Тот трюм был —
Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб не страдая ни о ком,
Себя сгубить,
В угаре пьяном.
Однажды, напившись в кафе «Домино», он послал собравшихся чекистов ко всем чертям. Однажды, тоже не на трезвую голову, вместе с Мариенгофом и Шершеневичем расписал своими стихами стены Спасского монастыря. Как-то ответил Троцкому на фразу «Жалкий вы человек, националист» – «А вы такой же». Смелый был Сергей Есенин, даже отчаянный.
Путешествуя по Америке, где был объявлен сухой закон, напивался суррогатом до припадков. В Берлине держал под кроватью ведро пива.
До сих пор спорят, покончил ли Есенин жизнь самоубийством или его убили, но я уверен, что он все сделал сам. Трагично, но логично, что этим закончились многолетний запой и вызванная алкоголем депрессия.
Да и попыток самоубийства в последний год было несколько. Да и чем бесконечное пьянство не попытка самоубийства.
Анна Ахматова, которая Серебряный век пережила, великая Анна Ахматова любила выпить, особенно водки.
«Я все же с некоторой опаской – женщина немолодая, может быть, сердечница – спрашиваю ее: а не отметить ли нам некоторым образом ее награждение? «Ну конечно же, конечно!» – обрадовалась она. «Тогда, может быть, я закажу по этому поводу бутылку какого-нибудь итальянского?» И вдруг слышу от нее: «Ах, Александр Трифонович, а может быть, водочки?» (Из книги А.И. Кондратовича «Твардовский и Ахматова»).
Иосиф Бродский вспоминал, как проводил зиму в Комарове и почти каждый вечер ходил за водкой для Ахматовой. За вечер она выпивала граммов двести.
Ну раз уж заговорили о поэтессах, то грех не вспомнить Беллу Ахмадулину. Она тоже предпочитала водку и однажды, обсуждая с друзьями какого-то запойного писателя, заметила: «Фи, запои, нужно пить каждый день».
«Помню, мы вместе ездили выступать, ехали в машине, она напилась, конечно. Юра вел машину, а Белла выбивала ногами стекла, просила остановить. Когда мы притормозили у киоска, где выпивали мужики, она пошла и купила «мерзавчик», нас это не удивило…» – вспоминает Алла Нагибина.
А Иосиф Бродский? Ленинград он называл «городом цвета окаменелой водки». Сам мог спокойно выпить граммов 300, особенно не опьянев. Сухие вина ненавидел, у него от них была изжога. «Благословил меня коньяк на ложь признаний», «Коньяк в графине цвета янтаря», но алкоголизмом Бродский не страдал и даже никогда не испытывал похмелья наутро.
А вот один из любимых поэтов Иосифа Александровича Уистен Оден выпивал 200 граммов виски с утра, 300 – в обед, а в шесть часов вечера начиналась настоящая пьянка.
Но хватит уже очернять поэтов. Все-таки они пьют не больше других, а все остальное – это всего лишь штампы, выдумки и мистификации. Вот так мы пробежали по верхам, только самое очевидное обговорили, а кто там знает, что в недрах и пучинах спрятано. Это надо отдельную книгу писать, а то и две.
Потом, поэты это же поэты, кто их поймет, кто их простит. «Поэзия должна быть глуповата», – написал Пушкин Вяземскому. А кроме этого, поэзия не должна ничего, я так считаю.
Буковски
Конечно, писать про алкоголь и литературу и не упомянуть Чарльза Буковски – святотатство. Это все равно что пройти мимо волшебного цветка, драгоценного ларца, живого источника.
Поэтому наберемся смелости и войдем в мир одного из главных алкоголиков от литературы, вечно пьяного и свободного в своем пьянстве Буковски.
Обычный день писателя выглядел примерно так: просыпается с бодунища и лечится тем, что осталось со вчера, открывает новую бутылку (виски ли, джина ли, или обычного вина), ест банку бобов, открывает еще бутылку, бесконечно курит, гладит кота, может, сходит в бар и подерется там, найдет проститутку, и сами знаете что, проблюется, выпьет ящик пива, еще полбутылки виски, а может, и целую, ночью сядет, напишет обо всем этом коротенький рассказ, ляжет спать.
Как так жить – я не знаю. Один день еще можно представить, ну неделю – максимум, но Буковски начал пить в 20, закончил в 73, и ни на минуту, кажется, не отрывался от своего любимого дела.
И он не страдал, не жаловался, совершенно не чувствовал себя летящим на дно.
«Алкоголь, возможно, одна из величайших вещей на земле, и мы неплохо ладим. Он разрушителен для большинства людей, но не для меня. Все то, что я создаю, я делаю пока пьян. Даже с женщинами».
Первый сборник стихов вышел, когда поэту было за 40, первый роман, знаменитый «Почтамт», когда писателю был 51 год. В 51 год к Буковски пришла настоящая слава и деньги, что утешительно для многих молодых неудачников вроде меня.
Первое имя Буковски – Генрих, Генри-младший. Генри-старший, отец, был немецким мигрантом и, кажется, садистом. Раз в неделю он порол сына ремнем для правки бритвы. Такая была игра: младший косил газон у дома, а старший выходил на проверку, если найдет хоть одну травинку – порка. Так каждую неделю.
В подростковом возрасте Буковски покрылся ужасными прыщами, из-за этого начались проблемы с общением. Дома – отец-садюга. Куда идти? Где спасаться? Конечно, в библиотеке! Буковски начинает много читать и пишет свой первый рассказ.
«Насколько я помню, в самом начале я написал что-то про немецкого авиатора со стальной рукой, который сбил кучу американцев во время Первой мировой. Писал я ручкой, заполнил все страницы огромного блокнота на спирали. Мне тогда было лет тринадцать, и я валялся в постели весь в жутчайших чирьях – медики такого и упомнить не могли».
Алкогольная бездна, бездна счастья, уже открыла рот. Какой-то приятель дал Генри-младшему глотнуть крепкого, протянул, так сказать, руку помощи, и явился миру великий и ужасный Чарльз Буковски.
«Мне нравилось быть пьяным. Я понял, что полюблю пьянство навсегда. Оно отвлекало от реальности».
В 16 лет он уже позволил себе приползти домой и наблевать на ковер. Отец начал было тыкать его лицом в рвоту, как котенка, но тут же получил в челюсть.
Дальше была непродолжительная учеба в колледже, долгие скитания по стране, женщины, женщины, женщины, должность «уборщика, служителя автозаправки, охранника, посудомойки, экспедитора, складского служащего, приемщика, нарядчика, водителя грузовика, почтальона, кладовщика, почтового клерка, служителя на автостоянке. Еще я работал на фабрике собачьих бисквитов, фабрике флюоресцентных ламп, на бойне, был членом железнодорожной ремонтной бригады. Я видел огромное множество городов и работал примерно в сотне мест. В основном я голодал, пытаясь писать, ограничивая себя одним шоколадным батончиком в день, и писал по четыре-пять рассказов в неделю. Часто у меня не было пишущей машинки, и большую часть своей работы я писал от руки печатными буквами и рассылал в «Атлантик Мансли», «Харперз» и «Нью-Йоркер». Все они возвращались обратно».
Такая вот реальность. Любимый способ уйти от нее – коктейль «бойлерщик», это когда дешевый бурбон запивается пивом.
Лирический герой Буковски – Генри Чинаски. И сложно уследить, где Буковски превращается в Чинаски, где Чинаски превращается в Буковски, чем они вообще отличаются? Оба живут в собственном, нормальному человеку недоступном темпоритме, оба юродствуют, оба блюют на зрителей и читателей, оба топчут «американскую мечту».
«Люди хватают наугад все, что ни попадя: коммунизм, здоровая пища, серфинг, балет, гипноз, групповая психотерапия, оргии, мотоциклетная езда, травы, католицизм, тяжелая атлетика, путешествия, здоровый образ жизни, вегетарианство, Индия, рисование, писание, ваяние, музицирование, дирижирование, туризм, йога, совокупление, азартные игры, пьянство, тусовки, замороженный йогурт, Бетховен, Бах, Будда, Иисус, машина времени, героин, морковный сок, самоубийство, костюмы индпошива, самолетные прогулки, Нью-Йорк Сити – а потом все это рассеивается и исчезает. В ожидании смерти люди ищут, чем бы себя занять. Хорошо, наверное, когда есть выбор. Я свой выбор сделал. Я взял четверть галлона водки и врезал, не разбавляя. Эти русские понимают, что к чему». (В переводе поэта Кирилла Медведва.)
В 35 лет Буковски попал в больницу с кровоточащей язвой желудка. Врачи категорически запретили ему пить, вот даже глоточка пива нельзя. Первое, что сделал пациент, выйдя из больницы, – пошел в бар.
«Выпивка – это форма самоубийства, когда на следующий день вы снова оживаете. Это как убить себя ради возрождения. Я уже прожил 10–15 тысяч жизней» – эта формулировка кажется мне гениальной.
Я, конечно, восхищаюсь этим алкоголиком, ведь превращение жизни в сплошную пьянку, а пьянки – в литературу – это подвиг, событие. Но ни одну книгу я не смог дочитать до конца.
Умер Буковски в 73 года. Ни от цирроза, ни от похмелья и даже не под забором. В старости он уже не напивался, но пить продолжал. Его любимым напитком стало вино. У него была слава, деньги, особняк в Калифорнии, коты и молодая жена. Картинка с открытки. Умер от лейкемии. Незадолго до смерти он написал стихотворение:
Прохладная летняя ночь.
Неподалеку простерся, содрогаясь, ад.
Я сижу на стуле.
Cо мной шесть моих кошек.
Я беру бутылку воды, делаю большой глоток.
Все будет гораздо хуже, чем сейчас.
И гораздо лучше.
Я жду.
Вообще-то Чарльз Буковски в загробную жизнь не верил. Откуда этот содрогающийся ад? И заметьте, никакого алкоголя – только большой глоток воды.
Ангел Ерофеева
Несколько лет назад в Коломне на стене полуразвалившегося дома по адресу: Водовозный переулок, дом 5, появился ангел. Крылья его из бутылок, нимб тоже: прозрачное, зеленое, коричневое и синее стекло. Это ангел Венички Ерофеева, гениального из гениальных, пьяного из пьяных, вечног