[25]. Как Платон это сделал – длинная история (и тема для гораздо более толстой книги![26]). Важнее всего для нас, почему он это сделал.
Платону пришлось выработать новое понимание языка и правды из-за политики его времени или, точнее, времени его учителя Сократа, поскольку большинство диалогов Платона происходит во время войны со Спартой или в её преддверии. Платон считал, что проблема с неоднозначностью правды в условиях запутанной политики войны была порождена группой богатых и влиятельных философов и преподавателей красноречия, называемых софистами. Снова и снова в диалогах Платона Сократ вступает в спор о правде с софистами или их последователями.
Платон высказывает достаточно нелестных слов о софистах, поскольку, хотя они и не были уроженцами Афин, они пользовались огромным влиянием в городе-государстве. Сегодня о человеке, который использует красноречие, чтобы исказить истину в своих корыстных целях, мы скажем, что он софи́ст. В V в. до н. э. им обозначали бродячих интеллектуалов, которые приезжали в Афины из разных уголков эллинистического мира, из Малой Азии (современная Турция), Сицилии, Апеннинского полуострова и зарабатывали на жизнь словами. Они сколачивали целые состояния, произнося речи и обучая других убедительно высказываться на темы, в которых они разбирались или ничего не смыслили. В своих речах они поражали афинян новизной стиля и способностью убедить почти любого человека практически в чём угодно. Некоторые из самых выдающихся граждан Афин, уважаемый военачальник Перикл, богатейший человек Греции Каллий, государственный деятель Алкивиад, платили за уроки, чтобы стать такими же убедительными, как софисты, выступая на собрании. Это дало софистам возможность войти в афинскую политику, но их политическое влияние не пошло на пользу жителям города. Скорее конечной целью софистов было использовать афинскую политику в интересах своих родных городов. И всё в преддверии войны.
Если бы вы спросили софистов, кто они такие и чем занимаются, они бы ответили, что являются философами международного уровня и преподавателями искусства речи. Они также могли бы сказать, что обучали своих последователей общественным добродетелям или тому, как быть порядочным гражданином, что включало в себя базовое и важнейшее умение хорошо говорить. Но если бы вы спросили выживших в войне афинян, кто больше всего виноват в падении Афин, то они не ответил бы, что Спарта. Они даже не сказали бы, что олигархи или приспешники, сотрудничавшие с тиранами. Почти все сходились во мнении, что в гибели Афин виноваты только софисты, поскольку именно они научили афинян убедительно доказывать то, что не соответствует действительности.
Софисты были чрезвычайно хороши в своём деле и весьма убедительны. Их речи, дошедшие до нас, показывают, насколько они были умными и насколько головоломными были их аргументы. Они приводили умелые доказательства в защиту того, во что согласно здравому смыслу нельзя верить[27]. Например, софист по имени Горгий убедительно доказал, что ничего в мире не существует. А софист по имени Протагор утверждал, что противоречие одновременно и невозможно, и неизбежно, причём его доказательства, что весьма примечательно, не противоречили друг другу[28]! Итак, они были умны – именно поэтому их и называли софистами. Это слово означает «мудрец» (или, возможно, более точно, «знаток»). Платон использовал этот термин как обратный комплимент, подобно ситуациям, когда члены моей семьи называют меня «эрудиткой» или «интеллектуалкой», – они не имеют в виду ничего хорошего.
Софисты были мастерами слова, и их речи сильно отличались от устной традиции, существовавшей до широкого распространения письменности. Интеллектуальные эксперименты, игра с языком и искажение накопленной веками мудрости уже не были столь рискованным предприятием. Поскольку вековая мудрость теперь сохранялась в письменной форме, умный оратор мог смело искажать эту мудрость, не рискуя потерять её навсегда. Софисты, хорошо знавшие литературную традицию, могли, по словам Платона, «использовать силу слова, чтобы сделать мелочи важными, а важные вещи – тривиальными, чтобы новые идеи звучали старо, а старые – свежо и по-новому»[29]. Шутки ради Ахиллеса превращали в сопливого труса, Одиссея – в безрассудного глупца, Елену – в саму невинность. Письменность сделала так, что знание потеряло статус с трудом заработанного, хрупкого сокровища, поэтому необходимость его тщательно оберегать исчезла. Софисты эксплуатировали этот эффект письменности для собственного развлечения. Как мы увидим в следующих главах, они также применяли его в сфере политики. Греческий историк Фукидид описал, как люди следовали примеру софистов:
Они утверждали, что имеют право искажать значения слов, чтобы те соответствовали их поступкам. Так, например, иррациональное безрассудство было названо храбростью, а рациональная осторожность – попыткой замаскировать свою трусость; самообладание – утаиванием своего малодушия, а использование разума для рассмотрения проблемы со всех сторон – неспособностью действовать. Импульсивность стала качеством истинной мужественности, а обдумывание возможных опасностей было названо оправданием для избегания опасностей. Критиканство и беснование стали признаком человека, которому можно доверять, противоречить ему означало делать себя объектом подозрений. Ум проявлялся в удачных интригах, а ещё больший ум – в разгадывании интриг[30].
Иными словами, правда была под угрозой.
Софисты использовали своё профессиональное ноу-хау (риторику), чтобы манипулировать афинской политической сценой в собственных интересах. Они умели представить чёткие и умные доказательства, в основе которых были лишь слова. Богатые афиняне были впечатлены и хотели научиться делать то же самое, чтобы выступать более убедительно в законодательных собраниях и судах. Они платили – и много! – за занятия с софистами. Больше всех, вероятно, платили два самых богатых афинских гражданина: Каллий и Алкивиад. Научившись говорить так же убедительно, как софисты, они с лёгкостью убедили Афины бросить вызов Спарте на Сицилии, чтобы освободить сицилийцев от спартанского контроля. Сицилийская экспедиция оказалась однозначно плохой затеей: необдуманный акт и необратимые последствия погубили афинский флот и войско. Тем не менее, соблазнившись пополнением запасов зерна и древесины, афиняне были убеждены, что экспедиция отвечает их интересам. И только сила слова заставила их игнорировать очевидное: освобождение Сицилии от контроля Спарты принесло бы больше пользы учителю Каллия и Алкивиада, Горгию, который был родом из Сицилии. Афины потеряли около пятидесяти тысяч солдат и гребцов, а также бо́льшую часть своих кораблей, что напрямую привело к дальнейшему упадку Афин. Каллий лишился своего состояния и умер в нищете, а Алкивиад сначала дезертировал, затем был изгнан из Афин и в конце концов убит в отместку за свое предательство[31]. Спарта передала правление Афинами Тридцати тиранам, которые положили конец демократии.
Платон считал, что в падении Афин и подчинении их чужеземной тирании виноваты словесные хитрости софистов. Возможно, Горгию доставляло удовольствие доказывать, что ничего в мире не существует, или Протагору – не противореча самому себе – доказывать, что противоречие одновременно неизбежно и невозможно. Но когда подобные словесные трюки проделывались не для развлечения, а для принятия решения о том, отправлять ли корабли в бой или войска на войну, последствия были разрушительными. Платон стремился выработать иное понимание правды и языка именно для того, чтобы словесные трюки софистов не удавались так легко.
Один из любимых вопросов Платона, который он заставляет своего учителя Сократа задавать снова и снова на протяжении всех диалогов, звучит так: «Согласен ли ты, что существует такая вещь, как ложная речь?» Сегодня этот вопрос кажется абсурдным (разве кто-то не знает, что существует такая вещь, как ложная речь?), но тот факт, что Платон задаёт его много раз и не находит на него быстрого ответа, указывает на то, что ответ не был очевиден ни для Платона, ни для его читателей. Хотя герои его диалогов с готовностью соглашаются, что ложная речь существует, задача определения или измерения того, что делает ложную речь ложной, оказывается практически невыполнимой почти каждый раз.
Почему так? Древние греки, как мы уже говорили, имели другое понимание правды. Поскольку правда ещё не перестала использоваться, чтобы сокрушить аргументы оппонента, они не думали о языке как о чём-то, что обозначает мир. Они также не думали о правде как о правильном обозначении нашего мира. Вместо этого, по крайней мере для софистов, правда равнялась успеху в споре. Затруднение Платона заключалось в том, что было трудно определить, что делает речь правдивой, поскольку правда определялась в конкретном контексте по тому, кто победил или проиграл. Правда ограничивалась конкретным словесным состязанием между ораторами.
Представьте поединок слов, а не кулаков. Софисты делали невозможным для оппонента сохранить его точку зрения, они вынуждали его отказаться от неё и признать свое поражение, лишив его возможности говорить. Молчание оппонента означало его поражение. В этой модели словесного поединка софисты были невероятно хороши, а помогало им искусство противоречия, называемое антилогией.
Вот пример. Два менее известных софиста, братья Евтидем и Дионисодор, сумели заставить своего оппонента согласиться с абсурдным утверждением, что невозможно сказать ложь, – позиция, которая противоречит здравому смыслу[32]