дставляю собой то, то и это, у меня такой-то симптом, потому что…», то есть приводят причинное объяснение генетической исторической природы. Само по себе это, конечно, не имеет лечебной ценности. Если вам известно, почему что-то случилось, само по себе это ничего не меняет.
Хочу привлечь ваше внимание к одной вещи, которую, возможно, не так легко понять: разнице между подавленным и внезапно осознанным переживанием и построением исторических конструкций в связи с тем, что произошло то или это. Поскольку очень редко удается воспроизвести изначальный опыт и по-настоящему вспомнить его, вы часто удовлетворяетесь такой конструкцией: так должно было случиться, возможно, так и случилось, и потому что так случилось, вы стали тем или этим. Можно назвать такой подход бесполезным. Если человек тонет, знание о законе гравитации не помешает ему тонуть.
Переживания детства имеют важность лишь постольку, поскольку переживаются заново – так, как вспоминаются. С другой стороны, знание о детстве помогает лучше понять то, что происходит в настоящее время, потому что по теоретическим соображениям дает возможность сделать некоторые заключения об условиях жизни в детстве и о том, чего можно ожидать.
Действительное значение имеет не исторический генетический подход, а то, что я называю рентгеновским подходом. Значение имеют силы, побуждающие, мотивирующие меня или кого-то другого в данный момент, как если бы я смотрел на рентгеновский снимок – поэтому-то я и использую эту аналогию, – чтобы увидеть то, чего нельзя увидеть обычным зрением. Если, к примеру, вы делаете снимок грудной клетки, вы можете обнаружить туберкулез, которым человек страдал двадцать лет назад – об этом говорят шрамы на тканях. Однако вас интересует не то, что было двадцать лет назад, вы хотите увидеть, что происходит в легких пациента сейчас. Обнаруживается ли при помощи рентгена активный процесс? Если вы хотите что-то понять благодаря психоанализу или как-то иначе, первое, что вы должны сделать, – спросить себя, что́ сейчас происходит в подсознании, какое можно сделать заключение, какие бессознательные мотивации, движущие мною, можно обнаружить, а не то, что происходило когда-то, чем можно объяснить происходящее сейчас.
Теория Фрейда, как вы знаете, в первую очередь инстинктивистская: все основывается на инстинкте и, конечно, на том, как окружающая среда воздействует на инстинкты в зависимости от характера. Если теория психоанализа склоняется в сторону инстинктивизма, его практика, практика последователей Фрейда, скорее склонна к энвайронментализму[9].
В основе лежит простой принцип: каждый ребенок – это то, что сделали из него родители. Исключительно влияние окружающей среды, а не то, что Фрейд называл «конституциональными факторами», определяет судьбу индивида. Сам Фрейд был гораздо более осторожен, чем его последователи. Он говорил, что конституциональные факторы, то есть то, с чем мы рождены, – наследственные факторы, и факторы окружающей среды образуют континуум, в котором вес каждого фактора меняется от случая к случаю. У одних индивидов сильны конституциональные факторы, у других – факторы окружающей среды. Однако это континуум, на одном полюсе которого – наследственность, а на другом – окружающая среда.
В практике психоанализа, когда я думаю об американской публике, имеется простое уравнение, оставляющее за скобками конституциональные факторы и объявляющее все результатом влияния окружающей среды. Таким образом, говорится, что родители несут ответственность за все, что происходит с ребенком. Что ж, с одной стороны, они должны нести ответственность, но с другой – все же не настолько; в результате подобных утрированных взглядов матери, посещавшие лекции по психоанализу, боятся целовать сыновей, потому что это вызывает эдипов комплекс; они боятся высказывать детям твердое мнение, чтобы их не обвинили в авторитарности и чтобы впоследствии их властное поведение не стало причиной невроза.
Люди же, подвергшиеся психоанализу, живут со счастливым чувством, что не несут ответственности ни за что, потому что они – просто то, что из них сделали родители; это, конечно, печально, но они ничего тут не могут поделать, кроме как отправиться к психоаналитику, а потом рассуждать о том, что с ними сделали родители; и в результате они не видят смысла работать над собой.
В действительности существует постоянное взаимодействие между родителями и конституцией индивида и тем, как человек реагирует на то, что делают родители. Ребенок четырех-пяти лет уже обладает собственными реакциями, поэтому нельзя просто сказать: «Я такой, потому что моя мать была такая». Несомненно, моя мать, мой отец или мое окружение оказали первостепенное определяющее воздействие, но в то же время нужно спросить себя: что я сделал, чтобы не поддаться этим воздействиям? Был ли я просто куском воска, просто чистым листом бумаги, на котором мои родители написали свой текст? Не имел ли я в детстве возможности принимать иные решения? Разве я не имел собственной воли? Неужели меня полностью сформировали обстоятельства?
В таком случае популярная концепция психоанализа очень сходна со скиннерианизмом[10]. Она на самом деле сводится к утверждению: человек такой, потому что у него выработаны такие условные рефлексы. Только Скиннер не взял на себя труда выяснить, что́ содержится в черном ящике, что́ внутри индивида и что́ приводит воздействующий фактор к результату – поведению человека. Скиннера это не интересует; его не интересуют многие вещи, которые не являются чистым манипулированием людьми. Но если добавить теоретический взгляд школы Фрейда, то получится: «Ну, у нас выработаны такие условные рефлексы, и можно было бы описать аналитический процесс, со скиннеровской точки зрения, как великую попытку упразднения рефлексов. Мать сказала: «Я люблю тебя, если ты меня не оставишь», а психоаналитик сказал: «Вы хороший пациент, если ее оставите». Если такое будет продолжаться несколько лет, вы примете другой набор условных рефлексов, который со временем приведет к тому, что вы оставите мать и прилепитесь к психоаналитику; тогда вы обретете долговременный так называемый перенос, а если через некоторое время не станет повода продолжать психоанализ, вы прилепитесь к какому-нибудь другому человеку».
Многие люди женятся, переходят от матери к жене, которая становится ее заменой, или выбирают какую-то другую материнскую фигуру или авторитет; этот феномен отражается и в политике: создаются объединения, в которых людям требуется персонаж, от которого они будут зависеть. Единственное, чего они не делают, – это не становятся независимыми; они только меняют зависимость. В этом огромная проблема, и не только для фрейдовского лечения; та же проблема существует во всей аналитической терапии.
Этот упор на факторах, приводящих к возникновению условных рефлексов, превращающих людей в то, что они есть, приводит ко все большему пренебрежению действительно важными вопросами. К ним относятся: что может человек сделать, чтобы освободиться? Как он может действовать иначе? Как можно воспользоваться той свободой, которую имеет каждый? И самый главный вопрос, конечно: что можно сделать прямо сейчас? Это не зависит от возраста. Одной из моих самых пожилых пациенток была женщина семидесяти лет, которая действительно в результате психоанализа полностью изменила свою жизнь. Однако она была очень живой, более живой, чем большинство людей в двадцать лет.
Согласно концепции Фрейда, конституциональные факторы, другими словами, то, что заложено в человеке от природы, играют большую роль. Сегодня психоанализ в значительной мере выродился в терапию условных рефлексов; безотносительно к теории не уделяется внимания ответственности самого пациента. Вопрос «Почему я такой?» лежит в основе большинства видов психотерапии, в то время как следовало бы спрашивать «Кто я?», а не «Почему я такой?» Мой подход – то, что я называю рентгеновским снимком, потому что, узнав, почему вы такой, вы никогда не узнаете, кто вы.
Салливан очень интересно и убедительно начал свою деятельность. Работая в госпитале Св. Елизаветы в Вашингтоне, он попросил разрешения провести эксперимент. Он хотел иметь отделение из собственных пациентов и – таково было условие – набрать в штат сотрудников, которые пройдут специальный инструктаж и будут гуманно обращаться с пациентами. В те времена не было психотерапии, никаких наркотиков, конечно; единственное, что было в распоряжении Салливана, это он сам и мягкое обращение персонала с пациентами. При этом нужно заметить, что Салливан пользовался необычайным уважением у страдавших психозами больных. Процент спонтанных выздоровлений оказался поразительным. То, что над пациентами не издевались, их не унижали, обращались с ними как с человеческими существами, уже само по себе дало эффект. Это было очевидным доказательством того, что психоз не просто соматическое, органическое заболевание. Доброжелательная атмосфера может приводить к излечению пациента, состояние которого в государственном госпитале просто ухудшилось бы, а болезнь перешла бы в хроническую форму.
Важность вклада Салливана заключается в теоретическом признании того, что значение имеет не либидо, не половой инстинкт, а личное отношение одного человека к другому – то, что он назвал межличностными отношениями. Если Фрейд видел центр проблемы в сексуальном влечении ребенка, то есть в так называемом эдиповом комплексе, Салливан и его сторонники вовсе не считали это главной проблемой, видя таковую в том, что было патологического, странного в межличностных отношениях в семье. Существуют и не принадлежащие Салливану блестящие исследования – исследования Лэйнга и других, показывающие, что собой представляет семья, порождающая шизофрению; такая семья необязательно исключительно вредоносна. Это не такая семья, где с ребенком обращаются особенно плохо; в ней царит абсолютная скука, абсолютная пустота и безжизненность, отсутствие искренних отношений между людьми, в результате чего ребенок испытывает голод по личным контактам.