Жителям Винчкомба, впрочем, нововведения весьма не понравились. Один из крупных фермеров, Джон Стратфорд, всерьез отнесся к пожеланию короля и уничтожил весь свой урожай, но его соседи, более мелкие производители, продолжили выращивать табак, а на следующий год его снова высадил и сам Стратфорд. «Перетягивание каната» после этого продолжалось еще восемьдесят лет. Согласно местным записям, в 1630-х годах на четырнадцати земельных участках выращивали табак, в приходском амбаре для десятины сушили листья, а пару домов на Норт-стрит превратили в магазины, где торговали конечным продуктом. Правящие режимы несколько раз отправляли солдат, чтобы урезонить фермеров. Они сжигали поля, дрались с местными жителями, но ничего не добились. Во время экспедиции 1653 года командир отправил в столицу довольно жалобное письмо:
Я собрал 36 лошадей и рано утром отправился в Челтенем, где обнаружил вооруженную толпу, охранявшую табачное поле. Мы пробились через них и вошли в город, но не обнаружили констебля – лишь новую толпу мужчин и женщин, которые требовали крови за свой табак, так что любое действие привело бы к кровопролитию. Солдаты стояли твердо, с пистолетами наготове, и приказали толпе разойтись, но те не послушались, а из Винчкомба прибыли еще 200 человек. Мэр Кларк не явился, а мне нужны указания. Десять человек даже за 4 дня не уничтожат хороший табак вокруг Челтенема. Корнет отказывается действовать, а некоторые констебли в этих местах сами торгуют табаком и выращивают его. Мне пришлось отступить; судьи лишь мешали, а не помогали нам.
Вам почти жаль его, правда? Почти. Через двадцать три года, очевидно, тоже ничего не изменилось: Сэмюэль Пипс отмечает в своем дневнике, что в Винчкомб снова отправили отряд солдат, «чтобы уничтожить тамошний табак, который местные жители высаживают, нарушая закон, и всегда так делали, и, несмотря на постоянную угрозу уничтожения, часто приводимую в исполнение, они все равно его выращивают».
Если вам нужны еще какие-нибудь советы по поводу того, как досадить некурящим, предлагаю вам воспользоваться самой потрясающей из когда-либо сделанных иллюстрированных листовок, «Гербом табачника» («The Armes of the Tobachonists»), опубликованным в 1630 году. На двух третях листовки располагается изображение, сверстанное подобно настоящему гербу и придуманное, как утверждает сопровождающий текст, группой сводников, проституток, сутенеров, брокеров, рыцарей стояка (клиентов проституток), крикунов и обычных простаков, которые «сидели, курили и ругались в тесной комнате, дыша, пыхтя, сопя, плюясь и харкая, чихая и откашливаясь» – идеальное описание их произведения.
Для тех, кто не очень искушен в чтении сложных визуальных образов формальной геральдики, дополнительный текст у основания изображения проясняет несколько тонкостей. Но достаточно будет сказать, что на щите, по сторонам которого стоят два иностранца-трубочиста, а «гребнем» служит мавр с двумя курительными трубками, выдыхающий дым из ноздрей, изображен голый мужчина с расставленными ногами; он стоит к нам задом и смотрит на нас, высунув голову между ног. Из его рта торчат еще две трубки, а из задницы поднимается шлейф дыма – судя по всему, какое-то «новое движение» (да, каламбур здесь умышленный; о смысле слова «motion» мы поговорим в следующей главе).
Глава шестая. Отталкивающие тела
Многие телесные правила, табу и предписания наших пращуров из эпохи Возрождения остались неизменными до сих пор. Есть несколько моментов, в которых мы стали даже более щепетильны, например, нам неловко плеваться при всех на улице; есть, конечно, и моменты, которые вызвали бы немалое раздражение предков, в частности, выставление напоказ голой кожи, но если говорить в целом, то, что родители вбивают нам в головы в детстве, мало отличается от того, что вбивали в головы нашим предкам. Благодаря этому сходству нам очень легко понять любителей плохого поведения из прошлого и подражать им.
Давайте начнем с носов. Чистоту носа нужно постоянно поддерживать платком, «чуть отворачиваясь, если рядом с вами честные люди», чтобы действие хотя бы частично было скрыто. Ковыряться в носу при всех неприлично, особенно за обеденным столом. Впрочем, еще отвратительнее – проверять содержимое платка после того, как вы высморкаетесь. И конечно, ни в коем случае нельзя подражать тем, кто «сует пальцы в ноздри, а потом кидается тем, что оттуда достал» (из перевода «Галатео» Джованни делла Каза). Подобные манеры вполне знакомы нам и сейчас, тем не менее есть некоторые тонкости, которые приведут в замешательство путешественника во времени.
Да, платки были не у всех, и это многими признавалось. Если у вас нет платка, лучший вариант – высморкать нос, придерживая его кончиками большого и указательного пальцев, сбросить сопли на землю и втоптать их туда ногой, чтобы никто больше на них не наступил. Однако если вы хотите казаться хорошо воспитанными, не вытирайте нос рукавом (это напоминает привычки торговок рыбой), шляпой или полой одежды – это, по мнению Эразма, «неотесанное и грубое» поведение. В учебнике хороших манер для мальчиков сэр Хью Роудс требует от своих учеников, чтобы они сморкались, едва встав с постели, а потом еще раз – перед утренним умыванием, до того как они начнут одеваться. Абсолютно все авторы подобных учебников были согласны в том, что вы должны держать свою флегму максимально незаметной для окружающих. Громко сморкаться – это «грязная вещь», а фыркать и шмыгать носом – еще хуже.
Идеалом считалось сморкаться тихо и незаметно, не привлекая внимания и не оставляя после себя ничего, что могло бы испачкать или доставить неудобства окружающим. Хорошо воспитанные люди старались максимально скрывать свои телесные процессы. Если вы хорошенько высморкаетесь с утра, до того как выйти из комнаты, то вероятность того, что вам понадобится высморкаться на людях, заметно уменьшится. Если вам все-таки нужно высморкаться на людях, то постарайтесь отвернуться – тем самым вы и по-настоящему, и символически спрячете это действие. Два этих простых принципа – незаметность и дистанцирование – лежат в основе большинства практических советов по уходу за телом.
Другой пример: если вы хотите пукнуть – а так в компании лучше вообще не поступать, – то пукайте тихо и не делайте и не говорите ничего, что могло бы привлечь к этому внимание. Подобные простые правила весьма облегчали задачу вызвать у окружающих отвращение. Положив левую руку на живот, приподняв правую ягодицу со скамьи и громко вздохнув, сопровождая (или не сопровождая) этот жест пусканием ветров, вы могли поставить в неловкое положение всех, кто обедал с вами в столовой. Разговоров об ушной сере, полном мочевом пузыре или чесотке было уже достаточно, чтобы вызвать дискомфорт, а если после этого вы начинали чесаться, совать палец в ухо или переминаться с ноги на ногу, дискомфорт быстро перерастал в открытую неприязнь.
Как мы уже упомянули ранее, плевки в те времена считались намного менее грубыми, чем сейчас. Мы практически забыли, что плевки были такой же частью культурной реакции на телесные процессы, как и сморкание (в противоположность шмыганью или вытиранию носа). В медицинских книгах настаивали, что периодически откашливаться и сплевывать полезно для здоровья – вы изгоняете из организма разлагающиеся вещества. Делали даже специальные лекарства, которые стимулировали производство слюны и заставляли вас чаще плеваться. В XVIII–XIX веках жевание табака активно пропагандировалось, потому что оно «полезно стимулировало слюнные железы».
Для многих из нас единственным напоминанием об этом культурном явлении остаются вестерны, где в углах салунов стоят плевательницы. Их присутствие в такой обстановке в первые годы XX века вполне уместно, ибо салуны были едва ли не последними местами, где их еще ставили. Борьба с плевками началась во второй половине XIX века в сильно перенаселенных британских городах, где свирепствовал туберкулез – отчасти именно из-за слюны и мокроты, выплюнутых на землю. Медицинские увещевания превратились в мощное общественное давление, и манеры в стране довольно быстро поменялись, а затем добрались и до другого берега Атлантического океана. Но даже в XVI–XVII веках, когда о воздушно-капельном распространении болезней мало что знали, плевки все равно могли стать оскорбительным поведением.
Эразм обращал наибольшее внимание на то, что, как и в случае со сморканием и соплями, вы должны отвернуться, чтобы сплюнуть, тщательно следить, чтобы не плюнуть на другого человека, и потом втоптать плевок в землю ногой, «чтобы не расстроить сердце или желудок других» – этот комментарий ясно дает нам понять, что вид телесных жидкостей вызывал физическое отвращение. Если вам нужно сплюнуть в формальной обстановке в помещении, пользуйтесь платком; особенным моветоном считалось плевать на обеденный стол.
Впрочем, вообще не сплевывать, проглатывая полный рот слюны, тоже считалось «гадким» и «нечистым». Сплевывание было необходимым и неизбежным действием, которое нужно выполнять с осторожностью. Ваш долг как воспитанного человека высокого происхождения и репутации – избавить других от созерцания этого, о чем говорит Ричард Вест в своей «Книге поведения»:
Если сплюнуть тебе необходимо,
То ни в коем случае не терпи,
Но будь осторожнее
И следи, кто рядом.
Впрочем, кое-кто беспокоился, что для определенной категории людей сплевывание превратилось из необходимости в привычку – они плевались регулярно и часто, словно добавляя в речь своеобразные знаки препинания.
Во многих текстах времен Елизаветы I говорится об «излишнем» сплевывании и кашле, сопровождающих общение – обычно мягко-укоризненным тоном, словно это немного раздражает и кажется грубоватым, но при этом не совсем уж неприятным. Если вы вовремя отворачивались и пользовались платком, то на частое сплевывание особого внимания не обращали. Впрочем, граница между нормальным и «излишним» сплевыванием, похоже, определялась исключительно личным мнением. Скорее всего, какую-то роль, как и в наши дни, играл контекст. Если вы, например, занимаетесь бегом или командным спортом вроде футбола, то можете плеваться при всех – к этому относятся относительно спокойно. Что интересно, другие формы тяжелых физических нагрузок не вызывают подобного снисхождения, так что спортсмены обычно не сплевывают при всех вне беговой дорожки или футбольного поля.