495. Хаос Анаксагора есть неупорядоченное многообразие; мы должны внести в многообразие порядок. Выявляя связи высшего с низшим, вы получаете единое прекрасное живое существо, мир496. Согласие высших вещей с низшими – это золотая цепь от земли до небес; следуя установленному порядку, по ней можно как нисходить от небес к земле, так и восходить от земли к небесам497. Эти связи помогают памяти, как это отражено в нижеследующем стихотворении, где Овен воздействует на Тельца, Телец на Близнецов, Близнецы на Рака и т. д. (далее следует поэма о знаках зодиака)498. В последующих «интенциях» излагается что-то вроде мистической или магической оптики, а также говорится о Солнце и о тенях, отбрасываемых предметами в его свете.
«Тридцать понятий об идеях» столь же таинственны. (Некоторые из них уже упоминались.) Изначальный интеллект – это свет Амфитриты. Он проникает повсюду, он – источник единства, где бесчисленное становится единым499. Формы безобразных животных прекрасны на небесах; не излучающие света металлы сияют в своих планетах; ни человек, ни животные, ни металлы не таковы здесь, как там. Освещая, оживляя себя высшими силами, соединяя, сообразуя себя с ними, ты продвинешься в постижении и запоминании их видов500. Свет несет в себе изначальную жизнь, разум, единство, все многообразие, совершенные истины, числа, градации вещей. То, что в природе различно, противоположно, в нем тождественно, согласованно, едино. И потому всеми своими силами пытайся распознать, со-образовать и воссоединить постигаемое. Не нарушай покоя своего разума и не замутняй памяти501. Из всех форм мира наиболее превосходны небесные формы502. С их помощью ты преодолеешь беспорядочную множественность вещей и достигнешь единства. Назначение частей тела легче понять, рассматривая их вместе, а не отдельно друг от друга. Поэтому если и части универсума брать не в их разъединенности, но в едином для них порядке, то чего мы не смогли бы запомнить, постичь, совершить?503 Единое есть великолепие красоты во всем. Яркость, присущая разнообразию множественного, есть Единое504. Образы вещей земного мира являются низшими в отношении истинных форм, их деградацией и всего лишь следом. А значит, взойди туда, где виды чисты и оформлены истинной формой505. Все, что есть после Единого, по необходимости множественно и имеет число. Поэтому на низшей ступени лестницы природы – бесконечное число, на высшей – бесконечное единство506. Поскольку идеи суть изначальные формы вещей и все создано в соответствии с ними, нам следует творить в себе тени идей. И мы создаем их в себе тем же способом, как на вращающихся кругах507.
В последних двух абзацах я привела цитаты из «тридцати интенций теней» и «тридцати понятий об идеях». Эти два ряда, каждый из тридцати высказываний, помечены тридцатью буквами, теми же, что и на кругах, и в тексте они проиллюстрированы кругами, помеченными тридцатью буквами. Думаю, это доказывает, что обе группы мистических высказываний в самом деле относятся к системе памяти с ее основанными на числе 30 кругами, к тому способу, каким множественность феноменов группируется, координируется и унифицируется в памяти, основу которой составляют высшие формы вещей, звездные образы, которые, в свою очередь, являются «тенями идей».
Тридцать «интенций» заключают в себе, я полагаю, элемент voluntas – направление воли на любовь к истине, каковое было одним из аспектов Луллиевой искусной памяти. Потому они и предваряются любовным стихом из Песни песней. Показательно и то, что в центре круга, о котором сказано, что он относится к «типу идеальных интенций», изображено Солнце, символизирующее у Бруно внутреннюю устремленность к постижению Единого Света, который озарит память, когда вся множественность явленного будет упорядочена с помощью сложных техник магической памяти.
Этот необычный труд, первое произведение Бруно, является, по моему убеждению, великим ключом ко всей его философии, как она вскоре будет изложена в «Итальянских диалогах», опубликованных им в Англии. Я уже указывала в другом месте508, что диалог в начале «Теней», где Гермес представляет книгу о памяти, выдержан в терминах, трактующих о восходящем Солнце египетского откровения, против чего протестуют педанты, и термины эти очень схожи с теми, что употреблены в Cena de le ceneri («Ужин в Пепельную среду»), где Бруно защищает от нападок педантов коперниканский гелиоцентризм. Внутреннее Солнце, постигаемое в «Тенях», – это выражение того, чем было бруновское «коперниканство»: гелиоцентризм он трактует как своего рода предвестие возрождения «египетского» знания и герметической религии.
Философская позиция, представленная двумя группами мистических высказываний «Теней», та же самая, что и в «Итальянских диалогах». В диалоге «О причине» Бруно утверждает, что единство Всего в Одном есть
самое прочное основание всех истин и секретов природы. Поскольку должно тебе знать, что по одной и той же лестнице природа нисходит, чтобы творить вещи, а человек восходит, чтобы их познавать; что единое и иное исходят из единства и возвращаются к единству, проходя посередине через множественность вещей509.
Задача системы памяти – сопрягая значимые образы, внутренне, в душе подготовить возвращение интеллекта к единству.
В Spaccio de la bestia trionfante («Изгнании торжествующего зверя») о магической религии псевдоегиптян, описанной в «Асклепии», которая была и его собственной религией, он говорит, что
при помощи магии и священных обрядов (они)… восходили к вершинам божественного по тем же ступеням природы, по которым божественное нисходит к ничтожнейшим вещам, чтобы сообщить себя им510.
Задача системы памяти – внутренне подготовить магическое восхождение, опираясь на память, основанную на магических образах звезд.
И в Eroici furori («Героическом энтузиазме») энтузиаст, высматривая следы божественного, добывает энергию из созерцания прекрасного расположения тела природы. Он созерцает Амфитриту, которая есть источник всех чисел, монада, и, если она не является ему в своей сущности, абсолютном свете, он постигает ее в ее образе, поскольку от монады божественного происходит монада мира511. Цель системы памяти – внутренне достичь этого единящего видения, то есть так, как только и возможно его достичь, поскольку внутренние образы вещей ближе к реальности, менее непроницаемы для света, чем сами по себе вещи внешнего мира.
Таким образом, классическое искусство памяти, претерпев воистину необычное ренессансное и герметическое преобразование в системе памяти «Теней», становится средством формирования души герметического мистика и мага. Герметический принцип, согласно которому отображение универсума в уме понимается как религиозный опыт, превращается искусством памяти в магико-религиозную технику постижения и унификации мира явлений через выстраивание выразительных образов. Подобное герметическое преобразование искусства памяти, только в намного более простой его форме, мы наблюдали в Театре Камилло. Преобразование, выполненное Бруно, с одной стороны, имеет бесконечно более сложный, а также гораздо более напряженный характер, с другой – оно в высшей степени магично и религиозно. Покладистый Камилло с его магической памятью и магическим Цицероновым красноречием – фигура, в корне отличная от пассионарного экс-доминиканца с его «египетской» религиозной миссией.
И все же сравнение системы Бруно с системой Камилло поможет нам понять и ту и другую.
Если мы рассмотрим семичастную планетную основу Театра Камилло и различные ярусы бытия, каждый из которых представлен в следующем, более высоком, вплоть до высшего, «Прометеева» яруса, на котором в памяти запечатлеваются все науки и искусства, то увидим, что такое же движение происходит и в системе Бруно, основанной на звездах, включающей на примыкающем к ним круге животный, растительный и минеральный мир, а на круге изобретателей охватывающей все науки и искусства.
В семичастной системе Камилло семь планетных образов, с помощью которых он проводит унификацию на небесном уровне, связываются с наднебесным миром ангельских и сфиротических начал и проникают в него. Свою особую трансформацию луллизма Бруно использует как замену каббалистике. Его «тридцатка», подобно Достоинствам Луллиева Искусства, проходит вверх и вниз через нижний мир, небесный мир и мир божественный и упрочивает лестницу, связующую все уровни.
Камилло гораздо ближе, чем Бруно, к первоначальному христианскому восприятию оккультной традиции у Пико. Для себя самого он – христианский маг, вступивший в связь с ангельскими и божественными энергиями, исчерпывающее истолкование которых состоит в том, что они представляют Троицу. Бруно отказывается от христианской и тринитарной интерпретации Hermetica и, пылко принимая псевдоегипетскую религию «Асклепия», почитая ее как стоящую выше христианской, устремлен вспять, к темной магии языческой теургии. Он стремится постичь не Троицу, а Единое. И это Единое, по его мысли, располагается не над миром, а внутри него. Методом постижения Единого является унификация памяти на звездном уровне. Этот метод, приводящий к видению, согласующемуся с разлитым повсюду светом Единого, близок к задаче, которую ставил перед собой Камилло