Она снова наклонилась к Ричарду и положила голову ему на плечо.
– Извините, – тихо прошептала она в ложном раскаянии. – Вы меня прощаете?
Мэйсон почувствовала, что Ричард весь ушел в себя в попытке создать дистанцию между ними, не устраивая сцен. Она чувствовала, что внутри он весь кипит от ярости. Борется с собой, пытаясь взять себя в руки, пытаясь справиться с растущей злостью на нее, ведущую наступательные маневры в условиях, когда он не мог ответить ей адекватно. Но главный бой он вел с бесконтрольно разраставшейся похотью.
– Что я могу с собой поделать, если вы заставляете меня слабеть от желания? – жарко дыша ему в ухо, спросила Мэйсон, а затем лизнула его в мочку уха.
И тогда воздух в ложе сгустился, заряженный энергией самого грубого, самого первичного свойства. Мэйсон испытала шок, словно в нее ударила молния. Она чувствовала, как этот заряд прошел сквозь него и вошел в нее. Желание, что излучал его взгляд, завораживало.
– Вы играете с огнем, – предупредил Ричард.
– В самом деле?
Мэйсон провела ладонью по его груди, вниз, к застежке рубашки, и почувствовала, как Ричард напрягся еще сильнее. Глаза его вспыхнули, он приказывал ей остановиться. Но Мэйсон уже зашла слишком далеко. Она вся истекала соками, она чувствовала себя дерзкой и беспечной. И опасность лишь придавала пикантности ситуации.
– Не делайте этого, – сказал Ричард.
Она отважно улыбнулась в ответ. И эта улыбка была стара, как мир. То была улыбка всех искусительниц, сознающих свою власть. Тех, что знают, что самый стойкий мужчина не устоит перед ними.
Мэйсон бросила взгляд на Ричарда и увидела, что глаза его закрыты, а зубы сжаты. Нежные звуки музыки, дразнящий аромат ее духов, ее близость – все это рушило с таким трудом выстроенную оборону. Мэйсон медленно продвигалась вниз, дюйм за дюймом, затем пробежалась пальцами по животу Ричарда и почувствовала его дрожь. Пьянящий аромат ее духов дурманил их обоих.
И тогда она прикоснулась к его члену под одеждой.
Он был таким твердым, таким жестким, что казался сделанным из стали. Вот оно – доказательство его проигрыша. Он был крепок как бетон.
Рука Ричарда сжала руку Мэйсон. Она подумала, что он отведет ее в сторону, но он удерживал ее на месте, прижимал к себе, и глаза его были закрыты, и на лице была гримаса, похожая на гримасу боли.
Член набухал под ее пальцами, он жаждал освобождения. Мэйсон чувствовала трудное и хриплое дыхание Ричарда и поняла, что дышит так же.
И вдруг Ричард открыл глаза и бросил на Мэйсон тяжелый злобный взгляд. Рука его сжалась поверх ее руки. Он поднял ее руку, продолжая сжимать ее в своей, пока Мэйсон не вскрикнула от боли. Не отпуская ее руки, Ричард приблизил губы к ее уху и прорычал:
– Ладно! С меня хватит!
– Что? – спросила Мэйсон, вздрогнув.
– Ты победила. Я дам тебе то, что ты хочешь.
Ричард резко встал, потянув ее за собой, буквально сорвав с кресла. Кресло упало на пол, но громкие аккорды заглушили шум падения. Ричард затащил Мэйсон в проход ложи и прижал спиной к обитой шелком стене. Затем рывком задвинул портьеру, и они погрузились в почти полный мрак, если не считать узкой полоски света, прорывавшейся в просвет между портьерами.
Ричард набросился на Мэйсон, больно схватил за обнаженные плечи и рывком привлек к себе.
– Ты этого хочешь? – спросил он и стал целовать жадно и грубо, вжимая Мэйсон в стену, наваливаясь на нее едва не всем своим весом. Язык его обшаривал недра ее рта, и сердце Мэйсон бешено стучало, она чувствовала, что течет. Всю свою ярость, всю неудовлетворенность Ричард вложил в этот натиск.
Затем он поднял голову. У Мэйсон кружилась голова. Не зная, смогут ли ноги удержать ее, она жалась к стене. Ричард рывком опустил лиф ее платья, обнажив грудь. Взяв один сосок в рот, другой он начал массировать ладонью. Мэйсон откинула голову и застонала, полностью отдавшись захватывающим ощущениям. Она праздновала победу, но женский триумф растворялся в нарастающей страсти.
Ричард обхватил голову Мэйсон ладонями и поцеловал ее в губы так крепко и так мастерски, что у Мэйсон подкосились ноги.
– Ты этого хотела? Узнать, что ты со мной делаешь? Узнать, что ты сводишь меня с ума?
– Да, – выдохнула она, вне себя от счастья.
– Тебя это развлекает? Тебе нравится мучить меня? Смотреть, как я корчусь? Мучить меня этим… запахом, который разъедает мой мозг. Знать, что мне стоит лишь взглянуть на тебя, как я возбуждаюсь? Знать, что я не сплю ночами, желая тебя, что ты как лихорадка у меня в крови? Ты это хотела услышать?
– О да! – выдохнула Мэйсон.
– Тогда получай что хочешь, и пошло все к дьяволу.
Он рывком опустил ее на колени. Потом рывком расстегнул брюки, взял член в руку и толкнул к губам Мэйсон, требуя впустить его, затем проник внутрь. Плоть Ричарда была такой большой, что Мэйсон едва не подавилась. Но Ричард не останавливался. Сжимая в ладонях ее голову, он стоял над ней, словно бог.
Вкус его плоти был божественным. Скользя внутрь и наружу, Ричард направлял голову Мэйсон так, как хотел. Власть его над ней была абсолютной. Становясь еще тверже и больше, член заполнял ее рот целиком, доставая до горла. Стоя перед Ричардом на коленях, Мэйсон ощущала себя одновременно и беспомощной, и всесильной, она словно молилась на него, но в молитве возносилась сама. Она упивалась его вкусом, текстурой, которую ощущала языком. Она слышала нарастающий шквал музыкальных аккордов, воспринимая их как нечто органично вплетающееся в то, что происходило с ней.
Освободившись, Ричард взял Мэйсон за плечи и поднял с колен. Она покачнулась, и Ричарду пришлось придержать ее, чтобы не дать упасть.
– Ты этого хотела? – повторил он.
Мэйсон открыла глаза и увидела его муку в полусумраке ложи.
– Я хотела только одного – чтобы ты меня любил, – честно и неожиданно для себя призналась она.
Ричард выглядел совершенно потрясенным. Он долго смотрел на Мэйсон в упор, и в глазах его отражались противоречивые чувства, терзавшие его. Затем неожиданно он привлек ее к себе и обнял.
– Прости меня, – взмолился он. Мэйсон немного отстранилась.
– О, Ричард, тебе не за что просить прощения.
Взгляд его потеплел. Он поцеловал ее, на этот раз нежно, так нежно, что Мэйсон почувствовала, как сердце ее переполняет любовь. И когда хор в 400 голосов запел гимн древним богам, Ричард сказал:
– Посмотрим, смогу ли я искупить вину.
Он осторожно уложил Мэйсон на бархатную кушетку, заботливо целуя, лаская, чтобы сделать ей приятное. Она таяла под его поцелуями. С умелой и расчетливой неторопливостью, призывая на помощь все свое мастерство в искусстве любви, Ричард довел ее до блаженства. Откинув юбки, он ласкал ее там, где она стала влажной и липкой. Его умелые пальцы находили именно те точки, от прикосновения к которым Мэйсон выгибалась навстречу его руке. И затем, когда он знал, что она готова и не может более ждать ни секунды, он вошел в нее так медленно, так любовно-нежно, что Мэйсон захотелось плакать. Хор пел, и эта песня втекала в нее, проходила сквозь нее, и она впустила Ричарда в себя, и они слились телами и губами. Двигаясь вместе с ним под музыку, поднимаясь и падая вместе с аккордами, Мэйсон воспринимала их соитие как нечто непереносимо красивое. Теперь она забыла о своей победе, теперь все игры были заброшены перед лицом того чуда, что дарило ей его тело.
Они вместе дошли до высшей точки наслаждения как раз в тот миг, когда голоса певцов достигли оглушительного крещендо. Они парили над землей. Они купались в наслаждении, в котором так долго себе отказывали…
Они все еще продолжали лежать в объятиях друг друга, когда голоса стихли. Затем стихла и музыка. И тогда раздались оглушительные аплодисменты. В свете случившегося у обоих было такое ощущение, словно публика аплодировала лично им.
Ричард приподнялся, вспомнив, как и Мэйсон, о том, где они находятся. Она заметила озорной огонек в его глазах, и оба одновременно рассмеялись.
Но он быстро перестал смеяться.
– С тобой все в порядке? – серьезно спросил Ричард.
– В порядке – слишком слабо сказано.
– Я не обидел тебя?
– Обидел? – Мэйсон погладила его по щеке. – Ты меня потряс.
Она заметила в его глазах нечто похожее на благодарность, после чего Ричард наклонился и нежно поцеловал ее в губы.
Они слышали, как встают зрители, как выходят на первый антракт. Глуповато улыбаясь, они поднялись, стали поправлять одежду и, заметив смущение друг друга, снова засмеялись.
– Не могу понять почему, – игриво сообщила Мэйсон, – но мне ужасно хочется пить.
Он усмехнулся и приложил палец к ее губам:
– И я представить не могу, с чего бы это. Пойдем, я возьму тебе что-нибудь выпить.
Они вышли из ложи, и толпа вынесла их в коридор, а оттуда в большой зал. Большой зал представлял собой четырехугольное помещение примерно двадцать футов длиной со стеклянными окнами, выходящими на авеню Опера, тянущуюся до самого Лувра. Большой зал был оформлен на манер Зеркального зала в Версале, но моделью для росписи потолка послужила Сикстинская капелла в Риме.
– Оставлю тебя здесь, а сам принесу чего-нибудь выпить, – сказал Ричард.
Оставшись в одиночестве, Мэйсон почувствовала себя несколько неуютно. Вокруг нее были сплошь сливки парижского общества. Все здесь друг друга знали, непринужденно болтали, приветствовали друг друга – только она была всем чужая. Но Мэйсон находила утешение в своей маленькой тайне. Еще не остыв от того, что только что произошло в ложе, Мэйсон, улыбалась про себя и думала: «Если бы они только знали, чем мы сейчас занимались!»
Постепенно гул голосов стал приглушеннее. Женщина, стоявшая поблизости, сказала своему спутнику:
– Дорогой, это, случаем, не герцогиня Уимсли? Очень скоро это имя прошелестело по толпе, повторяемое на разные лады.
– Говорят, она самая красивая женщина в Англии.
– И муж ее богат, как Крез.
– Я слышал, что принц Уэльский от нее без ума.