– Верно. Но судить о других по классовой принадлежности мне представляется странным. То есть, я хочу сказать, что я – американка. Мы не делим людей по классам и сословиям.
– Вы сами-то в это верите?
Пораженная, я подняла взгляд на Самира. Но он отвел в сторону свои влажные черные глаза.
– У нас все иначе, нежели здесь.
– Возможно. Но вы не можете отрицать, что у вас это тоже есть.
– Пожалуй… – я подумала о тех приемах и ужинах, на которых бывала, о самой привилегии проживать в Сан-Франциско, о районе, в котором мамин дом стоил миллион долларов, тогда как окрестности Трит-авеню кишели бездомными. А еще я вспомнила рассказы о людях, добиравшихся до своей работы на поезде по два часа из таких городков, как Стоктон, и о людях, вынужденных выселиться из-за ставших неподъемными для них налогов из домов, в которых они прожили несколько десятков лет. – Да, наверное, есть, – почувствовала я себя немного пристыженной: в Америке тоже существовало сословное неравенство. – И все же у нас по-другому. Как вы не понимаете? Америка по своей сути – меритократия. У нас ценят за способности, а не социальное происхождение. И любой человек может сделать карьеру и добиться руководящей должности, получив хорошее образование и проявив себя.
– И вы можете? В самом деле? Учеба в университете жутко дорогая, разве не так? Не каждый может позволить себе «хорошее образование».
– Это правда, – кивнула я. – Но мы действительно не судим о людях по их акценту.
Правый уголок рта Самира выгнулся вверх:
– Действительно?
И я снова поняла, что была неправа. Диалект и принадлежность к тому или иному региону влияли на восприятие людей. – Гм-м… Вы опять правы.
Самир улыбнулся:
– Классовое расслоение существует и в Америке. Просто в более изощренной форме.
– Но у нас нет аристократии. Точнее, титулованной знати.
– Точно.
– Насколько я могу судить, британцы индийского происхождения стремятся двигаться вверх по социальной лестнице, и многие в этом преуспевают.
– Да, это так, – пожал плечами Самир. – Но правда также и в том, что в Британии нет индийских поместий, насчитывающих несколько столетий. Таких, как ваше.
Я пристально вгляделась в его лицо. Мне действительно послышалась в его словах горечь, или это была лишь сухая констатация факта?
– Я не знаю, что сказать на это…
– А вы подумайте.
– Хорошо. Но мне сказали, что вы сейчас можете покупать себе титулы. И мне думается, многие люди из тех, что были на приеме у графа, этого желают. Купить Розмер, чтобы стать обладателем титула.
– Не сомневаюсь. А еще они хотят сколотить состояние на создании жилых микрорайонов, – Самир указал рукой на типовые, однообразные красные крыши. – Как неприятно будет видеть вашу землю, застроенную такими стандартными жилищными комплексами.
Стоило мне вообразить, что на месте волнистых полей вырастут дома, и сердце защемило.
– В Розмере устраивались празднества и пикники. Вы знали об этом?
– Отец вроде что-то об этом рассказывал, – у Самира зажужжал мобильник, слегка сдвинувшись на столе, и он покосился на его экран: – Извините, я забыл. Мне надо привести себя в порядок. У меня кое-какие планы на вечер.
Я, почти как ошпаренная, вскочила на ноги:
– Конечно-конечно. Извините, что вас задержала.
Самир схватил меня за руку:
– Я же сам вас приглашал, помните?
Он опустил руку, но остался стоять в рассеянных лучах солнца, падавших под косым углом из-за дерева. Солнечные блики заплясали на его макушке и лбу, высветили яремную ямку. На миг он показался мне каким-то неземным существом, явившимся по чьему-то заклинанию.
– Мне хорошо в вашем обществе, Оливия. В последнее время такое в моей жизни случается нечасто.
– Мне тоже, – сглотнула я. – Спасибо, что позволили мне выговориться, и нашли силы выслушать мои откровения.
– Всегда готов…
Самир повел меня через дом, мимо книг, и я остановилась:
– Какую бы из ваших книг вы посоветовали бы мне почитать?
– Никакую, – ответил парень с легкой усмешкой.
Я повернулась к нему лицом:
– Вы же понимаете: я вернусь в номер и найду ваши романы в интернете.
– А по-моему, вам этого делать не стоит, – скрестил на груди руки парень.
Защитная поза?
– Но почему?
Самир вздохнул:
– Все мои романы – плоды того большого периода в жизни, когда я тратил время впустую. К настоящему они никакого отношения не имеют.
– Даже первый?
Пожав плечами, Самир заглянул поверх моей головы в какое-то неизвестное мне место в своем прошлом.
Наклонив голову, я сказала:
– Ладно. Оставим разговор на эту тему. Но лишь пока. Не навсегда.
– Спасибо вам, Оливия, – улыбнулся Самир.
– Пожалуйста.
На крыльце Самир попросил:
– Напишите мне смс-ку после того, как поговорите с «Примадонной реставрации». На следующей неделе обещают ясную погоду, так что мы будем работать допоздна. Но мне было бы интересно узнать ее мнение.
– Обязательно, – пообещала я и выскользнула за калитку, ощущая на спине его взгляд. Самир провожал меня им, пока я не спустилась по холму. А, может, я просто себя тешила надеждой, что он за мной наблюдал?
«Планы на вечер», наверняка, подразумевали свидание с женщиной. А в жизни такого мужчины, как Самир, должны были быть сотни женщин. Я представила, как он сидел один в своей полной книг комнате с котом под боком и читал, читал, читал… чтобы вылечить разбитое сердце. И это причинило мне боль.
«Так! Хватит!»
Я решительно переключила внимание на желудок. А он уже настойчиво напоминал мне: пора ужинать! Весь день я обходилась лишь перекусами. Пришло время подкрепиться основательно. Я подумала о воскресном жарком в пабе. Почему бы нет? Я могла бы даже написать о нем потом. Что могло быть более «английским», чем это жаркое?
Потребовалось напрячься, чтобы выкроить вечер, когда бы муж Ребекки был дома, но мы, наконец, выбрали дату ужина. И Ребекка заехала за мной на «Рейндж-Ровере», благоухавшем каким-то невероятно приятным, пряным одеколоном.
– Мы решили вызволить тебя отсюда, – заявила она, когда я села в машину. – В выходные тут, наверное, стоит адский шум. Неужто у них и караоке есть?
– Конечно, есть, – рассмеялась я. – А вечерами они смотрят футбол или что-то в этом роде.
– Может быть, крикет.
Бернард, сидевший на заднем сиденье, тихо тявкнул в приветствии. Я обернулась и поздоровалась с ним. «А не завести ли мне сенбернара?» – прикинула я. Нет! Слишком большой!
– Мне, правда, не хватает собаки…
– Собаки – хорошая компания, – согласилась Ребекка.
– Моя собака умерла полгода назад. Это была собака-спасатель. Помесь овчарки и хаски.
– С нее шерсти, наверное, было много.
Я хмыкнула:
– Я могла бы начесать весной на шерстяные одеяла для всего человечества.
– Человечество делится на людей, которые любят животных, и тех, кто их не любит, – философски изрекла Ребекка. – Просто не представляю, каково людям, не имеющих домашних питомцев, в тяжелые, грустные дни…
– Понимаю, – после таких слов Ребекка мне понравилась больше. – Как, получилась крыша?
– Замечательно! Мы хотим, чтобы ребята нам покрыли еще и конюшню, – Ребекка плавно свернула на подъездную дорогу, и мне вспомнился Самир, стоявший на ее крыше в день нашей первой встречи.
Филипп ждал нас дома – в кухонном фартуке.
– Здравствуйте, Оливия! – сердечно поприветствовал меня он. У Филиппа было очень доброе лицо, чего я почему-то не заметила на приеме в графском саду. – Мы так рады видеть вас сегодня вечером у нас в гостях! Я готовлю шаурму с курицей.
– Пахнет божественно, – воскликнула я, не покривив душой.
– Филипп отлично готовит, – взяв у меня пальто, похвалила мужа Ребекка. – Этим качеством – наряду, конечно, с остальными достоинствами – он меня и покорил.
– Вы тоже чудесно готовите, – сказала я. – Я даже написала статью о рагу с олениной после того, как отведала ваше.
– Правда? Фантастика! Я так польщена!
На этот раз я попробовала шаурму с отварным рисом и «Израильский» салат, запивая все прекрасным белым бургундским с богатым букетом и изысканным вкусом. Меня все еще немного пугали французские этикетки, столь непривычные в Калифорнии. Но Франция всегда славилась своими винами, а Калифорния их только импортировала. Наполняя наши с Филиппом бокалы во второй раз, Ребекка поинтересовалась:
– Так вы придумали план для поместья?
– План?
– Да. Что вы будете с ним делать – продавать или восстанавливать? – уточнила она, отпив глоток воды.
– Я до сих пор в раздумье. Пока не склонилась ни к тому, ни к другому варианту. Я собираю и изучаю информацию, консультируюсь с разными специалистами. Но многие вопросы остаются пока без ответа.
Филипп кивнул:
– Вам предстоит принять ответственное решение. Но было бы хуже, будь вы по-настоящему привязаны к этому дому. Если бы вы выросли в нем, например.
– Если бы я здесь выросла, усадьба не оказалась бы в таком плачевном состоянии.
– Полагаю, что нет, – еще больше смягчил тон Филипп. – Но сейчас она гибнет. Мне порой кажется, что ее проще не трогать: пусть разрушится сама до конца. Эти старые развалины только деньги высасывают у владельцев подобных поместий.
Мнение Филиппа было так созвучно словам Хавера, что я лишь улыбнулась и прибегла к эхо-технике, которая так блестяще срабатывает при интервьюировании: – Высасывают?
– Ну, да, – промокнув губы салфеткой, Филипп положил локти на край стола и сжал кисти в неплотные кулаки, приготовившись развить тему: – Вы даже не представляете, сколько моих клиентов спустили все свое состояние на сохранение «родовых гнезд». Сентиментальность – плохой помощник на пути в будущее.
– Вы должны извинить моего мужа, – вмешалась Ребекка. – Он считает историю отягчающим балластом.
Филипп негромко рассмеялся.
– Это правда. Я – кретин, когда дело касается таких вещей. У вас в Америке со всем этим проще – если здание не функционально, его сносят, и дело с концом.