, ожидания и страхи, когда-то испытывавшиеся в отношении отца или матери, на возлюбленного; отличающиеся этим люди так и не преодолели инфантильной связи и ищут похожей системы отношений во взрослой жизни. В подобных случаях человек остается эмоционально ребенком двух, пяти или двенадцати лет, в то время как социально и интеллектуально он соответствует своему хронологическому возрасту. В более тяжелых случаях такая эмоциональная незрелость ведет к проблемам в социальной сфере; в менее тяжелых – конфликт ограничивается сферой интимных личных отношений.
Нами уже рассматривалась структура личности, ориентированной на мать или отца, и еще один пример невротической любви касается тех мужчин, чье эмоциональное развитие застряло на инфантильной привязанности к матери. Такие мужчины – и их немало – так никогда и не были отняты от материнской груди. Они все еще чувствуют себя детьми; они стремятся к материнской защите, любви, теплу, заботе, обожанию; они желают безусловной материнской любви, любви, которая не мотивирована ничем, кроме того, что они в ней нуждаются, что они – дети своей матери, что они беспомощны. Такие мужчины часто очень нежны и очаровательны, когда стремятся влюбить в себя женщину, да и после того, как это им удалось. Однако их отношение к женщине (как, впрочем, и ко всем остальным людям) остается поверхностным и безответственным. Их цель – быть любимыми, а не любить. Мужчины такого типа обычно тщеславны и склонны более или менее откровенно строить воздушные замки. Если они находят подходящую женщину, то чувствуют себя в безопасности и на седьмом небе и могут быть чрезвычайно обаятельны, вводя всех в заблуждение. Однако, если через некоторое время женщина перестает соответствовать их фантастическим ожиданиям, начинаются конфликты и неприязнь. Если женщина не всегда восхищается ими, если она претендует на собственную жизнь, если она, в свою очередь, хочет быть любимой и защищенной, а в более тяжелом случае не желает мириться с похождениями мужа (или даже высказывать восхищение его победами), мужчина бывает глубоко уязвлен и разочарован, и объясняет это тем, что на самом деле женщина «не любит его, эгоистична, деспотична». Все, что не вписывается в образ любящей матери, воспринимается им как доказательство отсутствия любви. Такие мужчины обычно путают свое ласковое поведение и готовность угождать с искренней любовью и, таким образом, приходят к заключению, что с ними обошлись несправедливо; они воображают себя великими страдальцами любви и горько жалуются на неблагодарность партнерши.
В редких случаях такой зацикленный на образе матери мужчина может избежать тех или иных серьезных расстройств. Если его мать на самом деле безмерно любила его и опекала (возможно, была властной, но не тираничной), если он себе находит жену такого же плана, если его одаренность в какой-нибудь области оказывается способна восхищать и очаровывать людей (как иногда случается с успешными политиками), то он «хорошо адаптирован» в социальном смысле, даже не достигая высокого уровня развития. Однако в менее благоприятном случае – что, естественно, встречается чаще – его любовная жизнь, не говоря уж об общественной, приносит ему серьезное разочарование; множатся конфликты, тревога и беспокойство приводят к депрессии, когда мужчина такого типа предоставлен самому себе.
В редких случаях… зацикленный на образе матери мужчина может избежать тех или иных серьезных расстройств.
В самых тяжелых случаях патологии фиксация на матери бывает глубже и иррациональней. На таком уровне имеет место желание, символически говоря, не вернуться в защищающие объятия матери, не припасть к ее кормящей груди, но возвратиться во всеприемлющее и все поглощающее лоно. Если природа здравого рассудка требует выхода из лона в мир, природа тяжелой психической болезни заключается в привязанности к лону, стремлении быть всосанным в утробу и тем самым защищенным от жизни. Фиксация такого рода обычно возникает, когда матери относятся к своим детям как бы обволакивая их собой, лишая самостоятельности. Иногда из любви, иногда из чувства долга они стремятся удержать при себе ребенка, подростка, взрослого: тот не должен быть в силах дышать, кроме как через них; не должен быть в силах любить, кроме как на поверхностном сексуальном уровне, принижая всех остальных женщин; а главное – любой ценой не стать свободным и независимым, сделавшись вечным калекой или даже преступником.
Эта особенность деструктивной и поглощающей материнской любви – изнаночная сторона образа матери. Мать дает жизнь, и она же может забрать жизнь. Она – та, которая оживляет, и та, что уничтожает; ради любви она способна творить чудеса – и одновременно никто не может причинить большего вреда, чем она. В религиозных образах (таких как индийская богиня Кали) и в символике сновидений часто можно обнар