Совершенно случайно я наткнулась на объявление о свадьбе Гортензии, которое вывело меня на заметку о Виолетте и ее втором муже – красивом мужчине, отличившемся во время войны. «Мой дед», – подумала я, но не ощутила родства с человеком на фотографии.
В послеобеденные и вечерние часы я встречалась с самыми разными людьми – Пави, Ребеккой и Джокастой, членами клуба садоводов и ландшафтным историком. Каждую среду я общалась с графом за ланчем в крытой галерее, где по подпоркам тянулись плетистые розы, а над цветами лениво кружили пчелы. Граф взялся меня просвещать и относился к этому процессу очень серьезно. Он оказался великолепным рассказчиком, и ему явно нравилось поражать своих слушателей.
Мне же пришлось каждую неделю жертвовать домашними делами и чтением ради чего-то другого. В одну из недель граф Марсвик поставил передо мною задачу познакомиться со всеми фермерами-арендаторами поочередно. Если кто-то из них приглашал меня к себе на обед или ужин, я сразу включала это мероприятие в свой календарь. В итоге меня пригласили все семьи, и мои воскресные обеды и ужины по средам оказались расписаны до конца месяца.
На другой неделе моим «домашним заданием» стало посещение собрания приходского совета (чтобы я лучше понимала деревенскую жизнь). Собрание, как я и опасалась, прошло очень скучно; мне пришлось не раз щипать себя за бедро, чтобы не зевать. И, похоже, мое появление совершенно не повысило значимость моей персоны в глазах местных политиков. Они держались со мной корректно, но холодно, и мы все вздохнули с радостью, когда собрание закончилось.
Граф наказал мне регулярно посещать эти собрания. Но я усомнилась, что сподоблюсь повторить свой подвиг еще раз.
Список литературы, которую он рекомендовал мне к прочтению, удивил меня подбором книг. В нем были биографии не только местных государственных деятелей, но и таких американских бизнесменов, как Уоррен Баффет и Стив Джобс. Мне требовалось много времени, чтобы осилить все эти книги, но я старалась, как могла. Раз я за все это взялась (хотя я все-таки не до конца понимала, в чем это «все» заключалось), я хотела все сделать правильно.
С помощью Пави я строила планы по проведению первого пикника для местной публики. Организовать его предполагалось на обширной лужайке между домом и садом. И я попросила строителей разместить строительную площадку и их оборудование к северу от дома: эта зона не просматривалась с лужайки.
Пави знала дюжину шеф-поваров, и мы решили начать с малого – двух фудтраков с разнообразными сэндвичами, а также пирогами и мороженым одного типа. Я нашла местную музыкальную группу со скрипачом и заказала у одного пивовара несколько бочонков с пивом для взрослых. Две мамочки вызвались разрисовывать лица детишек, а арендаторы коттеджей, прослышав о пикнике, предложили огородить канатом клубничное поле, чтобы местные могли пособирать ягод.
Все устроилось так быстро, что мы нацелились на последнюю субботу мая. Но когда я сказала об этом своему шоферу Питеру, он испарился.
Это была еще одна проблема, терзавшая меня. Я, во что бы то ни стало, должна была сесть за руль. Чтобы самостоятельно ездить по графству. Но страх перед левосторонним движением усугублялся тем, что я не водила с той самой аварии, в которой едва не погибла. И автомобиля своего у меня не было. Как мне следовало поступить? Купить машину, а затем потренироваться в вождении? Или сначала потренироваться, а уже потом покупать автомобиль? И у кого брать уроки вождения?
Почти все остальное казалось проще.
С Самиром я практически не виделась. Он ссылался на большую занятость, но я заметила, что даже в самые дождливые дни он не спешил появляться. В один субботний вечер я пригласила его на чашку кофе, но ответ от него получила лишь через несколько часов. И он был кратким и сухим:
«Извините. Я в отъезде».
Но раз в несколько дней он присылал мне сообщения с названиями каких-нибудь групп животных или птиц: «коалиция гепардов», «котел летучих мышей», «экзальтация жаворонков».
Я отвечала в том же духе: «банда кенгуру», «армия муравьев», «амулет зябликов».
Я скучала по Самиру. Помимо Пави он был моим основным другом в деревне. Я надеялась, что рано или поздно мы смогли бы вернуть прежнюю легкость общения, и ради этого отказалась читать что-либо о писателе Самире Малакаре. Даже если бы мы никогда больше не заговорили, я хотела показать ему: мне доверять можно.
Вот как все обернулось. Мне было грустно сознавать, что в попытке сохранить дружбу я ее, наоборот, разрушила. Не говоря о том, что мне приходилось отмахиваться от воспоминаний о том поцелуе по сотне раз на дню. Эти воспоминания преследовали меня, когда я спала. Назойливо всплывали перед глазами, когда я бодрствовала.
А у меня и без этого хватало поводов для размышлений. Как-то раз я решилась показать мамины альбомы Элен Ричмонд, владелице кондитерской-кофейни. Мы встретились в ее залитом солнцем саду с развешанными по всем углам «китайскими колокольчиками». При малейшем дуновении ветра они заливались мелодичным перезвоном. Юркие птахи клевали зерна и семечки в кормушке, установленной на высоте в десять футов – подальше от пары черных котов, настороженно вилявших хвостами в тени под столом.
– Я сделала лимонад, – сказала Элен. – Будете?
– Конечно.
Это не был лимонад из пакетика или концентрата. Элен сама выжала лимоны, и в стеклянном кувшине плавали желтые ломтики.
На вкус холодный лимонад Элен был сладко-кислым.
– Превосходный напиток!
Элен пододвинула ко мне миску с клубникой:
– Я ничего не принесла сегодня из кондитерской. В такие теплые деньки мало кто ест много сладкого.
Весь сад украшали абстрактные мозаики – различные по конфигурации медные формы, выложенные цветными стеклышками.
– Ваша работа?
– Да. Со временем из меня получился, скорее, неплохой скульптор и стекольщик, нежели художник. А ваша мать всегда рисовала лучше всех нас, вместе взятых.
Из взятого с собой рюкзака я вытащила детскую книгу. Это была история о лесной банде, состоявшей из кроликов, крапивников и отважной лисицы, которые фигурировали на многих маминых рисунках.
– Я подумала, что вам она понравится. Это одна из тех книг, что оформляла мама. За эту книгу она удостоилась престижной премии. И, по-моему, по праву. Такое впечатление, что не мама воспроизводила историю в картинках, а автор придумывал сюжет на основе ее рисунков.
Элен взяла книгу, провела рукой по обложке.
– Великолепно. В ее стиле, – с дрожью в руках, которая меня очень тронула, Элен открыла книгу и пролистала страницы, периодически останавливаясь и изучая иллюстрации: – О! Взгляните! Узнаете оранжерею?
– Что?
Элен показала мне страницу с иллюстрацией. И на ней действительно была оранжерея, так пленившая меня. Только еще целая и утопающая в зелени и цветах, с павлином, расхаживающим по проходу.
– О, Господи! Дайте я рассмотрю!
Я почти выхватила из рук Элен книгу. Да, оранжерея! Я знала, что на предыдущей странице разбегались вдаль плавными волнами холмы. А если бы я пролистала книгу вперед на пару страниц, то увидела бы угол дома.
– Это все Розмер, так получается? Неужели это он на всех работах мамы? Я хочу сказать, что перечитала эту книгу сотни раз, но не понимала, что изображено на картинках. Потому что ничего не знала о поместье. Но теперь я его узнаю, – я прикоснулась к груди; к тому месту, что так сильно болело в последнее время. – Наверное, именно потому, что я интуитивно опознала оранжерею, мне так остро захотелось ее восстановить. Хотя Джокаста считает, что это «неэффективное использование средств».
– Можно мне взглянуть? – протянула руку за книгой Элен; терпеливая улыбка озарила ее лицо: – Вы уже все это видели, а я нет.
– Да, конечно, извините! – я передала ей книгу и опустилась на стул. – Как бы мне хотелось узнать, что у мамы было на уме! Тогда бы я поняла, почему она никогда мне не рассказывала о Розмере. Она же любила его! Это очевидно. Она рисовала поместье пятьдесят лет. Снова и снова. И не только поместье, но и его окрестности. Животных, цветы, лес.
– Но никогда сам дом?
– Никогда, – кивнула я, мысленно пролистав каталог ее картин и рисунков. – Она вообще никаких зданий не рисовала. Разве что один коттедж.
– Вот этот? – повернув ко мне книгу, Элен показала иллюстрацию с прелестным квадратным домиком с соломенной крышей. Естественно, среди деревьев. В коттедже горел свет, отбрасывавший желтые блики на темный лес. И сам он выглядел как милый домик из любой волшебной сказки, обитатели которого жили в нем долго и счастливо. Так я воспринимала его раньше. Но теперь я узрела в нем следы местного влияния – и характерный способ укладки соломы, и типичные для этого региона перемычки над окнами.
– Да, – подтвердила я. – Гостеприимный домик, правда? Прибежище. Вы знаете, где он находится?
– Мне очень жаль, но я его не узнаю. Должно быть, его уже нет. Многие из этих старых коттеджей были снесены, когда здесь началась массовая застройка.
«Заасфальтированный рай», – пропела в моей голое Джони Митчелл.
Элен заглянула в конец книги:
– Отрадно сознавать, что Каролина посвятила жизнь рисованию. Ей пришлось за это бороться.
– В самом деле? Но в комнате ее матери полно картин. Разве бабушка не гордилась талантом своей дочери?
Элен повела плечом:
– Похоже, нет. Хотя, конечно, к тому времени, как я познакомилась с графиней, она была уже… немного сумасшедшей.
– Мне еще говорили, что она была переменчивой: то прекрасной и доброй, то злобной и скаредной. Она страдала деменцией?
– Красивое слово, но нет… Не уверена, что это деменция. Виолетта была не настолько старой. Всего-то пятьдесят лет, около того…
– Мне нужно сопоставить все известные факты. Получить, скажем так, целостное представление, – потерла я висок. – Если бабушка не страдала деменцией… Может быть, она была психически больной? Как вы думаете?