На рисунке «Третий капитан поперечной линии» (ил. 13е) мы видим двенадцать небольших предметов, расположенных по кругу. Монах поясняет, что он запоминал эти предметы, расположив их в своем воображении на Виа делла Скала[546]. Кто хорошо знаком с Флоренцией, помнит, что эта улица выходит на площадь Санта Мария Новелла. У молельни запоминается религия и ее символ — крест (см. крест в верхней части окружности); у двери первого дома ряда старинных строений запоминается звезда; у дверей дома Якопо ди Богжо — солнце, и так далее. Свой метод он применяет также в некоей обители отцов-доминиканцев, выделяя в ней памятные места и запоминая с их помощью знаменитый план Иова о семи скорбях человеческих[547].
Рисунок «Трапеза и слуга» изображает человека с пищей и кубком в руках. Если мы, к примеру, сразу съедим весь наш недельный рацион, у нас будет несварение желудка, поэтому мы делим его на отдельные трапезы. То же с локальной памятью, «если за один день, от восхода до заката, мы попытаемся запомнить двести понятий, или двести артикулов св. Фомы Аквинского, в голове у нас все смешается»[548]. Поэтому локальной памятью должно пользоваться, соблюдая меру. И когда-нибудь мы, возможно, сравняемся со знаменитым проповедником Франческо Панигаролой, который, как говорят, удерживал в памяти сто тысяч мест[549].
Этот монах ничего не слышал об удивительных ренессансных изменениях, происшедших с искусством памяти. Ему известен лишь старый порядок вещей. Размещая образы добродетелей в соборе Санта Мария Новелла — одном из центров доминиканского движения, — он с благочестивыми намерениями применяет технику, которая способствует образному осмыслению добродетелей и пороков. Обращение его к зодиакальной системе не вызывает никаких подозрений — в трактатах о памяти о ней сказано как о вполне приемлемой; нет никаких оснований, почему порядок знаков не может быть рациональным образом использован в качестве порядка запоминания. Его способ запоминания порядка сфер, хотя и несколько легкомыслен, отнюдь не магичен. Традиционное доминиканское искусство направлено им на запоминания благочестивых предметов, в том числе и Summa Фомы Аквината. Его сочинение являет пример искусства времен упадка, по сравнению с величайшим его расцветом в Средние века, и демонстрирует тот тип мышления, с которым мы сталкиваемся в поздних трактатах о памяти.
Но почему мы тогда вообще ведем речь о Фра Агостино дель Риччо? Потому что его идея изображения принципов и различных техник искусства с помощью символических рисунков с названиями в точности соответствует тому, что мы находим в «Печатях» Бруно, где, например, принцип ассоциации обозначен образом «Связывающий», принцип применения образов — образом «Зевксис живописец». Печати — это высказывания, раскрывающие принципы и техники искусства, но высказывания магические, перекликающиеся с луллизмом и каббализмом, отданные во власть непостижимым таинствам. Способы описания искусства, освоенные им в монастыре, Бруно направляет на свои, особые задачи.
Читатель елизаветинской эпохи, принимавшийся за эту любопытную, скорее всего, нелегально опубликованную (на титульном листе не указаны ни место, ни дата публикации) книгу, вероятно, начинал с самого начала — с Ars reminiscendi[550]. Сохраняя собственную терминологию — места памяти он называет «субъектами», а образы — «адьектами», — Бруно в этом разделе очень подробно излагает классические правила искусства в духе обычного трактата о памяти[551]. Складывается впечатление, что Бруно намерен создать огромное количество мест памяти. Ничто вам не мешает, говорит он, использовать [для создания мест памяти] какое-либо здание в другом конце города, когда вы сидите у себя дома. Последнее свое место памяти, в Риме, вы можете связать с первым — в Париже[552]. (Вспомним обыкновение Петра Равеннского коллекционировать в своих путешествиях места памяти)[553]. Бруно подчеркивает, что образы должны быть броскими и связаны один с другим. Он предлагает также тридцать способов создания образов[554] (подобные перечни часто приводятся в трактатах о памяти). Он уверен, что обладает лучшей системой памяти для слов, чем мог себе представить Туллий, и цитирует по этому поводу отрывок из Ad Herennium, по традиции неверно приписывая эту работу Туллию[555]. В качестве системы мест Бруно предлагает так называемые «полуматематические» предметы[556], то есть особые диаграммы, которые действительно являются математическими, но не в обычном для нас смысле.
Всякий, кто заглядывал в книги Ромберха и Росселия, узнает в Ars reminiscendi хорошо известный жанр трактатов о памяти. Однако Бруно утверждает, что хотя он и пользуется всеми старыми методами, он нашел новый и более совершенный способ их применения. Этот способ связан с «Песнью Цирцеи»[557] (имеются в виду, вероятно, заклинания планет в «Цирцее», не вошедшие в английское издание Ars reminiscendi). То есть, в этом трактате о памяти содержалось какое-то таинство Цирцеи, оставшееся, очевидно, скрытым от английских читателей того времени.
Далее читателю приходится прорываться сквозь плотное заграждение Тридцати Печатей — тридцати высказываний о техниках и принципах магической памяти — и прилагаемых к ним тридцати мало что разъясняющих «разъяснений», некоторые из них к тому же сопровождаются достаточно темными «полуматематическими» диаграммами. О числе сумевших пройти этот лабиринт, я думаю, нетрудно догадаться.
«Пашня» — так называется первая Печать[558]. Пашня — это память, или воображение, многочисленные борозды которого должны возделываться искусством мест и образов. Здесь дается краткий, хотя и туманный обзор правил, и подчеркивается, что образы должны волновать практикующего своими броскими и неожиданными чертами. Упоминается также «Талмудист Солиман», чья система памяти состояла из двенадцати разделов, а каждый раздел носил имя одного из патриархов.
Вторая Печать — «Небо» (ил. 14а)[559]. Поскольку «несложно запечатлеть в памяти порядок следования небесных образов и их расположение», поделенная на сегменты сфера представляет собой систему мест и участков. Описание этой фигуры сопровождается диаграммой, основу которой составляют двенадцать домов гороскопа. Дома гороскопа Бруно использует как места, или «комнаты» памяти, в которых будут запечатлеваться «образы неба».
В Печати «Цепь»[560] указывается, что память должна переходить от предшествующего предмета к последующему подобно звеньям цепи. Это очень похоже на связность идей «аристотелизированных» правил запоминания. Но у Бруно звенья цепи — это знаки зодиака, следующие один за другим; он отсылает читателя к тому, что сказано об этом в «Тенях», цитируя оттуда латинское стихотворение, раскрывающее тайну следования зодиакальных знаков[561].
Здесь напрашивается предположение, что печати, или некоторые из них, рассказывают о системе памяти «Теней». За «Цепью» следуют три луллистские печати. «Дерево» и «Лес»[562] связаны с сочинением Луллия Arbor scientiae, о котором Бруно здесь упоминает. Лес — это знание в целом, он состоит из деревьев, областей знания, а корни деревьев — это всеобщие основные принципы. Печать «Лестница»[563] практически ничем не отличается от третьей фигуры из Ars brevis Луллия, изображающей способ комбинирования расставленных на кругах букв. И снова мы видим, что Печати описывают принцип соединения луллиевых комбинаторных систем с магически и астрологически преобразованным классическим искусством памяти, подобно тому, как это сделано в «Тенях».
И наши предположения превращаются в уверенность, когда мы подходим к двенадцатой Печати, «Зевксис живописец», где демонстрируется принцип использования в искусной памяти образов. Здесь Бруно говорит: «Образы Тевкра Вавилонского указали мне на триста тысяч положений»[564]. И если требуется еще какое-то доказательство связи «Печатей» с «Тенями», вот следующее замечание из «Зевксиса живописца»:
У нас есть два пути усовершенствования природной памяти и усвоения памяти искусной; один — когда мы, чтобы удержать в памяти образы и понятия, описываем их каким-то необычным способом; примеры этому я привожу в De umbris idearum; другой — в подыскании подходящих строений и… образов чувственно воспринимаемых вещей, которые будут напоминать нам о запоминаемых не-чувственных предметах[565].
«Два пути» совершенствования двух типов памяти — это, конечно же, во-первых, память, опирающаяся на астральные образы, как она представлена в перечнях «Теней», и, во-вторых, классическая память, создающая места в «подходящих строениях». Однако у Бруно даже наиболее традиционные приемы классического искусства всегда встраиваются в астральные системы, и тем самым пробуждается магическая действенность традиционных техник.
Система «Печатей» хотя некоторые из них и заставляют обратиться к системе «Теней», не повторяет никакую другую. Напротив, Бруно утверждает, что он исследует все пути; в