Габриэль Фаллопий (Gabriele Fallopio. 1523–1562) еще более точно и подробно описал четвертую пару и создал крепкий набросок девятой, т. е. глоссофарингеуса. Кроме того, он заложил основы изучения анатомии лабиринта, тимпанической хорды и языкоглоточного нерва;
Фернелиус (Jean F. Fernelius. 1497–1558) создал описание центрального канала спинного мозга и гипотезу о роли нервов, как передатчиков влияния головного мозга на мышцы;
Сильвиус (Jacobus Sylvius. 1478–1555) обнаружил сирингомиелические полости и топографировал извилины коры;
Варолий (Constanzo Varolio. 1543–1575) описал мост мозга, ножки и оптический нерв;
Конрад Шнейнер (1614–1680) высказался о роли коры, как о месте локализации памяти, а о мозжечке, как о центре рефлексов. (Ошибочность его выводов — малосущественный фактор, главное здесь сам факт поиска.);
Хуан Гуарте (Juan Huarte. 1529–1588) суммировал некоторые, весьма спорные и разрозненные данные о следствиях травм головы;
Лоренц Фриз (Lorenz Frisius. ?–1531), судя по его рисункам в малоизвестной книге «Зеркало врача» тщательно изучал хиазму и глубину коры;
Томас Эраст (Thomas Erastus. 1524–1583) и Фернелиус (Jean F. Fernelius. 1497–1558) в тишине своих лабораторий исследовали природу эпилепсии;
Андреас Везалиус (Andreas Vesalius. 1514–1564) в седьмой книге своего труда «О строении человеческого тела» полностью описал и топографировал мозг. Более того им были высказаны сенсационные предположения о возможных функциях его многочисленных структур.
Разумеется, нам удалось вспомнить лишь малую часть тех, кого вспомнить бы следовало.
Но помимо создателей и собирателей точных знаний о мире, которые все, в той или иной степени, были изгоями, существовала и официальная наука Ватикана.
Именно она, кстати, и считалась настоящей ученостью, а такие, как Бруно, Коперник, Галилей и Везалий имели репутацию «фриков», экзотических прыщиков, вскочивших на благородном носу подлинного знания.
Коперник не случайно так долго тянул с публикациями своих открытий, понимая, что «De Revolutionibus Orbium Coelestium Libri Sex» будет квалифицированно осмеян и объявлен лженаукой. Он писал:
«Меня пугает мысль о презрении из-за новизны и отличий моей теории».[79]
Как выяснилось чуть позже, Коперник оказался прав. Его труд на долгое время стал объектом не академических обсуждений, а лишь насмешек. Над ним глумились многие. От авторов популярных дидактических поэм и энциклопедий (де Бартаса и Ж. Бодена) до столпов науки (Тихо Браге и Ф. Бэкона).
С церковной же точки зрения никакого особого криминала в работе Коперника не наблюдалось. Папа Лев Х отнесся к ней иронично, но весьма доброжелательно, а кардинальская курия его поддержала. В 1532 году система Коперника была официально представлена на чтениях в Ватиканских садах, причем не кем-то, а личным секретарем Папы. Коперниканство вообще воспринималось благодушно, пока ситуацию не обострил Бруно, объявивший себя его верным адептом.
В XVI–XVII веке научная ревность уже существовала. «Специалисты» умели защищать свои «владения» от любых чужаков. Чтобы получить право голоса в науке, необходимо было примкнуть к соотвествующей касте (астрономов, химиков, картографов), разумеется, полностью разделяя ее взгляды по всем ключевым вопросам. Была отработана и тактика нейтрализации диссидентов и чужаков, нелегально пробравшихся в дисциплину. Она была примитивна, но она работала.
Каста умело использовала тактические преимущества своей «высоты». Она устраивала академический погром новых взглядов, а затем обязательно спускала свою оценку «этажом ниже» к беллетристам, прессе и интеллигенции (в самом широком смысле этих понятий, вполне применительных и к семнадцатому веку). Те, мало понимавшие в сути вопроса, но доверяющие званиям и титулам, охотно начинали травлю, за пару лет превращая практически любого новатора в посмешище. Так повторялось из века в век.
Копернику, разумеется, припомнили то, что по профессии он церковный староста, но в астрономии — дилетант; Галилею рекомендовали глядеть в клистир, а не в телескоп, намекая на его основную профессию. (Галилео был медиком.)
Периодически возникали отчаянные персонажи, которые пытались ломать хребты и касте и подпевалам. Если дело доходило до открытого и упорного противостояния, то в ход шли дрова. Как показал пример Бруно, трех поленниц, как правило, хватало, чтобы прекратить спор зашедший слишком далеко.
Члены знаменитой академии «деи Линчеи» вынуждены были общаться меж собой при помощи шифров из страха не перед инквизицией, а исключительно перед научным сообществом. Напомню, что неформальным главой академии был герцог Фредерико Чези, вполне способный защитить ее от церковного преследования, но бессильный перед тогдашними кафедралами Рима, Болоньи и Флоренции.
Мы делаем ошибку, размежевывая науку того времени и церковь. Это неверно. Церковь и наука были одним целым.
В XVII веке официальных ученых, ориентированных на обеспечение богословской картины мира, были тысячи. Каждый из них имел возможность публиковаться, занимать кафедры лучших университетов и ставить на колени всяких «галилеев». Мы можем, конечно, следуя традиции, назвать их «схоластами», но это обозначение будет очень условным.
Отметим, что среди «схоластов» были не только мастера красивого шарлатанства или подтасовщики фактов. Ничего подобного. В большинстве это были абсолютно добросовестные исследователи.
Да, они не сумели преодолеть притяжение «христианской истины» и именно под нее «гнули и рихтовали» естественные науки. Но делали они это вполне искренне и самоотверженно.
Перечисляя ярких «схоластов» века мы обязаны вспомнить Фортиниуса Люцетуса, Леона Аллатиуса, Джймса Ашера, Людовико дела Коломбе, Афанасия Кирхерия et cetera.
Чем же они прославились?
Люцетус (Fortinius lucetus. 1577–1675) — автор очень влиятельной концепции того, что Луна практически целиком сделана из фосфора, а эффект ее свечения основан на фосфоресценции. Самое забавное, что гипотеза базировалась на крайне убедительных экспериментах. Люцетус брал болонский камень[80] и изготавливал из него диски и полусферы. Их свечение было практически незаметно днем, но при наступлении темноты они ярко разгорались, приобретая весьма реалистичное сходство с Луной.
На основании многочисленных опытов, при которых диски и полусферы наблюдались на разных расстояниях, под разными углами и в условиях разной освещенности, Люцетус с абсолютной уверенностью объявил, что Луна имеет фосфорную природу.
Как следствие:
Своей красотой и опорой на естественные явления гипотеза произвела огромное впечатление на современников, а Люцетус приобрел славу авторитетнейшего астронома и ученого.
Рассмотрим второго фигуранта из нашего списка — Леона Аллатиуса (Leo Allatius. 1586–1669), Хранителя Ватиканской Библиотеки.
Он создал прелестную теорию, согласно которой кольца Сатурна состоят из крайней плоти Иисуса Христа, вознесшейся после обрезания.
Как следствие:
Состоялось (как минимум) два диспута с участием богословов и большинства астрономов, которые решали возможность включения этой гипотезы в университетские курсы.
Третий герой — профессор Джеймс Ашшер (James Ussher. 1581–1656). На основании библейской хронологии он вычислил день сотворения мира, т. е. 23 октября 4004 г. до н. э. и таким образом установил «очень точный» возраст планеты.
Как следствие:
На протяжении долгого времени данная цифра считалась единственно верной и доказанной наукой.
Зачем мы перечисляем все эти нелепости?
Исключительно для того, чтобы создать объемное и максимально сочное представление о естествознании того времени.
А также затем, чтобы прояснить мощь и универсальность того метода, что позволил отделить «овец от козлищ» и снять подлинно научные «сливки» со всех дисциплин.
Аллатиус, Беллармини, Люцетус, Кирхерий и еще тысяча (как минимум) «схоластов» не имели на титульных листах своих трудов специальных меток, предупреждавших, о том, что их изучение — пустая трата времени.
Напротив. Как мы уже говорили — на тот момент это были весьма авторитетные авторы. Ознакомление с их фолиантами было обязательным.
Конечно, наука XVII столетия была фантасмагорическим месивом, в котором обоснованное и точное переплелось с самыми дикими домыслами. Работы Кеплера соседствовали с улетевшим к Сатурну препуцием Христа, а грубейшие ошибки Кирхериуса имели тот же вес, что и открытия Ферма.
Углубление во всё без исключения тогда было столь же нереальным, как и сегодня. Или еще невозможнее.
Сегодня у нас есть законы естествознания. Все, что им противоречит может быть смело и безоговорочно отбраковано. Мы можем не принимать во внимание (или не воспринимать всерьез) летающие препуции, психотерапии или «внетелесные ощущения».
Тогда эти ориентиры еще не были сформулированы. Все было гораздо сложнее и запутанней.
И это было прекрасно, так как только безбрежный и бездонный эпистемологический[81] хаос XVII века мог породить фигуру, способную этот хаос укротить и упорядочить. По логике развития науки она непременно должна была выйти из «пены столетия».
Эта «Афродита» не замедлила явиться.
Ею стал профессиональный солдат-наемник, картежник, пират и дуэлянт Рене де Декарт. Он же Картезий или Картезиус, т. к. академические правила того времени требовали от ученого латинизировать имя.
Его образование ограничилось иезуитской школой в Ля Флеш, где Декарта обучили латыни, начаткам простой математики, а также иезуитской логике.
Окончив школу, Декарт отправился воевать.
Разумеется, не за родную Францию, а за талеры и гульдены. Под знаменами Максимилиана Баварского он брал Прагу, а под барабаны принца Оранского громил Арминиан.