[29] может быть истолкован как «будь честен при обмене с другими». Однако на самом деле изначально это наставление отсылало к другому библейскому требованию: «возлюби ближнего твоего, как самого себя». И эта иудео-христианская норма братской любви принципиально отличается от этики честности. Любить ближнего – значит чувствовать ответственность за него и единение с ним, в то время как этика честности не предполагает чувства ответственности, а напротив, отстраненность и обособленность; она требует уважать права соседа, но не любить его. Не случайно «золотое правило» сделалось сегодня наиболее популярным религиозным принципом; поскольку оно было перетолковано в терминах этики честности, то это религиозная заповедь, которую все у нас понимают и готовы исполнять. Однако практика любви должна начинаться с понимания различий между любовью и требованием честности.
…этика честности не предполагает чувства ответственности… она требует уважать права соседа, но не любить его.
Здесь встает важный вопрос. Если вся наша экономическая и социальная организация основана на том, что каждый ищет собственную выгоду, если все руководствуются принципом эгоизма, ограниченного только этическим принципом честности, как может человек вести бизнес, действуя в рамках существующего ныне общества, и в то же время кого-то любить? Разве любовь не предполагает отказа от мирских стремлений, приобщения к жизни бедняков? Этот вопрос ставился христианскими монахами, которые давали на него радикальный ответ, и такими людьми, как Толстой, Альберт Швейцер и Симона Вейль. Существуют и те[30], кто считает несовместимыми любовь и обычную повседневную жизнь в нашем обществе. Они приходят к выводу о том, что говорить сегодня о любви – значит лишь участвовать во всеобщем обмане; они утверждают, что лишь мученик или безумец способен любить в современном мире; следовательно, всякий разговор о любви есть очередная проповедь. Такая достаточно респектабельная точка зрения с легкостью приводит к оправданию цинизма. В действительности она молчаливо разделяется средним человеком, который рассуждает про себя так «Я хотел бы быть добрым христианином, но я стану голодать, если возьмусь за это всерьез». Подобный «радикализм» приводит к моральному нигилизму. Как «радикальные мыслители», так и средний человек – это лишенные любви автоматы, и единственное различие между ними в том, что последние этого не осознают, а первые знают отлично, но признают «исторической данностью».
Я убежден, что ответ на вопрос об абсолютной несовместимости любви и обычной «нормальной» жизни верен только в том, что несовместимы принципы, лежащие в основе капиталистического общества и любви. Однако современное общество, рассматриваемое конкретно, а не абстрактно, представляет собой многогранное явление. Продавец бесполезного товара, например, не может экономически функционировать без обмана, а квалифицированный рабочий, химик, врач – могут. Таким же образом фермер, рабочий, учитель и многие бизнесмены могут пытаться любить, продолжая прилежно трудиться в экономике. Даже если считать, что принцип капитализма несовместим с принципом любви, следует признать, что сам капитализм – структура комплексная, постоянно меняющаяся и до определенной степени терпимая к нонконформистам и проявлению личной свободы.
Я убежден, что ответ на вопрос об абсолютной несовместимости любви и обычной «нормальной» жизни верен только в том, что несовместимы принципы, лежащие в основе капиталистического общества и любви.
Говоря это, я не хочу, впрочем, предположить, что можно ожидать бесконечного изменения существующей социальной системы и одновременно надеяться на реализацию идеала братской любви. В современных условиях люди, способные любить, – скорее исключение; любовь в сегодняшнем западном обществе – маргинальный феномен. Так происходит не столько по причине того, что очень многие профессии не допускают существования установки на любовь, сколько потому, что ориентированное на производство и потребление товаров алчное общество таково, что только редкий нонконформист способен еще как-то от него уворачиваться. Тот, кто серьезно озабочен любовью как единственным рациональным ответом на проблему человеческого существования, должен, таким образом, прийти к заключению о необходимости важных и радикальных изменений в нашей социальной структуре, если мы хотим, чтобы любовь сделалась общественным, а не предельно индивидуалистическим и маргинальным явлением.
В современных условиях люди, способные любить, – скорее исключение; любовь в сегодняшнем западном обществе – маргинальный феномен.
На характер и направление таких изменений в рамках этой книги можно только указать[31]. Нашим обществом руководят управленческая бюрократия и профессиональные политики; люди стали жертвой массового внушения, их цель в жизни – производить и потреблять все больше и больше. Вся наша деятельность подчинена экономическим задачам, средства становятся целью; человек делается автоматом – хорошо накормленным, хорошо одетым, но лишенным всякого интереса к своим собственно человеческим качествам и потребностям. Если к человеку вернется способность любить, он будет возвращен на свое главенствующее место. Не он должен служить экономической машине, а она – ему. Человек должен получить возможность разделять жизненный опыт и труд, вместо того чтобы в лучшем случае разделять прибыль. Общество должно быть устроено так, чтобы социальная любящая природа человека не была отделена от его общественного существования, а оставалась при нем. Если все обстоит так, как я попытался здесь показать, то любовь – единственный разумный и удовлетворительный ответ на проблему человеческого существования; любое общество, которое так или иначе мешает развитию любви, должно рано или поздно погибнуть по причине своих противоречий с базовыми потребностями человеческой природы. Говорить о любви – не значит что-то «проповедовать», а значит попросту говорить о самых и реальных и насущных нуждах любого человеческого существа. То, что эта потребность подавлена, не значит, что ее не существует. Анализировать природу любви – значит вскрывать причины ее отсутствия сегодня и критиковать социальные условия, которые в этом повинны. Вера в возможность любви как социального, а не исключительно индивидуального феномена – это рациональная вера, основанная на проникновении в глубинную сущность человека.
Если к человеку вернется способность любить, он будет возвращен на свое главенствующее место.
…любовь – единственный разумный и удовлетворительный ответ на проблему человеческого существования; любое общество, которое так или иначе мешает развитию любви, должно рано или поздно погибнуть…