— Я — твоя кормилица! — негромко воскликнула женщина. — Как необыкновенно! Хочешь мою грудь? — Смех сотрясал ее тело.
Я приложил сверхусилие, чтобы остаться спокойным, хотя чувствовал, что земля уходит из-под моих ног и что в следующее мгновение я потеряю сознание.
— Не обращай внимания на мои шутки, — сказала женщина низким голосом. — По правде говоря, ты мне очень нравишься. Ты переполнен энергией. Похоже, мы с тобой поладим.
Прямо перед нами опустились на колени два старика. Один из них неожиданно обернулся, с любопытством посмотрев на нас. Она не обратила на него никакого внимания, продолжая шептать мне на ухо.
— Разреши мне держать тебя за руку, — попросила она.
Однако ее просьба звучала как приказ. Я подчинился и оставил свою руку в ее, не в силах ответить «нет».
— Спасибо за твое доверие и веру в меня, — прошептала она.
Звук ее голоса вверг меня в безумие. Его резкость была так необычна, так абсолютно женственна. Ни при каких обстоятельствах я не смог бы спутать его с мужским голосом, пытающимся звучать по-женски. Это был резкий голос, но не хриплый или грубый. Он больше походил на хруст гравия под босыми ступнями.
Я приложил неимоверное усилие, чтобы разорвать невидимую пелену энергии, которая, казалось, окутала меня. Кажется, это мне удалось. Я встал, собираясь уходить, и я бы сделал это, но женщина тоже поднялась и прошептала мне на ухо:
— Не убегай. Мне надо так много сказать тебе.
Я автоматически сел, остановленный любопытством. Странно, но мое волнение внезапно исчезло, — пропал и мой страх. У меня даже хватило смелости спросить.
— Ты действительно женщина?
Она тихо усмехнулась, словно молодая девушка. Затем она заговорила.
— Если ты опасаешься, что я превращусь в грозного мужчину, который может причинить тебе вред, то глубоко ошибаешься, — сказала она еще более гипнотическим, странным голосом. — Ты — мой благодетель. Я — твоя слуга, и я была слугой всем нагуалям, предшествовавшим тебе.
Сконцентрировав всю свою энергию, я высказал ей свои мысли.
— Пожалуйста, бери мою энергию, — сказал я. — Это мой дар тебе. Но я не хочу от тебя никакого дара силы. Я так решил.
— Я не могу взять твою энергию даром, — прошептала она. — Я плачу за то, что получаю. Это сделка. Глупо отдавать свою энергию даром.
— Я был глупцом всю мою жизнь. Поверь мне, — сказал я. — Я, конечно, могу позволить себе сделать тебе такой подарок. У меня нет с этим проблем. Тебе нужна энергия — бери ее. Но я не нуждаюсь в излишествах. У меня ничего нет, и мне это нравится.
— Возможно, — сказала она задумчиво.
Агрессивным тоном я спросил, что, собственно, «возможно» — возможно взять мою энергию или «возможно» означает ее недоверие к тому, что у «меня ничего нет, и мне это нравится».
Она радостно захихикала и сказала, что она, возможно, возьмет мою энергию, раз я столь великодушно ее предлагаю, но она должна будет расплатиться. Она должна мне отплатить чем-то равноценным.
Слушая ее, я понял, что она говорит по-испански с очень сильным и странным акцентом. Никогда в своей жизни я не слышал, чтобы кто-либо так говорил. В каждом слове она добавляла лишнюю фонему в середине слога.
— У тебя очень необычный акцент, — сказал я. — Откуда он?
— Почти из вечности, — сказала она и вздохнула.
Между нами установился контакт. Я понял, почему она вздохнула. Она была очень близка к чему-то постоянному[38], в то время как я был чем-то временным. Это было моим преимуществом. Бросившая вызов смерти загнала себя в угол, а я был свободен.
Я внимательно рассматривал ее. Казалось, что ей где-то между тридцатью пятью и сорока годами. Это была смуглая женщина, настоящая индеанка, довольно крепкая, но не толстая. Я мог видеть гладкую кожу ее рук, молодые и упругие мускулы. В ней было около пяти футов и шести или семи дюймов роста. Она была одета в длинное платье и черную шаль. Она стояла на коленях, и я мог видеть ее гладкие пятки и часть ее сильных икр. Ее талия была тонкой. У нее были большие груди, которые она не могла или, возможно, не хотела скрывать под своей шалью. Ее блестящие черные волосы были заплетены в косы. Она не была красавицей, но не была и простушкой. Ее черты ни в коей мере не были выдающимися. Я ощущал, что ничто в ней не может привлечь внимания, кроме ее глаз, обычно опущенных, прикрытых веками. Ее глаза были прекрасны, ясны и спокойны. Кроме дона Хуана, я ни у кого не видел столь сияющих и живых глаз.
От ее глаз мне стало совершенно спокойно. Такие глаза не могли быть злыми. Я ощутил прилив доверия и оптимизма и почувствовал, что я как будто знаю ее всю жизнь. Но я так же хорошо осознавал и другое — свою эмоциональную нестабильность. Это всегда беспокоило меня в мире дона Хуана, заставляя постоянно быть подобно мячику на резинке: приходящие ко мне моменты прозрения и полного доверия, казалось, возникали только для того, чтобы смениться жалкими сомнениями и недоверием. Эта ситуация не выглядела иначе. В мой подозрительный ум внезапно пришла мысль, предупреждающая меня: я попал под влияние женских чар.
— Вы начали изучать испанский недавно, не так ли? — сказал я, чтобы отделаться от своих мыслей, боясь, что она их прочтет.
— Только вчера, — отпарировала она и рассмеялась хрустальным смехом, показывая маленькие, невероятно белые, сверкающие, как жемчуг, зубы.
Люди повернулись и посмотрели на нас. Я опустил голову ниже, словно углубясь в молитву. Женщина придвинулась ко мне ближе.
— Есть ли здесь место, где мы могли бы поговорить? — спросил я.
— Мы разговариваем здесь, — ответила она. — Здесь я говорила со всеми нагуалями твоей линии. Если говорить шепотом, никто не услышит нашего разговора.
Я сгорал от нетерпения, желая спросить о ее возрасте. Но меня отрезвило одно мое воспоминание. Я вспомнил одного своего приятеля, который на протяжении многих лет устраивал всяческие западни, чтобы вынудить меня открыть свой возраст. Я ненавидел этот его мелочный интерес, а сейчас я сам был на грани такого же поведения. Я тотчас же отбросил эту мысль.
Я хотел ей сказать об этом, чтобы просто поддержать разговор. Казалось, что она знает, какие мысли приходят мне в голову. Она по-дружески сжала мне руку, словно затем, чтобы сказать, что наши мысли совпадают.
— Можешь ли ты вместо подарка дать мне что-нибудь, что может помочь мне на моем пути? — спросил я.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, — прошептала она. — Мы совершенно разные. Даже более разные, чем мне представлялось возможным.
Она поднялась и соскользнула со скамьи. Ловко преклонила колени, став лицом к главному алтарю. Перекрестилась и дала знак следовать за ней к большому боковому алтарю слева от нас.
Мы стали на колени перед большим Распятием. До того, как я успел что-либо сказать, она произнесла:
— Я живу очень, очень долгое время. Причиной моей долгой жизни является мое умение контролировать сдвиги и перемещение моей точки сборки. Вместе с тем я не остаюсь слишком подолгу здесь, в вашем мире. Я должна сохранять энергию, которую я получаю от нагуалей твоей линии.
— На что похоже существование в других мирах, — спросил я.
— Это как пребывание в твоем сновидении. С той разницей, что я обладаю большей свободой передвижения и могу долго оставаться там, где хочу. Так же, как если бы ты оставался так долго, как того хочешь, в любом их своих снов.
— Прикована ли ты только к этому месту, находясь в этом мире?
— Нет. Я хожу везде, где хочу.
— Ты всегда женщина?
— Я была женщиной дольше, чем мужчиной. Мне это определенно больше нравится. Я почти забыла, как быть мужчиной. Я полностью женщина!
Она взяла мою руку и заставила прикоснуться к ее промежности. Мое сердце колотилось у меня в горле. Она действительно была женщиной.
— Я не могу просто взять твою энергию, — сказала она, меняя тему. — Мы должны заключить соглашение другого рода.
На меня накатила еще одна волна мирских размышлений. Я хотел спросить ее, где она жила, когда бывала в этом мире. Оказалось, что у меня не было необходимости произносить свой вопрос вслух, чтобы получить ответ.
— Ты гораздо, гораздо моложе меня, — сказала она. Но и тебе теперь уже очень непросто сообщать людям, где ты живешь. И даже если ты приводишь их в дом, за который платишь или который является твоей собственностью, — он не является тем местом, где ты живешь.
— Есть так много вещей, о которых я хотел бы спросить тебя, но мне в голову приходят лишь бестолковые мысли, — сказал я.
— Тебе не нужно о чем-либо спрашивать меня, продолжала она. — Ты уже знаешь все, что знаю я. Тебе требуется лишь толчок, чтобы востребовать свои знания. Я дам тебе такой толчок.
Мне не только приходили в голову бестолковые мысли, но и весь я находился в состоянии такой внушаемости, что не успела она закончить говорить, что я знаю то, что знает она, как я ощутил, что я действительно знаю все и мне не нужно больше задавать какие-либо вопросы. Смеясь, я сказал ей о своей доверчивости.
— Ты не доверчив, — авторитетно заверила она меня. — Ты знаешь все, потому что сейчас ты полностью во втором внимании. Оглядись вокруг!
Какое-то мгновение я не мог сфокусировать свое зрение. Это было похоже на то, словно в мои глаза попала вода. Присмотревшись, я понял, что произошло нечто зловещее. Церковь стала другой, более темной, угрожающей, гнетущей. Я поднялся и ступил пару шагов к нефу. В глаза бросились скамьи; они были сделаны не из досок, а из тонких перекрученных бревен. Это были самодельные скамьи, установленные внутри величественного каменного строения. Другим стал также и свет в церкви. Он был желтоватым, и его тусклое свечение отбрасывало столь черные тени, каких мне не приходилось видеть никогда в жизни. Он исходил от свечей, горевших на многих алтарях. Я ощущал, как гармонично сочетается пламя свечей с массивными каменными стенами и росписями колониальной церкви.