А знали наверняка, при всей закрытости уже в это время советского пространства, что происходит в Америке?
Да, безусловно, знали. Потому что нам, во-первых, известно много случаев, когда наши архитекторы путешествовали за рубеж. Естественно, не по своей воле. По своей воле это было сделать уже сложно. Обычно это были командировки, скажем, большое количество архитекторов в 1932–1933 годах путешествуют в связи с началом строительства Дворца Советов. Их отправляют в Америку посмотреть на американские небоскребы, взять эту технологию себе. Естественно, они ездили на какие-то конгрессы архитектурные. Скажем, в Рим, в 1930-е годы. Журналы продолжали поступать, конечно, наши архитекторы прекрасно знали, что происходит во всем мире. Но я даже не хочу сказать ни в коем случае, что, создавая этот стиль, назовем его ар-деко, наши архитекторы лишь копировали зарубежную практику. Ни в коем случае. Я абсолютно убежден, что с самого начала ХХ века, с эпохи модерна, и это доказывает и пример поэзии, и пример живописи, и пример театра, наша страна становится на один уровень с крупнейшими культурными державами, как Франция, Германия, Англия, США.
И поэтому наша страна, в общем-то, способна была эту архитектуру производить и самостоятельно, без оглядки на заграницу. Но я ни в коем случае не доказываю ни позицию, что СССР – родина слонов, ни позицию, что у нас ничего своего нет, мы все слизали за рубежом. Я лишь говорю, что процесс общий. И не то, что кто-то у кого-то слизал. Архитектура в принципе развивается, как питательный бульон, и здесь никаких обид не может быть, потому что это искусство все-таки. Дворец Советов 1933 года проект окончательно стал одним из главных произведений ар-деко. Вот это мавзолееподобное, ступенчатые формы, ребра-лопатки, усеивающие всю поверхность. Это опять-таки колонный какой-то портик внизу, но сведенный к чистой геометрии. Автор Дворца Советов архитектор Б. М. Иофан (1891–1976) продолжал эту эстетику.
И одно из самых ярких произведений в этом духе в Москве, когда-то созданное для Парижа, – это павильон[48] на Всемирной выставке 1937 года. Кстати, эту выставку тоже можно считать одним из пиков ар-деко. Прям напротив нашего был немецкий павильон и многие другие павильоны, в общем, повторяют эту тематику. Вот эти уступы, какую-то мавзолееподобность, архаичность.
Она должна была быть еще более выразительна, насколько я помню, потому что это основание должно было быть очень длинным.
То, что сейчас построили на ВДНХ, укоротили раза в три. Хвоста своеобразного практически нет, а там был очень длинный хвост, который, собственно, являлся советским павильоном. И конечно, говоря про советский монументальный стиль 1930-х годов, нельзя не сказать про двух очень ярких представителей этого стиля. Это ВСХВ – Всесоюзная сельскохозяйственная выставка, какой она была в 1939-м. Потому что известный факт, что во время войны выставка пустовала, павильоны обветшали, и после войны решили их перестроить. Поэтому то, что мы видим сегодня, приходя на ВДНХ, это в значительной степени уже результат реконструкции 1954 года в основном. Но кое-где сохраняются вещи, созданные в 1939-м, и они, конечно, очень в этом духе. Например, арка северного входа, когда-то бывший главный вход. Мы видим опять отсылку к традиционному мотиву. Это триумфальная арка, естественно. Центральная арка больше, две боковые пониже. Так устроена и арка-карусель, например, в Париже. При этом центральная сведена к чистой геометрии. Такая чистая скоба. А вот боковые, наоборот, очень массивные, по-своему архаичные, немножечко вавилонское что-то в них чудится, особенно учитывая эти барельефы скульптора Мотовилова. И второй образец, который сохранился гораздо лучше, чем ВСХВ, – это, конечно, Московское метро. Где первые три очереди, особенно вторая, третья, – это центр зеленой ветки, центр синей ветки, на мой взгляд, просто такой потрясающий, уникальный в своем роде, ансамбль в духе ар-деко. Подземный ансамбль. Да, вроде бы распределенный в пространстве, но благодаря большой скорости движения поезда, складывающийся в единое архитектурное впечатление.
Если сесть на станции метро «Театральная» и проехать до станции «Аэропорт», то отчасти это позволяет почувствовать дух 1937–1938 годов совершенно стопроцентно.
И очевидно, ар-деко чувствуется в интерьере станции метро «Аэропорт». И если, например, человек никогда не было в метро и не был никогда на «Аэропорте», и может быть, и не был в Нью-Йорке, то может представить, что такой интерьер мог бы быть, не знаю, у Крайслер-билдинг.
Абсолютно. «Аэропорт» особенно, да.
В продолжение разговора об архитектурных стилях внутри одного стиля под названием «сталинская архитектура», рассмотрим еще один пример, который нам подготовил наш постоянный эксперт по вопросам строительства, архитектуры и инженерных решений.
Сталинскую архитектуру часто называют ампиром. Наверное, имеется в виду, что это как бы классическая архитектура. Действительно, она была классической. То есть внутри сталинской эпохи была в том числе классическая архитектура. Но для меня очень важна мысль, что она была. То есть ее Сталин как бы и в сталинское время не запускает. Классическая традиция непрерывно идет вслед за человеком, и она, естественно, органично встраивалась и в советскую действительность отнюдь не с 1930-х годов, а с самого 1918 года, как она и была до этого. Вот несколько примеров.
Скажем, архитектор Иван Жолтовский[49] никогда не прерывал свою связь с классической традицией. Как он до революции строил классические особняки в Москве, например особняк Тарасова на Спиридоновке, так и после революции. Вот, например, это его здание Государственного банка. Оно построено в 1927–1929 годах. То есть тогда же, когда такие известные памятники авангарда, как дом Мельникова, например, или Бахметьевский гараж. Тем не менее это такое увеличенное ренессансное палаццо с характерным цоколем и карнизом, тягами, которые расчленяют этажи.
Вот другое удивительное здание в Москве, около метро «Авиамоторная» – бани общественные. Вообще, жанр общественных бань как-то вызывает классические ассоциации. Термы римские вспоминаются. Наверное, поэтому и это здание получилось в классическом ключе. Это баня, которая была построена для жителей такого рабочего поселка, в духе авангарда, как Дангауровка. Но сейчас эта баня, к сожалению, утратила весь свой архитектурный декор и выглядит гораздо более просто. Да и баней больше не является. Тем не менее это 1928 год.
Если убрать кириллицей написанное, написанную вывеску, то вполне можно представить, что она находится и в Италии.
Да, как будто бы итальянское палаццо просто на улице Венеции или Флоренции. Если в 1920-е годы неоклассическая архитектура немножечко на вторых ролях, потому что очень много внимания к себе привлекает авангард, ар-деко тоже довольно крупный. То такой взлет этой архитектуры возникает в 1930-е годы, после практически насильственной, к сожалению, смерти авангардной архитектуры, которая случается в 1932–1937 годах.
Жолтовский в 1932–1934 годах строит здание на Моховой. Здание на первый взгляд довольно современное. У него крупные панорамные окна, например. Вообще, многоэтажный жилой дом в самом центре Москвы. Но Жолтовский к фасаду приделывает огромные, очень правильно нарисованные, правильно спропорционированные, с силуэтом правильным, с правильными капителями, колонны. Оправдан ли такой архаический метод, который ругали многие архитекторы-авангардисты? Я думаю, стопроцентно. Потому что мы представляем себе, как это здание встраивается в линию колонных портиков – Большой театр, колонный дом. Колонный зал Дома Союзов, старое здание Московского университета, новое здание Московского университета тоже на Моховой.
Возможно, все-таки политический запрос на торжественность уже витает в воздухе, если он не сформулирован.
Да, безусловно, 1932–1934 годы – как раз время, когда проектируется Дворец советов, который тоже становится очень торжественным, величественным зданием. И эта улица, которая должна была стать гораздо шире, некой аллеей, ведущей к Дворцу Советов, и называться аллеей Ильича, она, безусловно, должна была украшать тоже очень тожественными зданиями, не уступающими самому дворцу.
Одна из уже поздних работ Жолтовского, очень, на мой взгляд, мастерски сделанных. Это на Садовом кольце, около метро «Смоленская», вестибюль метро «Смоленская» встроен в это здание. Это дом НКВД. Естественно, в те годы самые роскошные дома, самые украшенные получали силовые структуры. Но вот чем мне нравится это здание? Тем, что Жолтовский, конечно, очень тонко чувствовал классику. Насколько я могу судить по этому зданию.
Есть каноническая история, позволю себе отвлечься чуть-чуть. Вот Парфенон – хрестоматийное архитектурное произведение в Афинах на Акрополе считается образцом правильности и порядка. Но на самом деле если внимательно измерить Парфенон, то выясняется, что его стилобат, то место, на что опираются колонны, выпуклый. Почему? Потому, что наши глаза имеют небольшие сферические аберрации, и они все немножко закругляют. Если ты сделаешь слишком прямую линию, то глаза будут немножко закруглять. Чтобы глаза ее выпрямляли, нужно ее заранее выгнуть немножко наверх. То же самое с расстоянием между колоннами. При движении к краям это расстояние увеличивается, как раз для того, чтобы в перспективе оно казалось равным. Все эти расстояния казались равными. И вот Жолтовский этот принцип неправильности ради правильности тоже воплощает. Если присматриваться, то видно, что расстояние между наличниками постоянно увеличивается. Мы этого не замечаем и таких эффектов можно несколько найти в этом здании. Например, башня с небольшим поворотом поставлена, чтобы создать некоторое ощущение динамики, разнообразия, чтобы убить ощущение скуки. Это, конечно, такой высший пилотаж в архитектуре, мне кажется.