намерении других. Он отметил, что последний путь наиболее труден и опасен из всех и, более того, является предпочтением магов древности.
– И что же, по-твоему, мне делать с этим знанием? – спросил я.
– В данный момент – ничего. Просто отложи его, пока не понадобится.
– Ты хочешь сказать, что я смогу пересечь четвертые врата сновидения самостоятельно, без всякой помощи?
– Сможешь ты это сделать или нет – зависит от духа.
Он резко оборвал тему, и в результате у меня отнюдь не создалось впечатления, что я смогу достичь четвертых врат и пересечь их самостоятельно.
Затем дон Хуан назначил мне последнюю встречу – для того, чтобы, как он сказал, дать мне магическое напутствие, заключительный пункт в моей практике сновидения. Он сказал, что мы встретимся с ним в небольшом городке в Южной Мексике, где жил он и члены его партии магов.
Я прибыл туда после полудня. Мы с доном Хуаном сидели в патио его дома на каких-то неудобных плетеных стульях, покрытых толстыми подушками. Дон Хуан посмеивался и подмигивал мне. Стулья были подарком одного из женских воинов его партии, и мы просто должны были сидеть так, словно нас ничто не беспокоит. Особенно его. Стулья были куплены в Финиксе, штат Аризона, и с большими сложностями переправлены в Мексику.
Дон Хуан попросил прочесть ему стихотворение Дилана Томаса, которое, по его словам, в данный момент больше всего подходило к моему состоянию:
Я стремился уйти
От лжи, подобной шипению змеи.
И непрерывный плач старого ужаса,
Становящийся день ото дня все невыносимее,
Стекает через холм в пучину моря…
Я стремился уйти, но я боюсь;
Немного жизни, еще нерастраченной, горящей на земле,
Может взорваться за границы старой лжи
И, потрескивая в воздухе, оставить меня полуослепшим.
Дон Хуан встал и сказал, что он собирается прогуляться по площади в центре города. Он предложил мне присоединиться к нему. Я тут же решил, что стихотворение как-то ухудшило его настроение и ему необходимо развеяться.
Мы дошли до площади, не говоря друг другу ни слова. Мы обошли ее несколько раз, все еще продолжая молчать. Возле магазинов на улицах, обращенных в сторону восточной и северной сторон парка, околачивалось несколько прохожих. Все улицы, окружавшие парк, были вымощены кое-как. Они были застроены массивными одноэтажными кирпичными домами с черепичными кровлями, белыми стенами и окрашенными в синий или коричневый цвет дверями. На боковой улочке в квартале от площади угрожающе вздымались над крышей единственной в городе гостиницы высокие стены громадной колониальной церкви, похожей на марокканскую мечеть. На южной стороне располагались два ресторана, которые существовали бок о бок, необъяснимым образом процветая в таком соседстве, хотя в них готовили практически одни и те же блюда и по одинаковым ценам.
Я наконец нарушил молчание, спросив дона Хуана, не находит ли он странным, что оба ресторана были практически одинаковыми.
– В этом городе возможно все, – ответил дон Хуан.
Что-то в его голосе вызвало у меня ощущение сильного дискомфорта.
– Почему ты так нервничаешь? – спросил он с серьезным выражением лица. – Ты знаешь что-нибудь, о чем не говоришь мне?
– Почему я нервничаю? Смешно. Я всегда нервничаю рядом с тобой, дон Хуан. Иногда сильнее, чем другие.
Казалось, он прилагал значительные усилия, чтобы не рассмеяться.
– Нагвали не самые дружественные существа на земле, – сказал он извиняющимся тоном. – Я научился этому весьма нелегким образом в борьбе со своим учителем, ужасающим Нагвалем Хулианом. Казалось, от одного его присутствия для меня мерк дневной свет. И когда он, бывало, сосредоточивал на мне свое внимание, мне казалось, что моя жизнь висит на волоске.
– Ты, дон Хуан, несомненно оказываешь на меня такое же воздействие.
Он открыто рассмеялся.
– Нет, нет. Ты явно преувеличиваешь. Да по сравнению с ним я просто ангел.
– Может быть, по сравнению с ним ты и ангел, только вот у меня нет возможности сравнивать.
Он рассмеялся, а потом опять стал серьезным.
– Сам не знаю почему, но мне явно страшно, – объяснил я.
– Ты чувствуешь, что у тебя есть причина для страха? – спросил он и остановился, чтобы рассмотреть меня.
Тон его голоса и то, как он поднял брови, создавали впечатление, будто он подозревает, что я о чем-то умалчиваю. Казалось, он ищет случая разоблачить меня.
– Твоя настойчивость меня удивляет, – сказал я. – Мне кажется, что ты, а не я и есть тот, кто прячет что-то в своем рукаве.
– Кое-что в моем рукаве имеется, – согласился он и усмехнулся. – Но не в этом дело. Дело в том, что в этом городе есть нечто, что ждет тебя. И ты не до конца знаешь, что это, или знаешь, что это, но не осмеливаешься сказать мне, или ты вовсе ничего об этом не знаешь.
– Что же меня здесь ждет?
Вместо ответа дон Хуан возобновил прогулку, и мы продолжали ходить вокруг площади в полном молчании. Мы несколько раз обошли площадь, выискивая, где бы сесть. Вскоре несколько молодых женщин встали со скамьи и ушли.
– Я годами рассказывал тебе о заблуждениях магов Древней Мексики, – сказал дон Хуан, усевшись на скамью и жестом предлагая мне сесть рядом.
С горячностью человека, который рассказывает об этом впервые, он опять повторил мне то, о чем говорил много раз: что те маги, направляемые исключительно эгоистическими интересами, все свои усилия сосредоточили на совершенствовании методов, которые уводили все дальше и дальше от состояния трезвости и ментального равновесия, что они в конце концов были уничтожены, когда сложные конструкции их убеждений и методов стали настолько громоздкими, что они были просто не способны поддерживать их дальше.
– Конечно, маги древности жили и множились в этих местах, – сказал он, наблюдая за моей реакцией. – Здесь, в этом городе. Этот город на самом деле был построен на развалинах одного из их городов. Здесь, именно в этом месте, маги древности и совершали все свои деяния.
– Ты это знаешь как факт, дон Хуан?
– Да, и очень скоро ты будешь знать это так же точно.
Мое возросшее беспокойство заставило меня делать то, чего я не выносил – фокусироваться на себе. Дон Хуан, видя мое раздражение, подлил масла в огонь.
– Очень скоро мы узнаем, кто тебе больше нравится: древние маги или современные.
– Что за удовольствие пугать меня этими странными и зловещими разговорами, – запротестовал я.
Общение с доном Хуаном в течение тринадцати лет помимо всего прочего приучило меня рассматривать панику как фактор, обычно сопутствующий скорому возникновению какой-то очень важной ситуации.
Дон Хуан, казалось, колеблется. Я заметил, что он украдкой бросает взгляды на церковь. Он даже казался рассеянным. Когда я заговорил с ним, он как будто не услышал моих слов. Я повторил свой вопрос:
– Ты ждешь кого-нибудь?
– Да, – сказал он. – Можешь не сомневаться, жду. Ты поймал меня на сканировании окружающего пространства моим энергетическим телом.
– И что ты почувствовал, дон Хуан?
– Мое энергетическое тело чувствует, что все на своих местах. Пьеса начинается вечером. Ты – главный герой. Я характерный актер с маленькой незначительной ролью. Мой выход – в первом акте.
– Что ты имеешь в виду?
Он не ответил мне, улыбнувшись с видом человека, который знает, но не говорит.
– Я готовлю почву, – сказал он, – так сказать, разогреваю тебя, втолковывая идею о том, что современные маги получили тяжелый урок. Они поняли, что только в случае, если они будут полностью отрешенными, они смогут получить достаточно энергии, чтобы стать свободными. Это особый вид отрешенности, которая рождается не из страха или праздности, но из твердой уверенности.
Дон Хуан умолк и встал, вытянув руки перед собой в стороны, а затем за спину.
– Сделай то же самое, – посоветовал он мне. – Это снимает скованность, а тебе нужно быть очень собранным перед лицом того, что предстоит тебе вечером.
Он широко улыбнулся.
– Этим вечером к тебе придет или полная отрешенность, или абсолютное индульгирование. Это тот выбор, который должен сделать каждый Нагваль моей линии.
Он опять сел и сделал глубокий вдох. То, что он сказал, похоже, забрало всю его энергию.
– Я думаю, что способен понять отрешенность и индульгирование, – продолжал он, – потому что знал двух Нагвалей: моего бенефактора, Нагваля Хулиана, и его учителя, Нагваля Элиаса. Я видел различие между ними. Нагваль Элиас был отрешенным до такой степени, что мог отказаться от дара силы. Нагваль Хулиан тоже был отрешенным, но не настолько, чтобы отказаться от такого дара.
– Судя по тому, что ты говоришь, – заметил я, – я мог бы сказать, что сегодня вечером ты готовишь меня к какому-то испытанию. Это так?
– У меня нет власти подвергать тебя испытаниям какого бы то ни было рода, но у духа она есть. – Он сказал это с усмешкой, а затем добавил: – Я просто его проводник.
– Что дух собирается сделать для меня, дон Хуан?
– Я могу только сказать, что сегодня вечером ты получишь урок в сновидении, так, как это бывало обычно, но это будет урок не от меня. Кое-кто другой собирается быть твоим учителем и гидом этим вечером.
– И кто же это?
– Тот, кто может оказаться для тебя полной неожиданностью – или не будет неожиданностью вовсе.
– Какого рода урок я получу?
– Это урок о четвертых вратах сновидения. И он состоит из двух частей. Первую я тебе вскоре объясню. Вторую часть объяснить тебе не сможет никто, потому что это нечто, касающееся только тебя лично. Все Нагвали моей линии получали такой урок из двух частей. Но все эти уроки были разными: они всегда в точности соответствуют особенностям личности каждого Нагваля.
– Твое объяснение совершенно не помогает мне, дон Хуан. Я только еще больше нервничаю.