На самом деле люди из «Благоразумия» должны были проявить больше этого самого благоразумия. Как я уже говорил, такие трасты слишком торопились, однако не умели быстро проворачивать сделки. Но в данном случае, конечно, им можно было и не спешить. К тому моменту, когда сделка была завершена, в «Свифтоне» были десятки пустых квартир.
Глава 5. Прорыв на Манхэттен
Я мечтал о Манхэттене с тех самых пор, как в 1968 г. окончил Уортон. Но в то время рынок городской недвижимости был на подъеме, цены казались мне слишком высокими, и я не мог найти то, что меня устроило бы, а именно неплохой объект по приемлемой цене. В ту пору отец уже весьма преуспевал, однако не считал себя обязанным выделять своим детям крупные денежные средства. Когда я окончил колледж, у меня в распоряжении было 200 тыс. долл., вложенных по большей части в жилые дома Бруклина и Куинса. Так что я выжидал. Я начал работать в отцовском бизнесе, помогая ему, но при этом старался как можно больше времени проводить на Манхэттене.
В 1971 г. наступил поворотный момент моей жизни – я решил поселиться на Манхэттене. Я снял квартиру типа студии в здании, располагавшемся на Третьей авеню и 75-й улице. Окнами она выходила на искусственный пруд во внутреннем дворике соседнего дома. Студия моя находилась на одном из верхних этажей здания, поэтому я мог позволить себе в шутку называть свое жилище «пентхаузом». Я изо всех сил пытался так обставить свою студию, чтобы она казалась просторнее. Но несмотря на все мои потуги, это была довольно мрачная, темная и тесная квартирка. Однако я нежно любил ее. Переезд в этот мой первый манхэттенский дом стал для меня более важным и волнующим событием в жизни, нежели случившееся 15 лет спустя переселение в настоящий пентхауз построенного мною здания «Трамп Тауэр» на углу Пятой авеню и 57-й улицы с окнами, выходящими на аллеи Центрального парка Нью-Йорка.
Постарайтесь понять меня – тогда я был мальчишкой из Куинса, который работал в Бруклине. И вдруг я живу на Манхэттене, в Верхнем Ист-Сайде.
Самое интересное, что благодаря этому я гораздо лучше познакомился с Манхэттеном, я мог часами бродить по его улицам и замечал многое, что невозможно увидеть, если вы посетили Нью-Йорк с деловой или ознакомительной целью. Теперь я знал все достойные внимания объекты недвижимости. На смену мальчишке из пригорода пришел вполне городской парень. Я считал, что живу в самом лучшем из всех миров. Я был молод, полон энергии, я жил на Манхэттене, хотя каждый день продолжал ездить на работу в мрачный Бруклин.
Прежде всего я решил стать членом престижного и очень модного по тем временам «Ле Клуб». Это был самый эксклюзивный клуб, почти такой же, как «Студио 54» во времена своего расцвета. Он находился на Восточной 54-й улице, и в число его членов входили многие самые успешные бизнесмены и самые прекрасные женщины. Здесь запросто можно было встретить богатого 75-летнего плейбоя, входящего в холл в сопровождении трех ослепительных юных золотоволосых шведок.
Никогда не забуду, как мне удалось стать членом этого клуба. Однажды я позвонил в «Ле Клуб» и, вежливо представившись, сказал, что хотел бы стать его членом. Человек на другом конце провода рассмеялся и сказал, что я, наверное, шучу. Ясно – ведь никто до сих пор не слышал ни о каком Дональде Трампе. На следующий день мне пришла в голову идея получше, и я, снова позвонив в «Ле Клуб», спросил: «Не могли бы вы предоставить мне список членов клуба? Возможно, я знаком с некоторыми из них». Мне ответили: «Извините, но мы никогда не даем сведений о членах нашего клуба», – и повесили трубку.
На следующий день я позвонил снова: «Мне необходимо связаться с президентом клуба. Я хотел бы кое-что передать ему». По до сих пор неизвестным для меня причинам парень из клуба назвал мне имя и рабочий телефон президента. Я тут же позвонил ему. Я представился и сказал со всей возможной вежливостью: «Я – Дональд Трамп, и мне хотелось бы вступить в члены клуба». Он спросил меня: «А есть ли у вас друзья или родственники среди членов клуба?» «Нет, – ответил я. – Я не знаком ни с кем из них».
Президент удивился: «Тогда почему вы решили, что вас примут?» В ответ я стал говорить, говорить, говорить и наконец бедный президент сдался: «Ну что ж, похоже, вы славный молодой человек, да и нам, вероятно, не помешает иметь среди членов клуба парней помоложе. Почему бы нам не встретиться и не пропустить по стаканчику в “21”?»
И вот на следующий вечер мы встретились с ним, чтобы выпить. Но тут возникла одна небольшая проблема. Дело в том, что я совсем не пью и абсолютно не умею рассиживаться без дела за пустой трепотней. Зато пригласивший меня был большим поклонником выпивки, а кроме того, он прихватил с собой друга, который разделял его пристрастие. И вот в течение двух часов они напивались, а я оставался трезвым, пока, наконец, я не предложил: «Слушайте, парни, может, я провожу вас домой?» На что они дружно ответили: «Нет, лучше пропустим еще по одной».
К такому я не привык. У меня просто не было такой возможности – мой отец всегда был убежденным трезвенником. Он возвращался домой в одно и то же время, в семь вечера, обедал, читал газеты, смотрел выпуски новостей по телевизору и ложился спать. Вечера в нашей семье постоянно проходили именно так. Я унаследовал это неприятие алкоголя от отца. И вдруг я попал в совсем иной мир. Помню, как удивлялся тогда: неужели все, кто сумел добиться в Нью-Йорке вершин успеха, горькие пьяницы? И мне представлялось, что в этом случае я обладаю огромным преимуществом перед ними.
Наконец около десяти вечера эти ребята так основательно набрались, что мне пришлось развозить их по домам, причем я их почти тащил, потому что сами они с трудом держались на ногах. Затем в течение двух недель от президента клуба не поступало никаких вестей. Тогда я сам позвонил ему, и он очень долго не мог взять в толк, кто это ему звонит и зачем. Я вдруг понял, что мне вновь предстоит пройти всю эту процедуру в «21».
На сей раз президент уже не пил так много и согласился выдвинуть мою кандидатуру. У него было только одно опасение, и он тут же поделился им со мной. Он сказал, что поскольку я молод и весьма привлекателен, а у них в клубе состоит много стариков с молодыми красивыми женами, то не стану ли уводить жен у престарелых членов клуба? Он велел мне пообещать, что я не буду делать этого.
Я не мог поверить своим ушам. У моих родителей образцовый брак. Моя матушка обладала столь же твердыми нравственными устоями, что и отец, всю свою жизнь она посвятила только одному мужчине – моему отцу. Совсем недавно они отпраздновали золотую свадьбу. Я вырос в твердом убеждении, что так и надо, а тут этот чудак толкует мне о каких-то чужих женах.
Но я, конечно, пообещал. И вот наконец я был допущен в «Ле Клуб». Для меня, новичка, это был огромный прорыв как в социальном, так и в профессиональном плане. В клубе я встречал множество очень красивых незамужних женщин, за многими ухаживал, почти каждый вечер бывая с ними в разных местах. Однако ни одну из них я не воспринимал всерьез. Эти женщины были прекрасны, но многие из них не могли поддержать даже самого простого разговора. Одни были слишком экстравагантны, другие – взбалмошны, некоторые слишком необузданны, и почти все были фальшивы, как поддельный бриллиант. Например, я очень быстро понял, что нельзя приглашать их ко мне в студию, в их глазах она выглядела слишком убогой и бедной, а в их мире самым главным была внешняя оболочка. Когда же я наконец женился, то выбрал себе в спутницы прекрасную женщину, имевшую столь же твердые моральные устои, что и мои родители.
В тот период я познакомился в «Ле Клуб» со многими очень успешными богатыми людьми. Каждый вечер в клубе я неплохо развлекался и получал удовольствие, но я также и работал. Я старательно изучал пружины и механизмы делового Нью-Йорка, я знакомился с людьми, с которыми мне в дальнейшем предстояло заключать сделки. Там же я познакомился со многими состоятельными европейцами и южноамериканцами, которые потом купили самые дорогостоящие апартаменты в «Трамп Тауэр» и «Трамп Плаза».
Именно там, в «Ле Клуб», я впервые встретился с Роем Коном. Я слышал, что у него была репутация человека, не боящегося борьбы, открытого противостояния. Однажды вечером мы сидели за соседними столиками. Нас представили друг другу, и мы разговорились. Через некоторое время я решил испытать его. Мне нравится испытывать людей. Я сказал: «Не люблю адвокатскую братию. По мне, они только и делают, что тормозят сделки, вместо того чтобы способствовать им. На каждый ваш вопрос они отвечают “нет” и всегда советуют пойти на компромисс, вместо того чтобы отстаивать свою позицию». Он сказал, что согласен со мной, и мне это понравилось. И тогда я сказал: «Я-то скроен совсем иначе. Я предпочитаю бороться, а не сгибаться – если хоть раз согнешься, приобретешь репутацию слабака».
Я заметил, что Рой заинтригован, но все еще не понимает, куда я клоню. Наконец он решился уточнить: «Это что, академические рассуждения?» – «Нет, далеко не такие академические. Дело в том, что правительство, на основании закона о гражданских правах, только что подало в суд на нашу компанию, в числе многих других, якобы за дискриминацию чернокожих». И я рассказал ему, что с утра вместе с отцом беседовал с адвокатами одной очень престижной юридической фирмы на Уолл-стрит, и они в один голос советовали нам договориться полюбовно. Именно так поступает большинство бизнесменов, когда правительственные органы возбуждают судебные дела против них, потому что больше всего они боятся нежелательной огласки, даже если уверены, что смогли бы в суде отклонить эти несправедливые нападки.
Меня сама только идея пойти на мировую приводила в бешенство. Дело в том, что мы отдавали жилье внаем чернокожим. Единственное, чего мы не желали делать, – это сдавать квартиры тем, кого присылал департамент социального обеспечения, независимо от того, белыми или черными были кандидаты. Я своими глазами видел, что случилось с другим застройщиком, Сэмюэлем Лефраком, который поддался давлению со стороны органов соцобеспечения и поселил в своих домах людей, живущих на пособие. В самом скором времени они фактически уничтожили, разгромили эти дома.