Как я заметил, большинство журналистов не интересовались деталями проекта, их преимуществами и значением. Они смотрели на проект только как на возможный источник сенсации. В данном случае это играло мне на руку. Я подготовился отвечать на вопросы, касающиеся плотности застройки, направления транспортных потоков, особенностей жилой застройки, но вместо этого журналистов больше всего интересовал проект постройки самого высокого в мире небоскреба. Это придавало всему проекту своебразный шарм и таинственность. Вечером я включил телепрограмму NBC Evening News, вечерний выпуск новостей, чтобы послушать, что происходит на саммите Рональда Рейгана с Михаилом Горбачевым. Ведущий новостей Дэн Разер вел программу из Женевы, но после краткой сводки основных событий того дня он вдруг объявил: «Сегодня в Нью-Йорк Сити застройщик Дональд Трамп объявил о своих планах возвести высочайшее в мире здание». Это еще раз доказывает, какой мощный и интригующий символ для своего проекта «Телевижн Сити» я нашел.
Реакцию на мои планы трудно было назвать повсеместно положительной, но я, собственно, другого и не ожидал. Полемика, споры и обсуждения фактически помогают поддерживать интерес общественности к проекту. Критиканы утверждали, что нет никакой надобности в таком высоком небоскребе, что люди никогда не захотят жить на такой высоте и что я никогда не смогу построить его. Журнал Newsweek отвел целый разворот под большую статью, озаглавленную «Смелые амбиции Дональда Трампа». А New York Times посвятила моим планам редакционную статью, которая, вероятно, только придала им еще больше убедительности. «Только время покажет, – говорилось в статье, – различие между великой мечтой и несбыточными иллюзиями. Сейчас слишком рано говорить, какое определение больше подходит дерзкому замыслу Дональда Трампа подвести Нью-Йорк и все его ландшафты под сень 150-этажного небоскреба».
Больше всего мне понравилась реакция на мои планы обозревателя Джорджа Уилла. Уилл всегда вызывал у меня симпатию, в том числе и за то, что никогда не боялся пойти против моды. «Дональд Трамп не всегда благоразумен, – писал Джордж Уилл. – Но, к счастью, человек не всегда руководствуется одним лишь благоразумием. Трамп, который верит, что чрезмерность тоже может быть достоинством, исполнен того же американского духа, как и рвущийся в небо силуэт Манхэттена, олицетворяющий брызжущую энергию идеи Республики. Трамп дерзнул утверждать, что супернебоскреб необходим, потому что он совершенно не нужен. Он верит в то, что архитектурные излишества – это хорошо для нас, [и] он, вероятно, попал в точку. Дерзость, нахальство, живость, стремительность – вот главные черты национального характера этой страны».
Очень сожалею, что Джордж Уилл не заседает в Комиссии городского планирования.
Прошло немного времени, и, к моему удивлению, оппозиция по отношению к проекту самого высокого в мире небоскреба стала постепенно ослабевать. Огонь критики сосредоточился на других элементах проекта, которые, как я предполагал, не должны были вызывать споров. В частности, архитектурный обозреватель Times Пол Голдбергер объявил настоящий крестовый поход против моего «Телевижн Сити». Всего через неделю после официального объявления о моих планах застройки Голдбергер опубликовал большую статью «Неужели последнее предложение Трампа – воздушный замок и ничего более?». Помимо того, что Голдбергер вообще не жаловал высотные здания, он выступал против несоответствия моего проекта архитектурному стилю соседних районов города.
Но именно это больше всего мне нравилось в проекте «Телевижн Сити». Я был убежден, что, если построить нечто, ничем не отличающееся от соседних городских районов, это будет огромной ошибкой. Именно с таких позиций я десять лет назад подошел к реконструкции отеля «Коммодор/Хайатт». Тогда район вокруг Гранд Сентрал буквально умирал, и единственной возможностью как-то оживить его было создание чего-то яркого, запоминающегося, будоражащего воображение. Облицованное зеркальным стеклом огромное сверкающее здание отеля выгодно отличалось от унылой старой застройки. Оно стало тем магнитом, который привлек тысячи людей, и в конце концов «Коммодор» завоевал успех. И вскоре даже те, кто критиковал его, признали, что он великолепен. Читая рассуждения Голдбергера, я будто вернулся на десяток лет назад, вновь переживая все перипетии той борьбы.
Не было ничего проще, чем снискать одобрение Пола Голдбергера и иже с ним, достаточно было сделать здания на вестсайдском участке вдвое ниже и более похожими на привычную предвоенную застройку. Только вся проблема заключалась в том, что это полностью выхолостило бы мою идею. Проект утратил бы индивидуальность, грандиозность – словом, все то, что делало его конкурентоспособным. Больше всего меня раздражало то, что критикам, которые сами никогда в жизни ничего не создали и не спроектировали, дарован карт-бланш высказывать свое мнение на страницах ведущих периодических изданий, тогда как жертвы их критики лишены возможности публично выступить в свою защиту. Впрочем, я мог раздражаться сколько влезет, это никоим образом не меняло ситуации. До тех пор, пока обозреватель публикуется в New York Times, его мнение всегда будет влиятельным, хочу я того или нет.
Весной 1986 г. предлагаемый мною проект застрял где-то в дебрях Комиссии городского планирования. Это главным образом объяснялось тем, что «чуткое» руководство мэра Коха привело городское правительство чуть ли не к полному параличу.
Кох сумел добиться эффекта прямо-таки ошеломляющего. Администрация, которую он возглавлял, была насквозь пропитана коррупцией и притом отличалась абсолютной, тотальной некомпетентностью. Бывшего мэра Чикаго Ричарда Дейли тоже обвиняли в коррупции, но он сумел пережить все скандалы только потому, что, по крайней мере, доказал свою способность грамотно управлять городом. Что же касается Коха, то при нем как никогда обострилась проблема бездомных, многие районы города оставались нетелефонизированными, дороги не ремонтировались, строительство тоннелей метрополитена застопорилось, десятки и десятки компаний покидали Нью-Йорк, чтобы перебазироваться в другие места, и все городские службы неумолимо разрушались, деградировали.
А тем временем не менее чем десятку назначенцев и сторонников Коха были предъявлены обвинения во взяточничестве, лжесвидетельстве и получении подношений. Некоторые вынуждены были с позором уйти в отставку после того, как их неэтичные поступки стали достоянием гласности. Джей Турофф, бывший глава Комиссии по такси и наемному автотранспорту, Джон Маклафлин, попечитель госпиталей, Энтони Амерузо, бывший инспектор Комиссии по транспорту, были обвинены в уголовных преступлениях. Был вынужден оставить свой пост один из ближайших личных советников Коха Виктор Ботник, после того как выяснилось, что он дал неверные сведения о своем образовании, и вскрылись факты многочисленных поездок, которые он совершал за счет городского бюджета якобы для ведения дел города. Инспектор по вопросам культуры Бесс Мейерсон, близкий друг Коха, была с позором выгнана с работы за неблаговидные поступки, и впоследствии ей тоже было предъявлено обвинение. Выяснилось, в частности, что она в качестве взятки судье пристроила на работу в городскую администрацию его дочь, а затем многократно публично отрицала этот факт. Позже стало известно, что Кох был в курсе этих событий, но предпочел закрывать на них глаза.
Самое смешное, что Кох основой своей политической репутации считал честность и неподкупность, о чем и трубил повсюду. Казалось, до него не доходит, что если назначенные им чиновники оказываются взяточниками, то ответственность за это лежит на нем лично. Напротив, при первых же признаках того, что какому-нибудь из его друзей грозят неприятности, Кох торопился откреститься от него. Например, когда началось расследование в отношении его близкого друга Дональда Мейнса, ныне покойного главы административного района Куинс, и тот попытался совершить самоубийство, Кох немедленно объявил его жуликом, хотя Мейнсу еще не было предъявлено никакого обвинения. В то время Мейнс находился в госпитале. Позже он повторил попытку лишить себя жизни, которая увенчалась успехом.
Что же касается других сподвижников Коха, которые сумели избежать обвинений, то они были вопиюще некомпетентны. Многим просто не хватало способностей. Иные, казалось, решили, что единственная возможность удержать свое теплое место – это вообще прекратить принимать какие бы то ни было решения. Вероятно, это была для них единственная возможность избежать обвинений в нарушении закона. Но вся беда в том, что, когда официальные лица огромного города прекращают принимать решения, получается бюрократический затор. Невозможно мириться с нечестностью, но бездействие и некомпетентность не многим лучше, если не хуже.
Но как бы там ни было на самом деле, городские власти подвергали обструкции мой проект, используя свое бездействие как средство давления на меня, с тем чтобы заставить внести в него изменения. Я расцениваю это как экономический шантаж. Пока я игнорировал их пожелания, они отказывали мне в разрешениях, время шло, текущие расходы по содержанию участка росли и росли.
Одним из требований городских чиновников было обеспечение большего доступа к берегу Гудзона, увеличение числа улиц в направлении с востока на запад. Кроме того, они требовали перенести небоскреб южнее, подальше от жилой застройки. Я не соглашался, но в принципе понимал, что получение зональных разрешений – это вопрос переговоров и компромиссов. Конечно, я настойчиво пробивал проект, но, в конце концов, я бизнесмен и практик. Если небольшой компромисс позволит реализовать проект и если изменения не пойдут в ущерб экономической жизнеспособности проекта, что ж, я готов их внести.
И вот в марте я дал согласие на перенос своего небоскреба ближе к южной части участка, в район 63-й улицы. Члены Комиссии городского планирования тут же очнулись от бездействия и даже проявили некоторый энтузиазм. Примерно тогда же в