Вопрос решил следующим образом. Буду двигаться вслед за солнцем от города, пока не наткнусь на какой-то ориентир. К нему и привяжусь, чтобы потом было легко, проделав обратный путь, найти город.
Сумерки застали меня все ещё в центре бесконечной прерии. При всем желании как можно дальше удалиться от городка, в котором меня так неласково взяли в оборот, ночью передвигаться опасно. Лошадь и днём может сломать ногу, наступив в какую-нибудь нору суслика, а ночью шансы на подобный несчастный случай резко увеличиваются. А катиться кубарем с весящей полтонны лошадью по земле — однозначно не та вещь, которая будет полезна для моего здоровья.
На ночлег я расположился по всем правилам безопасности, вычитанным из вестернов. Сначала разжёг небольшой костерок, чтобы попить кофе и разогреть на небольшой сковороде кусок сушёного мяса, найденного в тюках, чтобы сделать его чуть более съедобным, а затем, потушив костер, провел лошадей в поводу ещё с километр, чтобы меня нельзя было найти на том месте, где случайный наблюдатель мог заметить огонь моего костра. На ночлег расположился в небольшой ложбинке, стреножив лошадей, чтобы они могли пастись до утра.
Залез в интерфейс, обнаружил, что все функции, помимо будильника, заблокированы. Ну что же, именно он мне и нужен! Поставил его на шесть утра.
Ночь прошла спокойно, проснулся я со своими волосами на месте, и лошадей никто не угнал. Уже удачное начало дня — подумал я, почесывая свой немытый скальп.
Быстро разогрев остатки мяса, перекусил, потушил костер и двинулся снова за солнцем.
Через два часа, наконец, нашел подходящий ориентир, чтобы отыскать потом мой городишко. Прямо в прерии возвышались огромные причудливые скалы, заметные с десятка километров. Внимательно изучил их вид, даже зарисовал на клочке бумаги, обратив внимание, как они соотносятся с направлением в сторону покинутого мной города. Затем воспользовался возможностью прокатиться несколько километров по каменистому плато у их подножия, после которого резко поменял направление, надеясь, что эти километры позволили мне сбить погоню со следа.
Все время, что я скакал, я учился быстро выхватывать револьвер из кобуры и наводить его на цель. Стрелять не рисковал – если за мной идет погоня, вряд ли будет хорошей идеей подавать им сигнал, где я. Да и опасался, что лошадь испугается звука выстрела и сбросит меня на землю — всадник из меня еще однозначно знатным не был. Учился также разряжать и заряжать револьвер в седле, дело это для меня новое, а в случае серьезной перестрелки учиться этому будет поздно. Нужна будет скорость и уверенность.
К вечеру второго дня я, наконец, увидел на горизонте какой-то новый городишко. По виду раза в два больше того, где меня так страстно хотели убить, но все равно, по меркам двадцать первого века — сельпо-сельпом.
Чтобы добраться к городу, пришлось притормозить на десять минут – я подоспел очень неудачно как раз в тот момент, когда мимо городка прогоняли огромное стадо коров, на несколько тысяч голов, не меньше. Видимо, по этому пути коров водили часто, поскольку трава там была вытоптана, и стадо подняло жуткое облако пыли. Чтобы не окунаться в эту пылищу, я благоразумно предпочел переждать в паре сотне метров, пока шестеро ковбоев справятся со своей работой. Ни коровы, ни ковбои не спешили, поэтому дело затянулось.
Улицы были не так пустынны, как в моем первом городке. По дороге к местному салуну я встретил аж четверых человек, каждый из которых внимательнейшим образом рассмотрел и меня, и лошадей. Очень надеюсь, что бармен, у которого я украл этих лошадей, сам их не украл где-нибудь в здешних местах, а то у меня могут быть серьезные проблемы. На каждой лошади стояло тавро, один в один как в наших городах на каждой машине есть номер, и местным оно говорило значительно больше о лошади, чем в нашем веке о машине. По номеру же не определить, на каком заводе сделали автомобиль, и легально ли его приобрели, а вот по тавро тут же понятно, с какого ранчо лошадь. И лучше, чтобы владелец в случае проблем подтвердил, что скакуна он продал, а его не украли.
Лошадей я поручил за десять центов обиходить и отвести на конюшню четвертому встреченному человеку — ошивавшемуся у салуна мальчишке лет десяти, оборванному, но с чистой физиономией. Услуги свои он предложил сам, видно было, что он так постоянно зарабатывает. Всего он с меня взял двадцать центов, еще десять полагались владельцу конюшни за постой. Я только убедился, что конюшня находится прямо за углом, и вернулся к салуну.
Уроки предыдущего визита в похожее заведение накрепко засели в моей голове — спиной я ни к кому больше стоять был не готов и собирался постоянно держать свой револьвер в поле зрения. Салун, к моему удивлению, был почти заполнен – за семью столами из девяти сидели либо одинокие посетители, либо компании. Всего я насчитал пятнадцать человек, сразу же постаравшись особенно выделить тех, кто может представлять опасность. Впрочем, особого толку с этого не вышло — все, как и я, были со стволами на бедре, хотя два револьвера, как у меня, было только у четверых. Их я и решил считать особо опасными – помнил по книжкам, что так любили ходить ганфайтеры – люди, обожавшие перестрелки.
Особое внимание уделил бармену — все же к этому племени я теперь относился настороженно. Тот был такой же пузатый, как и прежний, но ростом пониже, и лицо круглое, славянское. Обратился он ко мне с радушием, английский был с сильным польским акцентом, его трудно не узнать. Но для меня было важно, что никакого узнавания моей персоны на его лице не промелькнуло. И то слава богу!
Кроме виски, заказал бобы с мясом, единственное блюдо в меню. Впрочем, я и не привередничал. Сел за столик, максимально удаленный от входа, чтобы никто не топтался за моей спиной. По ухмылке на лице парня за соседним столом понял, что мой маневр он оценил. Впрочем, никакой попытки завязать разговор он не предпринял. Я тоже ни к кому не лез. Во-первых, передо мной стояла тарелка с нормальной жратвой, а не те ужасы, что я сооружал из сухого мяса и горячей сковородки в прерии. Во-вторых, в местных делах я не ориентировался и не хотелось вызвать подозрения полной неосведомленностью.
Наевшись, я весь обратился в слух, делая вид, что потихоньку цежу виски из стакана. Но прикладывался только губами – после дня пути верхом стоит мне выпить, и меня развезет от усталости в хлам. Хватит уже глупых ошибок, у меня сейчас третий, последний шанс получить достойную профессию в вирте.
За следующие два часа я много узнал об игре в карты, способах выявления шулера, новейших методах лечения коров от запора, и, наконец, определил, в какой части девятнадцать века обретаюсь. За одним из столов в центре шел горячий спор, стоит ли освобождать негров в южных штатах. Значит, однозначно, это примерно пятидесятые — самое начало шестидесятых, раз гражданская война еще не началась, а эту тему уже обсуждают, да еще так оживленно.
Закончился спор вовсе не академическим образом — одному из спорщиков дали бутылкой по голове, отобрали оружие, когда он вырубился, повалили на стол и стали делать ставки на то, когда он очнется. Через пять минут, когда он, застонав, пришел в себя, двое схватили его тут же за руки, а третий начал бить в живот, приговаривая: «Вот тебе, сволочь!». Причем все трое были, как и схваченный ими, с двумя револьверами на бедрах.
Тут уже я решил вмешаться, слишком живо было воспоминание, как со мной недавно обошлись похожим образом, обманом лишив оружия, а потом убили. Встал со скучающим видом, направился спокойным шагом как будто бы к выходу, а проходя мимо этой компании, резко развернулся и огрел ребром ладони по загривку того, кто лупил схваченного ковбоя. Коренастый мужик осел на пол мешком картошки без единого звука, а я тут же, перешагнув его тело, атаковал его двоих напарников, державших избиваемого, пользуясь их ошеломлением от моего внезапного вмешательства. Левого ударил в солнечное сплетение, и он согнулся пополам, выблевывая свой виски, а вот правый, массивный коротышка, пришел в себя быстрее и потянулся к револьверу, бросив руку мужика, которую держал до этого. Получить пулю я не хотел, поэтому выбора он мне не оставил — я атаковал его подлым ударом носком сапога в пах. Со стоном он присоединился на полу к левому. А избиваемый ими мужик повалился на них, не в силах устоять на ногах.
Выхватив правой рукой револьвер, я спросил сидящих в зале:
-- У кого-нибудь есть претензии ко мне по поводу произошедшего?
Зал молчал, но по лицам видно было, что никто, похоже, никаких претензий ко мне не имеет.
– Отлично! – сказал я, убирая револьвер, – ну, тогда всем счастливого времяпровождения!
Спасённый мной мужик уже начал подниматься на ноги. Я ему не помогал – не хотелось подставляться, убирая руки от револьверов, мало ли все же в зале есть кто-то, кому произошедшее очень не понравилось, только он деликатно решил отмолчаться в ответ на мой вопрос. Может, он вообще, предпочитает не болтать, а стрелять, если увидит удобный момент.
Надо отдать должное мужику – оклемался он быстро, и, не обращая внимания на текущую с волос кровь, тут же пошел к столику, на который сложили выхваченные у него револьверы, и вернул их на место в кобуры. А потом спросил меня, с видом, словно мы давние друзья:
– Пойдем уже, что ли?
– Конечно! – ответил я, и мы покинули салун, пятясь к выходу, и не оборачиваясь ни к кому спиной.
Едва мы вышли, я тут же его спросил:
– Как считаешь, может, стоит переехать в другой город?
– Да, стоит! – ответил он, болезненно щурясь, – эти трое скоро очухаются и захотят стрельбы. А у меня в глазах двоится, я сейчас не стрелок. И тебе точно не стоит выходить одному на троих, разве что я тебя не узнал, и ты один из самых знаменитых ганфайтеров!
– Точно нет! – ответил я, и мы поспешно прошли на конюшню.
Лошадей седлали быстро и молча. Разговорились только в пути, удаляясь от города. Дитер Ван Бурен – так звали спасенного мной мужика. Он сказал называть его не Дитером, а Питером, на местный манер. Я думал, он выходец из Голландии, но оказалось, что он приехал в Америку из Африки, колонии буров. Которые все были с голландскими фамилиями, потому что именно голландцы в свое время эту колонию и основали, и его предки жили в Африке с семнадцатого века.