Тропинка уперлась в пруд. Когда я видела его в последний раз, он был невероятно запущенным и больше походил на островок болотины с грязной, зеленой водой. Теперь светлый каменный мостик с перилами был отдраен дочиста, а бетонный резервуар заполнен чистейшей водой, в которой отражались ветви деревьев и небо. У самой кромки стояло несколько горшков с папоротниками и геранью, и их отражения эффектно поблескивали в зеркале водной глади. И атмосфера здесь была удивительно умиротворяющей.
Я встала на мостике и, опершись на перила, посмотрела вниз. Деревья тихо шелестели, птицы щебетали и заливались песнями.
Сказка!
– Потрясающе красиво, правда? – отвлек меня голос Джокасты, появившейся из-за деревьев с другой стороны; Йен за ее спиной уже снимал. – Пока что это лучшая отдача от затрат.
– Мне здесь нравится, – на другой стороне пруда из зарослей вынырнул белый павлин; прошагав по берегу к воде, он склонил над ней голову, чтобы напиться. И его отражение завораживающе заискрилось на поверхности. – Они совсем не боятся людей!
– Похоже, так, – Джокаста взяла меня за плечи, развернула и подтолкнула к тропинке, убегающей вверх. – Пора увидеть сюрприз.
– Я так волнуюсь. Но надеюсь, он не обойдется мне в еще одно состояние.
– Нет. Как говорится, сегодня я угощаю! – мы все втроем взошли по маленьким кирпичным ступенькам, появившимся возле оранжереи: – Та-дам!
Около оранжереи стоял большой грузовик, груженый чем-то доверху.
– Что происходит?
– Это стекло, моя дорогая. Вам так хотелось восстановить оранжерею, что мы решили сделать вам небольшой подарок за вашу заботу о поместье.
– Ого! – прижала я к щекам обе ладони. – Да это просто невероятно!
Джокаста дотронулась до моего плеча:
– Я предвидела, что вы останетесь довольны. Мы с Элен – подруги, вы же знаете. Она показала мне книгу с иллюстрациями вашей матери. Я была зачарована.
В безудержном порыве радости, я крепко обняла Джокасту, и она, хмыкнув, успокаивающе погладила меня по плечу.
– Так что действуйте! – Джокаста жестом велела Йену снять оранжерею, и когда он приступил к работе, поинтересовалась: – К субботнему пикнику все готово?
– Да. Я только что встречалась с Пави на кухне; мы обсуждали, как расставить там столы в случае дождя.
– Прекрасно. Мы тоже приедем. Думаю, местные жители не откажутся попасть на государственный канал. Чьи фургоны с едой тут будут?
Я назвала трех поставщиков.
– И, конечно, «Кориандр» поставит свои угощения тоже. Вы были в этом Ресторане, Джокаста?
– Нет. Но как-нибудь наведаюсь.
– Обязательно сходите! Пави – одна из самых талантливых кулинаров из всех, кого я встречала.
– М-мм. Загляну, обещаю, – махнула рукой Джокаста, как всегда поспешно отъезжая, чтобы заняться следующим проектом.
Как же хорошо, что я на нее вышла! Я даже не могла себе представить, как бы я справилась без ее помощи. И поддержки графа, конечно.
Наблюдая за разгрузкой материала, я уже воображала оранжерею, полную экзотических растений и молодых саженцев для сада. В оранжерее можно было размножить множество растений для украшения палисадника перед передним фасадом усадьбы. Если разводить цветы с яркой окраской, можно было бы создать такую цветовую мозаику, которую было бы видно из деревни. И эти клумбы стали бы воплощением красоты и процветания Розмера. В сердце затеплилась гордость. «Может, и правда, все получится?»
В кармане завибрировал мобильник. Я ожидала звонка от подрядчика, я не взглянула на экран.
– Оливия, – произнес женский голос, – это Клавдия Барбер. Боюсь, у меня плохие новости. У графа случился еще один сердечный приступ. Состояние тяжелое. Я подумала, вы должны об этом знать.
– Насколько тяжелое?
– Очень тяжелое. Но, насколько мне известно, он еще жив. Его забрали в Уотфордскую больницу. За вами прислать машину?
Сама бы я не решилась спросить, можно ли навестить графа. Мы ведь были только друзьями, да и познакомились недавно. Но даже за такой короткий срок мы успели сблизиться.
– Да, пожалуйста!
Известий о состоянии графа мы ждали втроем – я, Клавдия и ее брат Александр. В непромокаемых брюках и стоптанных сапогах, он выглядел так, словно собирался в поход, но, узнав о графе, сорвался в больницу. Я испытывала некоторую неловкость, но Клавдия села рядом со мной и взяла мою руку. А Александр принес нам всем чай в бумажных стаканчиках.
– Как долго вы ухаживали за графом? – спросила я Клавдию.
– Почти четырнадцать лет. Глупо, да?
– Вовсе нет.
– Он был так добр ко мне, когда я была маленькой. Наших родителей убили, когда мы с братом учились в средней школе. Алекс крепкой породы, а я впала в депрессию на многие месяцы. Граф всячески заботился обо мне. Приносил куклы, разные игры. А потом, – сквозь слезы улыбнулась Клавдия, – подарил мне лошадь. И добился-таки своего. Мне снова захотелось жить.
– Вы и сейчас катаетесь верхом?
– В свободное время. Но за последние пять лет у меня его было мало. Граф нуждался в постоянном присмотре.
– Вы с графом – счастливые люди.
– Он заметно воспрянул духом и приободрился, когда вы приехали, Оливия.
На глаза навернулись слезы, но я сочла, что не имею права их показывать. И поспешила опустить ресницы, чтобы скрыть эмоции.
– Он стал мне очень дорог…
Еще с час мы просидели в полном молчании. Наконец, пришел врач. Вид у него был унылый. И я мысленно снова перенеслась в ту больницу в Сан-Франциско, в которой оборвалась жизнь моей мамы…
– Он в сознании, – сказал доктор. – Но времени у него осталось немного. Вы можете повидаться с ним, по очереди.
– Почему не все вместе? Какая, черт возьми, разница, если он умирает? – разбушевался Алекс.
– Таковы больничные правила, – спокойно ответил врач. И крепко стиснул локоть Алекса, как будто хотел его приободрить.
– Иди ты, – сказал Алекс сестре.
Клавдия поспешила встать.
А мы снова сели. У меня зажужжал мобильник. От Самира пришло сообщение: «Как он? Все нормально?»
«Нет. Я наберу тебе чуть позже», – ответила я.
«Я заеду за тобой в любое время. Только позвони».
«Спасибо».
– Бойфренд? – поинтересовался Алекс.
Мне никогда не нравилось, когда взрослого мужчину называли «бойфрендом». Но подбирать другое слово в такой момент мне претило, и я кивнула.
– Кровельщик?
Во мне внезапно проявилась бабушка.
– Не ваше дело, – приподняв бровь, одернула я Алекса.
Он скривил рот в ухмылке:
– Вы правы. А вот дядя переживал. «Мне этот парень нравится, – прорычал Алекс, передразнивая графа, – но девушка понятия не имеет, что ей нужно в браке».
– Я тоже это слышала, – рассмеялась я.
– Дядя хотел, чтобы мы с вами поженились, – Алекс поскреб ногтем большого пальца шов на своих походных штанах. И я заметила проседь в его бороде. – Но что-то мне подсказывает: вы уже поняли, что это невозможно.
– По правде говоря, я даже не задумывалась об этом. Вы уже женаты?
– Нет-нет. Просто я – гей.
– А-а! – рассмеялась я. – Тогда, действительно, наш брак не смог бы состояться.
К нам вернулась Клавдия:
– Граф хочет видеть вас, Оливия.
– Ступайте, – сказал Алекс.
– Вы уверены? – поколебалась я.
Алекс кивнул.
Джордж не был подключен ни к одному из аппаратов. И я поняла: он сам так захотел.
Его дыхание было поверхностным и прерывистым, лицо серым.
Я взяла графа за руку:
– Что же вы так рано уходите?
Губы графа дрогнули, он сжал мои пальцы:
– Спасибо… вам… Оливия, – слова дались ему с трудом. – Спасите… Розмер.
– Я постараюсь. Клянусь вам.
Джордж еще крепче стиснул мою руку:
– Нет… не постарайтесь… Сделайте.
– Хорошо, Йода, – усмехнулась я.
– Поцелуйте, – прошептал граф, указав рукой на щеку.
Глубоко вдохнув, чтобы не выдать свою печаль, я поцеловала Джорджа.
– Спасибо вам. Я вам так благодарна за помощь.
Граф прикрыл глаза:
– Алекс…
Я выпустила его руку и вышла позвать Алекса.
Оставив Клавдию и Алекса, я вышла прогуляться на улицу. Я не позвонила ни Самиру, ни кому-либо другому. Я шла и шла – по одной улице, по другой, не обращая внимания на вновь заморосивший дождь, что мочил мне волосы. За его каплями не видно было моих слез.
И все время, пока я так бродила, рядом со мной шла мама. В практичных туфлях, в каких обычно ходят женщины с авоськами. В витрине книжного магазина я заметила ее желтовато-коричневый плащ, который, несмотря на свой возраст, сохранился в идеальном состоянии, потому что мама бережно относилась к вещам. Граф ушел, и я понимала, что мне будет его не хватать, что я буду по нему горевать. Но именно потерю мамы я ощутила особенно остро в тот беспросветный английский день, под унылым холодным дождем. И мне так хотелось с ней поговорить! Хотя бы раз! Один только раз!
Когда дождь усилился, я юркнула в «Косту» и заказала латте – впервые со дня приезда в Англию. Крепкий кофе с молочной пенкой взбодрил меня, и, допив его, я нашла в себе силы позвонить Самиру с просьбой заехать за мной.
– Правда, я не знаю точно, где нахожусь, – извиняющимся тоном призналась я. – Подожди секунду, спрошу у бармена.
– Ты в порядке?
– Нет, – сморгнула я новый прилив слез. – Я убита горем.
– Так и должно быть. Я постараюсь приехать как можно быстрее. Но на дороге пробки.
Достав из сумки альбом для зарисовок, я пролистала его. Это был своеобразный «дневник» моего пребывания в Англии. Вот лимонный суп с курицей у графа, вот – клубника, которую я купила, попробовав такую же у Элен, вот – специи: бадьян, стручки кардамона, семена тмина и кориандра. Открыв чистую страницу, я начала зарисовывать по памяти мамину кухню с окнами, выходившими в ее сад, с панелью-фартуком, которую она всю жизнь ненавидела, но не заменяла, и занавесками. На этой кухне я научилась готовить, потому что у мамы способностей к кулинарному творчеству так и не выявилось.