– Довольно, – ревниво остановил Жмуркин. – Теперь меня снимай.
Жмуркин подошел к штативу и стал водить указкой по плакату с волком-оборотнем. Затем он потыкал в другие плакаты, а Генка заснял все это и плакаты отдельно, крупным планом.
– Теперь руби плакаты, – сказал Жмуркин. – Я буду указывать указкой, а ты руби. Постарайся аккуратно, все плакаты в одном экземпляре, сам знаешь…
Жмуркин встал к штативу и ткнул указкой в волка. Витька крутанул мечом и проткнул плакат насквозь. Следующий плакат он разрубил вдоль, третий поперек.
На четвертом плакате меч затупился, и Генке пришлось оправлять его бруском. Потом все снова пошло как по маслу – Жмуркин указывал, Витька кромсал.
Когда все плакаты оказались изрубленными, великий режиссер сказал, что все в порядке, остался последний эпизод. Жмуркин встал перед камерой.
– Ты стой с мечом, Витька, я все сам сделаю. Здесь у нас в клипе пойдут стоп-кадрами все плакаты по очереди, все эти чудища, все эти инквизиторы. Ты, Генка, сделай наезд на мои шрамы, затем на волчью челюсть… Ладно, поехали…
Витька стоял, держа перед собой меч. Жмуркин расположился напротив него. Когда Генка включил камеру, Жмуркин шагнул к Витьке. Мантия упала, обнаружив жмуркинские шрамы, искусственную руку и болтающуюся на шее волчью челюсть.
– Ты же обещал челюсть вернуть! – сказал из-за камеры Генка. – Я же тебя предупреждал.
– Верну, верну. Просто наша челюсть еще не готова, я же не мог разрушить всю концепцию…
– Жмуркин, воровство никому даром не проходит…
– Ты не рассуждай, – оборвал Жмуркин. – Ты снимай! Придется все переделывать из-за тебя. Ладно, поехали…
Витька снова выпрямился с мечом. Сцена была сыграна заново. Жмуркин с трагическим видом повесил на Витькину шею волчью челюсть, пожал ему руку. Витька завернул меч в мешковину и шагнул в сторону лестницы.
– Готово, – выдохнул Жмуркин и устроился в креслице просматривать отснятое. Никаких недостатков Жмуркин не обнаружил и махнул рукой, чтобы собирались. Генка стал сворачивать имущество. Витька продолжал вертеть мечом.
– Вот, а вы боялись, – сказал Жмуркин, закончив просмотр. – Почти весь клип и закончили, в клипе главное монтаж. Теперь нам остается снять эпизод с кузнецом – и все. Собирайтесь…
С лестницы послышался шорох, и на второй этаж поднялся Парамохин.
– А вы, погляжу, «Три мушкетера» ставите, – скептически сказал Парамохин. – Атос, Портос и Арамис…
Жмуркин хотел выдать что-то обидное, но Витька отодвинул Жмуркина и, размахивая мечом, двинулся к Парамохину.
Он вращал меч над головой, лезвие рассекало воздух, и лицо Парамохина постепенно утрачивало веселость. Парамохин испугался, шагнул назад, запнулся за кирпич и упал на пятую точку.
– Во славу Сен-Дени![16] – рявкнул Витька и приставил меч к животу Парамохина.
Жмуркин забежал с другого боку, подмигнул и зашептал:
– Прикончи его, Витька, нам конкуренты ни к чему.
Витька нажал на меч посильнее.
Парамохин выпучил глаза и лег на спину.
– Погоди, – остановил Генка. – Я хочу узнать кое-что…
– Узнавай. – Жмуркин поглядел на часы. – У нас мало времени. Прикончим его и выбросим из окна. Никто не узнает.
– Не надо… – попросил Парамохин.
– А не надо было на моем пути становиться, – шипел Жмуркин. – Не надо!
– Вы где в нашем городе «Триумф» раскопали? – спросил Генка.
– У Петьки, он внизу с камерой, отец автофирмой владеет, это его мотоцикл, он нам на три дня дал…
– Больше нам от него ничего не нужно, – сказал Жмуркин.
– Кончай его! – Генка тоже подмигнул Витьке.
– Ладно, ладно, – Парамохин поднял руки. – Я отказываюсь от клипа…
Витька убрал меч.
– Вали отсюда, – царственно разрешил Жмуркин. – Нам твои подачки не нужны, мы за честную конкуренцию. Пошел вон!
Парамохин встал, отряхнулся и скатился по лестнице.
– Вот так, – Жмуркин плюнул вдогонку. – Вот так надо расправляться с врагами. Я этому Парамохину еще покажу, я ему устрою! Я беспощаден, когда выхожу на тропу войны! Я снимаю с парамохиных скальпы и вешаю их в своем туалете! Мой томагавк остр!
– Скальпы в туалете – это хорошо, – задумчиво сказал Генка. – Везет все-таки отдельным обезьянам, «Триумф» у них есть…
– Не боись! – сказал Жмуркин. – У нас тоже свой триумф будет. Но для этого надо много работать. В том числе и сегодня.
– Уже темнеет…
Жмуркин бережно упаковывал камеру.
– А у нас последний эпизод как раз в темноте, это во-первых. А во-вторых, как говорили в старину, темнота – друг молодежи. То есть наш друг.
Глава 10 Кина опять не будет
Обратно добирались тяжело – почти час шагали по шпалам, затем пешком до автобуса, а после на автобусе еще двадцать минут. Когда Генка открыл гараж, солнце уже почти село. Ребята планировали отдохнуть, хотя бы чаю попить, но Жмуркин им не дал – велел снова свинчивать камеру, разводить огонь в мангале и переодеваться.
– У вас все готово? – спросил Жмуркин, когда Витька и Генка нарядились в свои костюмы.
– Челюсти готовы, – Генка выложил челюсти на стол.
Челюсти отливали матовым серебром и по виду были грозными и тяжелыми.
– Ты их не ртутью случайно покрасил? – Жмуркин осторожно потрогал челюсти пальцем. – Траванемся…
– Это металлоакрил[17]. – Генка любовался своей работой. – Вчера в магазин для художников заходил, специально купил. Им забор покрась, сразу в скупку металла сдадут…
– Отличная вещь, – Витька взял челюсть. – Шедевр. Жуткое впечатление…
– Жуткое не жуткое, а надо приступать к завершающей фазе, – пробурчал Жмуркин. – Молоко есть?
– Мы не стали молоко тратить, – сказал Генка. – Воду белилами подкрасили. Похоже.
– Ладно. Ты помнишь, что надо делать?
– Помню. Я стою спиной к камере. Произвожу последние замеры штангеном. Работаю паяльной лампой, молоточком. Затем несу что-то и опускаю в чан с молоком. Читаю над молоком заклинание…
– Правильно. – Жмуркин приложился к камере. – Всем приготовиться. Мотор.
Эпизод с опусканием в молоко сняли легко. Генка накалил паяльной лампой подкову, поколдовал над ней и опустил в подкрашенную воду. Вода зашипела. Генка пробормотал: «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана…»
– Снято! – остановил Жмуркин.
Генка собрался уже было надеть рубашку, но Жмуркин не разрешил:
– Отснимем финал, и все! Потерпите еще немного!
– Ладно, – в один голос сказали Витька и Генка.
Жмуркин развалился в своем режиссерском креслице.
– Ты, Генка, молишься на коленях. Потом дергаешься, услышав колокольчик. Ты, Витька, в хламиде входишь в дверь. Не забудь повязать шарф до носа. Передаешь деньги кузнецу, ну и дальше все по сценарию. Работаем. Мотор!
Витька обрядился в плащ и вышел из гаража. Генка, кряхтя, опустился на колени и принял молитвенную позу. Жмуркин включил камеру.
– Генка, сделай более торжественное лицо! Подумай… Подумай о гидравлическом прессе. Черт, колокольчик над дверью забыли, пусть, потом доснимем…
Генка состряпал подобающую физиономию. В дверь постучали.
– Входи, осел! – велел Жмуркин.
В гараж проникла закутанная фигура. Фигура замерла на пороге.
– Кошелек! – Жмуркин аж подпрыгивал от нетерпения. – Кошелек давай, балдарес!
Фигура принялась рыться в своих драпировках.
– У меня пленка, между прочим, идет! – шипел Жмуркин. – Время идет!
Наконец фигура высунула из-под складок плаща руку. Рука была мощной и волосатой, она треснула Генку под дых, затем схватила его за нос и пребольно защемила. Генка рванулся, рука выпустила нос, и Генка свалился на пол.
– Что это? – оторопело спросил Жмуркин. – Что за шутки тупые? Витька…
– Это не Витька. – Фигура отбросила капюшон. – Это я, Серый Волк!
Это и в самом деле был не Витька. Это был парень, которого Витька огрел волчьей головой. Парковец. Предводитель парковцев.
Предводитель оглядел гараж, увидел мешковину на столе. Подошел, сдернул. Крашеные волчьи челюсти блеснули.
– Какая знакомая вещь, – парковец взял челюсть. – Похоже, сделано из какого-то хрупкого материала.
Парковец подбросил челюсти и едва их не уронил.
Жмуркин вздрогнул.
Парковец свистнул, и в гараж вошло сразу несколько ребят в джинсе и спортивной форме. Втолкнули и Витьку. Он был невредим. Парковец подманил его к себе пальцем. Витька приблизился.
– Встань правее, – попросил парковец.
Витька послушался.
Парковец размахнулся и опустил изготовленную Генкой волчью голову на голову Витькину. Эпоксидная смола хрустнула и раскрошилась в мелкую пыль.
Жмуркин отвернулся.
– Чему нас учит история? – вождь парковцев отряхнул руки. – История нас учит милосердию. Правда?
– Правда, – промычали парковцы.
– Истинная правда, – сказал Жмуркин. – Милосердие – это вещь! Прощай врагов своих, и тебе воздастся…
Парковец согласно кивал. Остальные спортсмены постукивали битами по стенам и другим предметам.
– А если тебя стукнули по одной щеке… – продолжал Жмуркин.
– Стоп, – парковец указал пальцем на Жмуркина.
Жмуркин заткнулся.
– Сейчас, друзья мои, – парковец уселся в жмуркинское режиссерское кресло, – сейчас я перечислю вам ваши злодеяния. Ваши вопиющие злодеяния. Во-первых, вы вторглись на нашу территорию в субботу, что категорически запрещено всем, кто не проживает на улице Парковой. Во-вторых, вы украли у президента клуба «Фауна», уважаемого человека и нашего друга, голову волка, добытую им собственноручно. В-третьих, вы обидели наших друзей, которые ловили в пруду пиявок…
– Они рачков ловили, – поправил Витька.
– Это все равно. Вы их обидели. В-четвертых, вы нанесли обиду лично мне, стукнув меня черепушкой, украденной у нашего друга, президента клуба «Фауна». В-пятых, на ваши поиски было затрачено почти три дня, многие из моих друзей… – парковец кивнул на амбалов, – …нарушили свой спортивный график. Вас, голубчики, следовало хорошенько побить. Руки поломать, возможно, ноги. Но мы не в каменном веке. Мы живем в новом, демократическом обществе. Поэтому мы не будем вас бить.