Маленький ключик вошел в замок, и ларчик открылся.
Ящик был заполнен перекидными блокнотами. Тридцать или даже сорок штук. Все они были братьями-близнецами найденного мною блокнота и отличались только цветом обложки. Я пролистала один из них, синий, он лежал на самом верху. Точно, еще один дневник. И сиреневый, и зеленый тоже. Все это дневники. Вряд ли отец бы обрадовался, узнав, что я нашла их. Тогда зачем он просил меня разобраться в ее вещах? Может, не подозревал, что она хранила здесь свои дневники. Да, скорее всего так и есть.
Я выудила блокнот с самого дна. На обложке стояла цифра — 1985. Ух ты! Я отложила его, и взяла один из тех, что повыше. Январь 2003. Вот это подарок! Эмма с радостью прочитает их со временем. Я открыла первую страницу.
«Я ненавижу своего мужа».
Это еще ни о чем не говорит. Я продолжила читать дальше.
«Никогда бы не подумала, что способна испытывать это чувство по отношению к нему, но это так. Я бы даже могла его убить».
Я бросила быстрый взгляд в сторону двери. Сердце бешенно колотилось в груди. Искушение было слишком сильным.
«Он сделал меня несчастной. Но его это, кажется, вообще не волнует. Я думала, он любит меня. Но когда сказала ему, что знаю о той, другой женщине, он даже не выказал своего сожаления. И это, черт возьми, так на пего похоже! Она молода, у нее красивая фигура. Никогда не думала, что он падет так низко. Я считала, он не такой, как другие. Ха! Видимо, все они одинаковые. Вот почему они… Нет. Не стоит делать обобщений. Речь идет только о нем. Моем собственном муже. Я ненавижу его. Я ненавижу его!»
Я быстро пробегала глазами по строчкам, сгорая от любопытства, что же он такого натворил. Понятно, что завел любовницу, но как ее звали? И сколько это продолжалось? Где? Как?
Ответы не спешили появиться на страницах дневника. Здесь требовался более тщательный поиск. Наверное, чтобы разобраться в ситуации, нужно обратиться к более ранним записям.
Я убрала блокнот в ящик, закрыла его и положила ключ в задний карман. После чего вышла к Эмме в гостиную.
— Ну, как продвигается? — поинтересовалась она, не отрываясь от учебника истории.
— Нормально.
— Хочешь печенье?
— Да.
Меня всю колотило. А что, если дневники ка-ким-то образом попадут к Эмме? Пусть ящик и заперт, но где гарантия, что не существует другого ключа? Этот ключ я могла оставить себе, но что, если отец спросит о нем? Мне хотелось сохранить содержание дневников в тайне. Вряд ли Ли желала, чтобы он прочитал их. Я направилась к холодильнику, собираясь налить себе немного молока.
— С тобой все в порядке? — спросила Эмма.
— Да! — Я откусила кусочек печенья.
— Хорошо получились, правда?
— Да, очень вкусно.
Перед уходом я нашла в кладовой большую хозяйственную сумку и сложила в нее все дневники, прикрыв их сверху шарфами Ли. Я поставила сумку в коридор рядом с лифтом, чтобы Эмма не видела, как я ее забираю. Я просто подстраховалась на случай, если ей захочется выяснить, что же это там такое в закрытом ящике. Позже придумаю, куда их деть, когда выберу достаточно безопасное место.
Придя домой, я выложила их у себя на кровати в хронологическом порядке. И стала искать ответы на возникший у меня вопрос. Вот тогда-то я и узнала, что эта женщина была не единственной. Он изменял ей и с другими. Похоже, ему нравились интрижки с молоденькими девушками.
Поначалу Ли утешалась тем, что это не было чем-то серьезным, связанным с истинными чувствами. Ей казалось, что следует лишь разоблачить его, как он сразу раскается и станет умолять о прощении. Но все вышло по-другому.
«Я просто убита. Для него, похоже, самая большая проблема заключается в том, что мне стало все известно. Я думала, он пообещает, что прекратит вести себя подобным образом, но он сказал, что не собирается этого делать. Ему, похоже, даже не стыдно. А теперь мне кажется, будто со мной что-то не так, раз он уходит от меня и ищет счастья на стороне с молоденькими девицами. Мне так плохо. Так обидно! Смогу ли я простить его? Да и нужно ли ему мое прощение?»
Я закрыла дневник, откинулась на подушку и уставилась в потолок. Мысль о том, что ему не было дела до ее прощения, просто выводила меня из себя. Это он обманывал ее, да к тому же вынудил чувствовать себя ущербной.
В памяти вдруг всплыл разговор, который как-то состоялся у нас с Ли. Как я теперь поняла, произошел он вскоре после того, как она раскрыла его обман. Мы прогуливались по Цент-рал-парку. Я жаловалась на Коко, которая тогда издала на свои средства книгу «Как танцевать стриптиз» и занималась исключительно ее продажей и привлечением людей на свои занятия.
— Как бы мне хотелось, — сказала я тогда, — чтобы у меня была обычная мама. — Я ожидала, что Ли поддержит меня и раскритикует Коко в пух и прах.
— Знаешь, — ответила Ли. — Коко очень сильная женщина. По-своему сильная. Она ведь никогда не зависела ни от одного мужчины. Коко умеет за себя постоять. Иногда мне хочется быть в этом на нее похожей.
Тогда эта фраза только раздосадовала меня. И только сейчас я поняла, о чем говорила Ли.
Глава двадцать пятая
Жан-Поль не торопился начинать свою речь, ждал, когда все мы соберемся вокруг большого стола для разделки мяса.
— Через две недели будет банкет. Мы должны подготовиться. В числе приглашенных — инвесторы, а также потенциальные инвесторы. Каждый из вас получит по блюду. Пожалуйста, не говорите мне, что хорошо готовите салаты или супы, или овощи, или утку, или что-то там еще: задание определяю я. Хотя, если в следующем году вы собираетесь заниматься кондитерскими изделиями, скажите мне, и я поручу вам приготовление десерта.
Тара подняла руку.
— Скажите, а насколько важен этот банкет для мастер-класса?
— Все, что вы делаете, — прикрикнул он, — определяет, попадете вы в мастер-класс или нет.
В душе я порадовалась тому, как он ее осадил.
— Естественно! — продолжал Жан-Поль. — Этот банкет очень важен для мистера Никерброкера.
Мистер Никерброкер был президентом школы. Я видела его лишь дважды: когда поступала в школу и когда отдавала секретарше чек о плате за обучение. Оба раза он сидел за массивным столом красного дерева. Ему было восемьдесят лет, и на наш этаж он не спускался ни разу, но ходили слухи, что он обедал в школьном ресторане в компании своей подружки, тридцатипятилетней крашеной блондинки.
— Итак! — продолжал Жан-Поль. — Пожалуйста, те, кто хочет заниматься кондитерскими изделиями, поднимите руку.
Вот и настал этот момент. Предстать перед Жан-Полем в качестве повара-кулинара. Руки подняли Ральф и несколько человек, получающих второе образование. Их примеру последовала и я. И Тара. Вот черт.
— В конце дня, — сказал он, — я вывешу список. Там будет указано, какое блюдо вам готовить. Пожалуйста, не приходите ко мне с жалобами — я все равно не передумаю. Теперь разделимся на две группы. Половина из вас будет делать томатное конкассе. А другая половина — сливочные пирожные.
Конечно же, я хотела делать пирожные. Томатное конкассе я уже тысячу раз делала в «Шанталь». Но нет. Меня направили в первую группу. Единственная отрада — Тома тоже туда направили. Таре предстояло заниматься пирожными. Я заметила, как она что-то прошептала Тому на ухо. Как плохо-то. Ральф, которому также предстояло делать пирожные, подмигнул мне, когда я поставила свою доску рядом с доской Тома.
— Ну, как дела на работе? — Я старалась говорить безразлично, будто и правда примирилась с фактом, что мы останемся просто друзьями. Конечно, мы были друзьями. Да кто бы мог подумать, что наши отношения выйдут за рамки дружеских? Так что, пожалуйста, не думай, что наплевал мне в душу, ладно?
— Неплохо.
Когда я закончила точить свой нож, он попросил у меня металлический брусок.
— Конечно. Нет ничего хуже, чем резать помидоры тупым лезвием.
О том, что я соблазню его в присутствии Тары можно было и не мечтать. К тому же я была без красного платья. И без шпилек, которые бы так хорошо к нему подошли. Лучше пока оставить эти попытки, а то он снова начнет сравнивать меня с парнем.
Помидоры забросили в кипящую воду, потом достали, и все мы начали очищать их от кожуры. Я выбрала себе крупный экземпляр, сделала крестообразный надрез и стала снимать кожицу.
— Ну, а как мистер Гласс? Хорошо к тебе относится?
— Должен сказать… — Том огляделся по сторонам, чтобы убедится, нет ли поблизости Тары. — Джонатан Гласс — очень строгий человек. Не упустит возможности дать понять, что любого из н, с очень просто в случае чего заменить.
— Все настолько плохо? — Это не стало для меня больном откровением, просто хотелось, чтобы Том еще немножко покритиковал его.
— Да. Я, конечно, понимаю, что должен быть благодарен за работу. Я многому учусь. Но это дается мне нелегко.
— Особенно весь день проторчав здесь.
— Вчера я насчитал на своих руках тринадцать ожогов.
— Да ладно! — Я разрезала свой очищенный помидор пополам.
— Погляди-ка! — Он засучил рукав рубашки, и я увидела россыпь красных пятен.
— Ого.
— Вчера я обжег ладонь. Не мог толком ничего держать в руках. И все равно он не разрешил мне уйти пораньше.
— Вот болван.
Возможно, Том заметил, что слишком увлекся критикой, и начал оправдывать своего работодателя.
— Ну, конечно, его можно понять. Я был ему нужен. А обжегся по собственной вине. В общем, ничего, справился.
— Но, тем не менее… — Я раздавила помидор на своей разделочной доске и принялась отделять зерна, затем измельчила его и бросила в общую кастрюлю.
— Мужик — настоящий гений, — не сдавался Том. — Иногда мне кажется, что глупо платить столько денег за то, чем я здесь занимаюсь. — Он кивнул в сторону быстро заполняющейся кастрюли.
— Да, — согласилась я. — Это точно. — И, не удержавшись, добавила самым невинным тоном: — По крайней мере, для тебя здесь скрашивает обстановку Тара.