и поэтому владение им должно регулироваться федеральным законодательством, или что владение огнестрельным оружием относится к свободам, которые защищает Конституция, и поэтому они неприкосновенны. Мы как заведённые заявляем о своих разногласиях по поводу того, что следует делать, но тратим ничтожно мало времени на выяснение причин наших разногласий и того, в чём именно наши взгляды расходятся. Мы не задаём вопросы в спорах.
Если бы древние риторы услышали некоторые наши публичные дебаты, они бы подумали, что мы сошли с ума. Для древних риторов споры, подобные нашим, были бы бесплодной тратой сил и времени. Поскольку согласия нет, консенсус недостижим. Поскольку консенсус недостижим, древние риторы посчитали бы такие споры антириторичными, хаотичными, приводящими к раздробленности в политике и общественной жизни. Древние риторы понимали, что к какому-либо согласию относительно того, что делать с проблемой, невозможно прийти, если мы не понимаем, где не совпадают наши взгляды. Они использовали стасисные вопросы, чтобы определить, где расходятся две точки зрения, и переключить внимание с того, как решать проблему, на то, что порождает разногласия. Проще говоря, стасисные вопросы – это систематический и последовательный способ задавать вопросы, дабы установить определённые общие договорённости, которые делают дискуссию возможной, и прояснить, в чём именно заключаются наши разногласия. Они помогают нам осознать, какое понимание и ценности мы разделяем с людьми, чьи позиции мы атакуем. Они показывают нам недостатки нашей точки зрения и точки зрения наших оппонентов. И самое главное, они позволяют нам определить, куда направить наши аргументы.
Итак, Цицерон выделил четыре стасисных вопроса: (1) факт, (2) определение, (3) характеристики и (4) стратегия.
1. Вопросы факта: существует ли проблема? Актуальна ли она? Нужно ли её рассматривать?
2. Вопросы определения: что это за проблема? Как её следует определить? К какой категории, жанру или дисциплине она относится?
3. Вопросы характеристики: каковы качественные характеристики проблемы? Насколько проблема серьёзная? Насколько срочная? Требует ли она немедленного внимания или может быть решена позже?
4. Вопросы необходимых мер: какие действия следует предпринять?
Достаточно просто, верно? И да и нет. Они могут оказаться сложными, поскольку в зависимости от того, как мы сформулируем вопросы, наше понимание сути спора может измениться. И это противоречит нашей естественной склонности не торопиться с выбором конкретной позиции. Требуется дисциплина и терпение, чтобы постепенно принять определённую позицию, а не начать с неё.
Цель стасисных вопросов – достичь согласия в максимально возможном объёме. Мы не переходим ко второму вопросу, не добившись предварительно согласия по первому вопросу. Нет смысла. Мы не сможем решить, что нужно делать с проблемой (пункт 4), прежде чем определим, насколько она серьёзная, срочная или важная (пункт 3). Если она не столь уж насущная, можно пока вообще ничего не предпринимать и обратить свое внимание на более серьёзные вопросы. Но мы не сможем дать качественные характеристики проблеме, пока не подберём ей определение (пункт 2). Если это проблема морали, то не нужно уточнять её стоимость, а следует разобраться, насколько она трудная. Если это проблема социального характера, то нет пользы выяснять, насколько она укладывается в рамки закона, пока мы не выясним, какой вред обществу она наносит. Мы не можем определить важность проблемы, если не знаем, о какой именно проблеме идёт речь. И что самое важное, мы не сможем определить проблему, если сначала не поймём, существует ли она вообще (пункт 1)! Обратите внимание, насколько сильно такой подход отличается от нашего привычного способа обсуждать вопросы. Если бы вы сейчас читали или слушали дебаты по любому из важных для общества вопросов, от изменения климата до абортов, я думаю, вы заметили бы, что спорящие обсуждают только стратегию решения проблемы, игнорируя при этом факт, определение и характеристики.
Вероятно, вы думаете, что эти вопросы излишни или настолько очевидны, что ими можно пренебречь. Мы все знаем, что аборты существуют, что они относятся к юридической области и являются серьёзной и требующей принятия мер проблемой (либо легализации, либо запрета). Разве мы не знаем, что насилие с применением огнестрельного оружия – это бич современного общества и проблема в области законодательства, требующая неотложного принятия мер (либо легализации, либо запрета)?
Не совсем. Возьмём для примера споры об абортах, которые почти всегда касаются того, какие меры стоит принять. Если вы занимаете определённую позицию, то в зависимости от того, к какой политической идеологии вы себя относите, вы, вероятно, считаете, что аборт должен быть естественным правом каждого человека или что он должен быть запрещён. И то и другое – позиции относительно стратегии действий. Но что, если мы предварительно обсудим следующий вопрос: существует ли проблема абортов в Соединённых Штатах? Ответы будут разниться в зависимости от того, каких политических взглядов придерживаются люди, отвечающие на этот вопрос, и где они живут. Решение Верховного суда США, принятое в 2022 г. и отменяющее решение по делу «Роу против Уэйда»[199], по мнению прогрессистов, будет иметь катастрофические последствия в области законодательства об абортах, с чем не согласны некоторые ультраправые консерваторы. Закон 2021 г. о запрете абортов после шестой недели беременности, принятый в Техасе[200], представляет собой огромную проблему для тех, кто придерживается либеральных взглядов, и не представляет никакой проблемы для тех, кто придерживается консервативных взглядов. Они ответят на вопрос о факте существования проблемы по-разному, поэтому дальнейшие споры о том, что следует делать, бессмысленны. Во всяком случае пока.
А спросив: «Существует ли в США проблема с нежелательными беременностями?», вы, возможно, получите иной ответ. Не исключено, что люди по обе стороны этого спора признают, что нежелательная беременность – это проблема, тем более что Верховный суд отменил решение по делу «Роу против Уэйда». Однако это не означает, что они найдут общее решение проблемы; они лишь согласятся, что проблема существует. И это согласие существует в контексте их более глобального разногласия по данному вопросу. Оппоненты, вероятно, положительно ответят на вопрос: «Существует ли проблема отсутствия консенсуса по поводу законов об абортах в США?» Может быть, противоположные стороны ответят утвердительно и ещё на несколько других вопросов. Их согласие – это продукт их агонистических разногласий. Кажется, мы движемся в верном направлении.
Если уделить время формулированию правильных вопросов, можно изменить траекторию спора. Не бывает, что невозможно добиться хотя бы крупицы консенсуса между оппонентами по какому-либо вопросу. Если наши споры будут более агонистичными, они будут наполовину состоять из разногласия и наполовину из согласия. Если вы научитесь мыслить более гибко, то сможете сформулировать вопрос о фактах таким образом, что и вы и ваш оппонент ответите на него утвердительно. И этот утвердительный ответ станет результатом с трудом разрешённого агонистического спора, а не с лёгкостью достигнутого категорического согласия, которое возможно лишь в том случае, если мы не желаем анализировать причины наших разногласий. Именно это «да» древние греки приравнивали к проявлению свободы.
Споры об огнестрельном оружии
Николас Круз был проблемным ребёнком: его часто переводили из одной школы в другую из-за плохого поведения. Он жестоко дрался со своим младшим братом. Однажды он толкнул свою мать из-за того, что она отобрала у него игровую приставку Xbox, она ударилась о стену и получила травму. Его исключили из школы Марджори Стоунман Дуглас в городе Паркленд штата Флорида за деструктивное и опасное поведение.
На протяжении всего его детства друзья, соседи, знакомые и анонимные граждане обращались в полицию, беспокоясь о Николасе, а также о его семье. В общей сложности за 10 лет было сделано 45 звонков, сообщающих о «бытовых ссорах», «жестоком обращении с детьми/пожилыми людьми» или «психически ненормальном поведении». Один из членов семьи позвонил в полицию, обеспокоенный тем, что Николас собрал целый арсенал оружия, которое он приобрёл после своего восемнадцатилетия: дробовик, несколько винтовок и полуавтоматическая винтовка AR-15. Покупки были сделаны законно: Николасу было больше восемнадцати, и он прошёл проверку на благонадёжность. Другой анонимный звонивший предупредил офис шерифа, что Николас «скоро устроит стрельбу в школе»[201].
Стрельба[202] длилась всего шесть минут. Всего за четыре минуты из этих шести, то есть за 360 секунд, Николас застрелил 17 своих бывших одноклассников и учителей. В течение этих минут вооружённый офицер, прибывший к школе, оставался снаружи. После стрельбы в школе Паркленда двое учеников, переживших стрельбу, покончили с собой.
Каждая очередная массовая стрельба повторяет примерно тот же сценарий, что произошёл в Паркленде. Предсказуемо, что люди почти сразу же занимают свои закостенелые позиции в отношении того, что следует предпринять в ответ на подобное событие, – защищать право граждан на владение огнестрельным оружием или же ввести ограничения в законодательство об оружии. Пожалуй, это один из тех немногих вопросов, который никогда не будет решён до конца.
Стоит ли пытаться? Для многих даже разговор с самыми ярыми представителями иного мнения равносилен разговору с дьяволом. Зачем слушать тех, у кого руки в крови и кто является непосредственной причиной эпидемии насилия с применением огнестрельного оружия в Америке? Зачем слушать тех, кто хочет отобрать у меня оружие, лишив меня конституционных прав и возможности защищаться? Зачем тратить время?