— Ты все еще хочешь идти? — спросила она.
Я сказал, что да. Потом она еще кое-что рассказала мне о сдвоенных позициях. Суть ее объяснения сводилась к тому, что если, к примеру, я сновижу свой родной город, и мое сновидение началось, когда я лежал на правом боку, то я очень легко могу остаться в городе моего сна, если в этом сне я лягу на правый бок и буду сновидеть, что уснул. Второй сон не только обязательно будет сном моего родного города, но также наиболее конкретным сном, какой только можно вообразить.
Она была уверена, что в своей практике сновидения я получал бесчисленное множество очень конкретных снов, но заверяла меня, что каждый из них должен был быть случайностью. Потому что единственным способом полностью контролировать сны является использование техники сдвоенных позиций.
— И не спрашивай меня, почему, — добавила она. — Это просто происходит. Как и все остальное.
Она заставила меня встать и снова предостерегла, чтобы я не разговаривал и не отставал от нее. Она, как ребенка, нежно взяла меня за руку и повела к скоплению домов, казавшихся темными силуэтами. Мы шли по булыжной мостовой. Массивные речные камни были вбиты остриями в землю. Казалось, что рабочие нарочно оставили все неровности поверхности, даже не пытаясь ее выровнять.
Дома представляли собою большие побеленные, одноэтажные, грязные строения с черепичными крышами. Внутри бесцельно бродили люди. Тени внутри домов вызывали у меня такое впечатление, словно любопытные, но напуганные соседи шушукаются за дверьми. Я видел также невысокие холмы вокруг города.
В отличие от происходившего со мной в моих сновидениях, мои ментальные процессы оставались ясными. На мои мысли не влиял ход событий в сновидении. Мой разум подсказывал мне, что я находился в приснившейся версии города, в котором жил дон Хуан, но в другое время. Мое любопытство достигло своего пика. Я действительно находился вместе с бросившей вызов смерти в ее сне. Но был ли это сон? Сама она говорила, что это был сон. Я хотел видеть все, быть сверхбдительным. Я хотел проверить все, видя энергию. Я чувствовал себя смущенным, но женщина еще крепче сжала мне руку, словно подавая мне знак, что согласна со мной.
Все еще чувствуя себя до абсурда робко, я машинально громко заявил о своем намерении видеть. В своей практике сновидения я использовал фразу «я хочу видеть энергию». Иногда я должен был повторять ее вновь и вновь до тех пор, пока не получал результат. На этот раз, как только я по своему обыкновению начал повторять это в городе сновидения этой женщины, она начала смеяться. Ее смех был похож на смех дона Хуана: глубокий непринужденный смех.
— Что тебя так развеселило? — спросил я, несколько зараженный ее весельем.
— Хуан Матус не любит древних магов вообще и меня в частности, сказала женщина в перерыве между приступами смеха. — Все, что нам нужно делать для того, чтобы видеть в наших снах, — это показать своим мизинцем на то, что мы хотим видеть. Заставить тебя кричать в моем сне — это его способ направить мне свое послание. Ты должен признать, что он действительно умен.
Она на мгновение остановилась, затем продолжила тоном откровения:
— Конечно, если вопить, подобно ослу, — это сработает тоже.
Чувство юмора магов привело меня в крайнее замешательство. Она смеялась так, что, казалось, уже не в состоянии была продолжать прогулку. Я чувствовал себя в глупом положении. Когда она успокоилась и к ней вернулось самообладание, она вежливо сказала мне, что я могу указать на все, что я хочу видеть в этом сне, включая ее саму.
Я указал мизинцем левой руки на дом. В этом доме не было энергии. Этот дом был таким же, как любой другой фрагмент в обычном сне. Я указывал на все остальное вокруг меня, результат был тем же.
— Укажи на меня, — предложила она. — Ты должен получить подтверждение, что именно этим методом сновидящие достигают видения.
И она была абсолютно права. Это был способ. В тот момент, когда я указал своим пальцем на нее, она стала пузырем энергии. Могу добавить, очень своеобразным пузырем. Ее энергетическая форма точно соответствовала той, какой описывал ее дон Хуан: она выглядела как огромная морская раковина, закрученная вовнутрь вдоль раскола, идущего по всей ее длине.
— Я единственное существо, генерирующее энергию в этом сне, — сказала она. — Так что самым правильным для тебя будет просто за всем наблюдать.
В этот момент я впервые был поражен глубиной шутки дона Хуана. Он ухитрился сделать так, чтобы я выучился кричать в своем сне для того, чтобы я сумел крикнуть в уединенности сна бросившей вызов смерти. Это показалось мне настолько смешным, что я буквально задохнулся в приступе смеха.
— Давай продолжим нашу прогулку, — мягко произнесла женщина, когда весь мой смех иссяк.
Там были лишь две улицы, которые пересекались; в каждой — по три квартала домов. Мы прошлись по всей длине обеих улиц. И не раз, а четырежды. Я смотрел на все и своим слухом внимания сновидения внимал каждому шуму. Шумов было мало, только где-то далеко лаяли собаки или шепотом разговаривали люди, когда мы проходили мимо.
Собачий лай вызвал во мне незнакомую и глубокую тоску. Я вынужден был остановиться. Я искал облегчения, прислонившись спиной к стене. Прикосновение к стене было шокирующим, но не потому, что стена была необычная, а потому, что то, к чему я прикоснулся, было настоящей твердой стеной, такой же, как любая другая стена, до которой я когда-либо дотрагивался. Я почувствовал это своей свободной рукой. Я провел пальцами по ее грубой поверхности. Это действительно была стена.
Ее ошеломляющая реальность немедленно заставила меня забыть о тоске, и ко мне вернулся интерес к продолжению наблюдения. В особенности я искал те черты, которые соотносились бы с городом моего дня. Тем не менее, как я ни пытался, соответствий не находилось. В этом городе тоже была площадь, но она находилась перед портиком церкви. На площадь выходила галерея.
В лунном свете холмы вокруг города были ясно видны и почти узнаваемы. Я пытался сориентироваться, наблюдая за Луной и звездами так, словно я находился в реальной повседневной жизни. Луна была на ущербе, вероятно, был первый день после полнолуния. Она находилась высоко над горизонтом. Должно быть, было между восемью и девятью часами вечера. Я видел Орион справа от Луны; две главные звезды — Бетельгейзе и Ригель — находились на одном уровне с Луной. Я определил начало декабря. Мое время было — май. В мае Орион нигде в это время суток не виден. Я смотрел на Луну очень долго. Ничего не изменилось. Это была Луна, насколько я мог судить. Несоответствие во времени очень меня взволновало.
Обследовав горизонт на юге, я подумал, что смогу различить колоколообразную вершину, которую было видно из внутреннего дворика дона Хуана. Затем я пытался определить, где может быть его дом. На мгновение мне показалось, что я нашел. Я так увлекся, что отпустил руку женщины. Тут же меня охватило невероятное волнение. Я знал, что должен возвращаться в церковь, потому что если я этого не сделаю, мне грозит смерть. Я повернулся и бросился к церкви. Женщина быстро схватила мою руку и последовала за мной.
Пока мы быстрым шагом приближались к церкви, я понял, что в этом сновидении мы находились в той части города, которая была позади церкви. Если бы я принял это во внимание, возможно, я бы смог сориентироваться. Но у меня уже не хватало внимания сновидения. Я сосредоточил его остаток целиком на деталях архитектуры и орнамента задней части церкви. Я никогда не видел эту часть строения в мире обыденной жизни и подумал, что если я зафиксирую в своей памяти ее детали, то смогу сравнить их с деталями реальной церкви.
Этот план экспромтом возник в моей голове. Но что-то внутри меня презирало эти мои попытки все подтверждать. На протяжении моего ученичества меня постоянно беспокоила потребность в объективности, которая заставляла меня проверять и перепроверять все, что касалось мира дона Хуана. Однако не это подтверждение как таковое всегда имело значение, а моя потребность использовать это стремление к объективности в качестве поддержки, защищающей меня в моменты наиболее сильных познавательных искажений. Когда приходило время проверки намеченного, я никогда не делал этого.
В церкви мы с женщиной опустились на колени перед небольшим алтарем на левой стороне, там, где мы были раньше. И в следующее мгновение я проснулся в хорошо освещенной церкви моего дня.
Женщина перекрестилась и встала. Я машинально проделал то же. Она взяла меня за руку и пошла к двери.
— Подожди, подожди, — сказал я, удивившись, что могу говорить.
Я не мог четко сформулировать свои мысли, но хотел задать ей непростой вопрос. Я хотел спросить, каким образом кто-либо может обладать энергией в такой степени, чтобы создать визуальный образ каждой детали целого города.
Улыбаясь, женщина ответила на мой невысказанный вопрос. Она сказала, что у нее очень хорошо получается воспроизведение визуального образа, потому что после того, как она занималась этим на протяжении всей своей обычной жизни, у нее было еще много-много жизней, чтобы совершенствоваться.
Она добавила, что город, в котором я побывал, и церковь, в которой мы говорили, были примерами ее недавних визуализаций. Церковь была той самой церковью, где был пономарем Себастьян. Она поставила перед собой задачу запомнить мельчайшие детали каждого угла этой церкви и этого города — в данном случае для того, чтобы выжить.
Она завершила свою речь последней, самой беспокоящей мыслью:
— Поскольку ты кое-что знаешь об этом городе, — хотя ты никогда не пытался его визуализировать, — сказала она, — сейчас ты помогаешь мне намеревать его. Держу пари, ты не поверишь мне, если я скажу, что этот город, на который ты смотришь сейчас, не существует в реальности, вне моего и твоего