ого книг, книги, серьезно прочитанные, оставившие след, меняющие жизнь человека, сегодня большая редкость. Так что остается большой вопрос: как человек читает и что он читает?
В связи с чтением первостепенное значение имеет, конечно, то, что индивид начинает формировать собственные убеждения, обретать ценности, определять направление, в котором он желает продвигать свою жизнь. Если он этого не делает, ему приходится блуждать. Мне представляется, что бесполезно читать о традициях, потому что их нужно открыть для себя самому. Очень глупо и невежественно объединять величайшие умы мира в одном человеке – это просто показывает, что человек несерьезен, что он не стремится открыть величайшие истины, новые и волнующие. И все же большинство лишено ощущения острого возбуждения, которое приносит открытие, поиск нового. Однако если индивид со временем не приходит к концепции жизни, направления, ценностей, убеждений, которые не вкладываются в него другими, а являются результатом собственного опыта, а также могут быть почерпнуты из активного, продуктивного, критического чтения всего, что содержится в трудах великих учителей человеческого разума, тогда я не верю, что ему удастся когда-либо обрести чувство уверенности, надежности, обрести себя самого.
Эта идея сегодня не в фаворе, поскольку выглядит догматической и авторитарной, а люди желают все решать для себя сами. В действительности это варварство – отказываться учиться на великих открытиях, сделанных человечеством. Таково мое мнение. Однако человек лишает себя этого во имя независимости, во имя отказа от авторитетов, отвергает насыщение, утоление жажды, солнечный свет – все то, в чем нуждается человеческий разум, чтобы развиваться. Человек может быть вегетарианцем, когда это касается материальной пищи, но если он становится вегетарианцем в том, что касается пищи умственной и духовной, и отказывается от всего накопленного человечеством богатства, тогда воистину ум его значительно высыхает.
Другим важнейшим моментом, по моему мнению, является умение мыслить критически. Критическое мышление – единственное оружие, которое имеет человек против опасностей жизни. Если я не мыслю критически, тогда я, несомненно, подвержен всем распространяемым влияниям, всем убеждениям, всем ошибочным мнениям, всякой лжи, которыми меня пичкают с рождения. Человек не может быть свободен, не может быть самим собой, не может обрести себя самого, если не способен мыслить критически и – если угодно – цинично.
Критическое мышление означает свойственное детям осознание: дети гораздо более критичны, чем взрослые. Когда ребенок слышит, как мать говорит миссис Х.: «Ах, как приятно вас видеть», – и мило болтает с ней, а потом после ухода миссис Х. говорит мужу: «Ох, слава богу, наконец она ушла», – ребенок замечает несоответствие и, возможно, осмеливается задать вопрос, но затем критическое мышление шаг за шагом из него вымещается. Мать или лжет, или сердится, грустит или говорит: «Ты этого не понимаешь», – и критическое мышление ребенка медленно удушается до тех пор, пока критических мыслей уже не возникает.
Критическое мышление – специфическая человеческая способность. Мыслить манипулятивно, то есть думать о том, как это получить, что нужно сделать, чтобы это получить, хорошо получается и у шимпанзе. Шимпанзе – животные – обладают превосходным манипулятивным мышлением. В экспериментах шимпанзе разгадывали головоломки, которых ни я, ни многие другие люди разгадать не могли – настолько они сложны. С чисто биологической точки зрения чем ближе я к реальности, тем в большей мере я способен прожить свою жизнь адекватно. Чем менее я близок к реальности, чем больше у меня иллюзий, тем менее я способен управлять своей жизнью адекватно.
Маркс однажды сказал фразу, которая также могла бы стать девизом психоанализа: «Требование отказаться от иллюзий по поводу своего состояния есть требование отказаться от состояния, которое нуждается в иллюзиях» (K. Marx, MEGA I, 1,1, pp. 607–608). Другими словами, не избавляясь от иллюзий, человек сохраняет нездоровые обстоятельства, которые могут продолжать существовать, потому что человек создал себе эти иллюзии.
Критическое мышление – не хобби, критическое мышление – дар. Критическое мышление – это не нечто, что вы применяете, как философ, а будучи философом, мыслите критически; оказавшись же в домашней обстановке, вы от критического мышления отказываетесь, снимаете его с себя. Критическое мышление – качество, способность, подход к миру и ко всему в мире; критическое мышление ни в коем случае не есть враждебное, негативистское, нигилистическое; напротив, критическое мышление служит жизни, служит устранению парализующих нас индивидуально и социально препятствий.
Требуется мужество, чтобы жить в мире, в котором критическое мышление не поощряется. Однако не следует и переоценивать мужество, которое для этого требуется. Я не говорю здесь о критических высказываниях или критических поступках. Критическое мышление возможно даже для человека под властью диктатора: если он не желает рисковать жизнью, он может не высказываться критически, но должен критически мыслить. Тем не менее он будет чувствовать себя много, много счастливее и свободнее, чем пленник системы мыслей, в которую он сам не верит. Можно написать многие тома о связи критического мышления и психического здоровья, неврозов, счастья. Если философы в целом больше говорили ad personam[29], то есть о том, что философия значит в жизни, то, несомненно, критическое мышление, философия окажутся полем огромной личной значимости. Рассматриваете ли вы учение Сократа, Канта или Спинозы, главное, чему они учат, – критическое мышление.
Я хочу упомянуть еще три момента, которые служат очень важными добавлениями к классическим психоаналитическим методам лечения современных неврозов характера. Первый метод – знать себя и осознавать собственное бессознательное. Сами по себе эти слова не значат абсолютно ничего, когда употребляются в чисто интеллектуальном смысле. Сегодня это так легко: осознать себя; сознание, бессознательное – это теперь лозунги. Даже мелкий грязный бизнес употребляет дельфийское «познай себя». Так что эти слова сами по себе стали чисто теоретическими мозговыми концептами.
Если серьезно задуматься о том, что эти слова значат, все это оживает. На самом деле это то же самое, что бывает, когда вы видите картину. Если вы стоите перед картиной Рембрандта – я упоминаю его, потому что он один из моих любимых художников, – вы можете посмотреть на одну и ту же картину сто раз, и каждый раз она будет новой, она покажет вам жизнь, и вы сами оживите картину. Однако вы можете пройти мимо, заметив: «Ах, Рембрандт… Человек в шлеме» – и двинуться к следующей картине. Вы видели произведение Рембрандта, да, но вы его не видели.
То же верно и для личных взаимоотношений. Кто на самом деле видит другого человека? Почти никто. Мы довольны и счастливы видеть и показывать только свою поверхность. Поэтому-то наше общение бедно, оно прикрывается чем-то вроде приятельства и дружелюбия – улыбками, улыбками, улыбками.
Следующий вопрос таков: что значит знать себя? Знать себя – это не только осознавать свои поступки, но и осознать существование бессознательного, того, что мы не знаем. В определенном смысле огромное открытие Фрейда – продемонстрировать это эксплицитно, возможно более эксплицитно, чем когда-либо, и тем самым существенно расширить область познания себя. Сто лет назад «знать себя» означало, по сути, знать все, что нам известно о себе. Сегодня это означает знать себя настолько, насколько мы осознаем себя и насколько мы не осознаем себя; другими словами – вывести на поверхность огромный сектор собственной психической жизни, а именно, тот сектор, который действует отдельно от нашего обычного осознанного мышления, тот сектор, который выходит на сцену ночью, когда мы видим сны, или при психозе, когда мы галлюцинируем.
Можно также описать это иначе. Знать себя в этом новом измерении, в этом третьем измерении нашей бессознательной жизни означает быть свободным, означает пробудиться. Факт заключается в том, что большинство из нас наполовину спят, в то время как мы считаем себя бодрствующими. На самом деле мы бодрствуем лишь в той мере, чтобы поддерживать свою жизнедеятельность; вот только в этой мере мы и бодрствуем. Однако для задачи быть собой, задачи выйти за пределы животного функционирования, задачи ощущения самости, для задачи выхода за пределы делания – состояния кормящей и размножающейся машины – для этой задачи нам требуется другой инсайт, не тот, которым мы обладаем в состоянии полупробуждения. Вспомнив, кого Будда называет «пробужденным», вы получите символическое выражение того, что я пытаюсь сказать. Личность, действительно осознающая себя, проникшая через поверхность к корням своего существования, – пробужденная.
Я смотрю вокруг себя и с удивлением наблюдаю, что большинство людей пребывают в каком-то полусонном состоянии. Никто ничего не знает, никто не знает, что хочет делать и каковы будут последствия их действий, если они что-то сделают. Люди, имея дело с проблемами своего человеческого существования, невежественны. Они хорошо разбираются в том, что касается их бизнеса – тут они знают, что делать, как манипулировать другими людьми и контролировать самих себя. Однако, когда возникает вопрос, как жить, они бодрствуют лишь наполовину или даже меньше.
Я хотел бы передать впечатление бодрствования, которое имею на основании собственного опыта и которое рождает интерес к себе и к другим. Это требует времени. Нужно осознать такое состояние полупробуждения у тех, кто думает, что бодрствует полностью. Парадокс заключается в том, что на самом деле мы более пробуждены во сне, чем во время бодрствования. Когда мы спим или когда мы безумны, по крайней мере на некоторых этапах безумия, тогда мы воистину ясно осознаем себя как субъекта, как чувствующую личность, как человека; это осознание остается отдельным от внешней жизни. Оно существует только в темноте или, биологически говоря, до тех пор, пока организм свободен от функции манипулирования миром, защиты себя или поиска пищи.