— Я уже почти справилась. Ещё два месяца, и я полностью рассчитаюсь. Но спасибо, что предложил, мне приятно… Знаешь, я сейчас усну, — призналась Лиза. — Отпусти уже меня домой, ладно?
— Ладно, — смилостивился сыщик. — Иди. Нет, стой, я тебя провожу.
Как ни странно, но пять метров лестничной площадки Лизе удалось преодолеть без приключений. Никто её не подкарауливал — ни голодный тигр, ни бандит, ни злоумышленник. Но доблестный майор всё же постоял в дверях, пока Лиза не вошла в квартиру.
— Спокойной ночи. Вернее — утра, — попрощался он.
— Чао.
Андрей не знал, что, попав в квартиру, Лиза сразу прошла в ванную, где умылась ледяной водой. Затем отправилась на кухню и заварила в френч-прессе кофе. И последняя остановка — рабочий стол. Труженица прочно обосновалась перед компьютером и принялась за перевод.
Глава 33Поток признаний
Семь утра — не самый удачный момент для визита и выяснения отношений. Можно даже сказать, что нет большего свинства, чем заявиться в гости без предупреждения в это время. Но Андрей обязательно хотел встретиться с Викторией до работы, ему было необходимо с ней поговорить.
Они не виделись уже целую вечность. Сначала подруга уехала в Троицк, потом пережидала там метель, а когда вернулась — запретила Андрею приезжать из-за гриппа.
Но сегодня никаких отговорок. Если она вздумает его не пустить, он просто вынесет дверь…
Хмурый и сосредоточенный, Андрей остановился на лестничной клетке перед Викиной квартирой, замер на минуту, раздумывая, а потом нажал кнопку звонка.
Не зря Виктория предупредила майора по телефону, что плохо выглядит. Её лицо было бледным и измученным, губы обметала лихорадка.
— Привет, — безучастно произнесла она, впуская Андрея в квартиру. — Ты всё-таки пришёл. Но я и не сомневалась.
Они застыли в прихожей в нерешительности, рассматривая друг друга, словно прикидывая, что ещё осталось между ними. Андрей не попытался наброситься на любимую с поцелуями, как это делал обычно. Он даже не дотронулся до её руки…
Виктория поняла, что он уже всё знает.
— Вика, я всё знаю, — тут же подтвердил майор её догадку.
— Если бы было иначе — я очень сильно разочаровалась бы в твоём таланте сыщика.
— Идём, — сказал Андрей и направился в комнату. — Садись.
Виктория опустилась на диван, скрючилась на нём, обхватив колени.
— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — мрачно произнёс Андрей.
По лицу подруги пробежала усмешка.
— Ради бога, оставь кому-нибудь другому эти прокурорские интонации, — сказала она.
— Ты считаешь, я с тобой должен разговаривать тоном заботливой дуэньи?
— Ты можешь вообще со мной не разговаривать, — устало вздохнула Виктория. — Я тебя не заставляю.
Андрей опустил голову, спрятал лицо в ладонях и несколько мгновений тёр лоб и глаза, словно приводя себя в чувство.
— Вика, Вика, — сокрушённо пробормотал он. — Что же ты наделала…
Подруга протянула руку и погладила майора по голове, запустила пальцы в его волосы, но Андрей отодвинулся в сторону.
— А, прости, — поняла Вика. — Теперь мне нельзя к тебе прикасаться… Моими-то руками… Когда ты всё понял?
— В квартире Померанцева не обнаружилось ни одного твоего отпечатка. Как это возможно? Ведь вы плотно общались и ты ходила к нему в гости?
— Я ни разу там не была.
— Конечно! Ведь ты вообще не была с ним знакома.
— Теперь ты можешь расслабиться, — криво усмехнулась Виктория. — Я не досталась тебе в наследство от Померанцева. Я никогда не была его любовницей. Знаю, тебя страшно угнетал этот факт.
— Зато теперь меня угнетают другие факты… А кожаная папка, якобы принадлежавшая Померанцеву? Ты сама её купила в магазине уже после смерти Померанцева и подсунула мне. Я съездил в этот итальянский магазин и узнал, что они открылись тринадцатого января, на старый Новый год. Я ещё надеялся найти другое объяснение — например, что Померанцев купил папку в Москве или в Риме или заказал по Интернету. Но нет, продавщица поклялась мне, что я держу в руках святыню — предмет из новой коллекции, поступившей в продажу только в январе. Уже после смерти Померанцева.
— Да, всё правильно. Я сама купила эту папку.
— И на ней нет отпечатков Померанцева. На журналах, вложенных внутрь, тоже. Зато твоих — сколько угодно! Хотя ты сказала, что не открывала папку и не заглядывала в неё.
— С отпечатками вышел явный прокол. Но я не сильно заботилась о деталях, всё это сущие мелочи… Главное — достичь поставленной цели. А я её достигла.
— Это верно, — глухим голосом признал Андрей. Он выглядел загнанным зверем, в глазах застыла боль. — Тебе удалось всё, что ты задумала…
— Прости. Я тебя использовала.
— И только? Всё, что между нами было, — всего лишь дымовая завеса, прикрытие?
— Я должна была добраться до Игната Устименко. И ты меня на него вывел, — ровным тоном произнесла Виктория.
— И ты не испытывала ко мне никаких чувств?
— Неужели сейчас тебя это волнует?
— Представь себе!
— Надо же! Я-то думала, ты больше станешь беспокоиться о том, что связался с преступницей.
Андрей молчал несколько минут, его обуревали сильные чувства. Он словно мотался из стороны в сторону по океану на утлом судёнышке, и штормовые волны перехлёстывали через борт. Андрей злился: его обвели вокруг пальца, обманули, как глупого мальчишку. Теперь между ним и Викторией разверзлась бездонная пропасть, им друг до друга не дотянуться: она — убийца, а он всю жизнь ловит преступников… И в то же время, вопреки доводам рассудка, ему хотелось обнять и прижать к себе несчастную подругу, признаться ей, что даже такую — преступную, коварную, — он продолжает её любить. Возможно, сейчас он любит её сильнее, ярче, потому что его чувство стало запретным…
— Два дня назад я встретился с одной женщиной, Оксаной Подольской. Девятнадцатого августа позапрошлого года она села в пятый вагон четыреста второго поезда. До этого момента мы с Михаилом опросили толпу пассажиров, и только свидетельство этой женщины оказалось полезным… — Андрей на мгновение умолк. — Или наоборот. Лучше бы она, как и другие пассажиры, не отличалась хорошей памятью…
— Ты бы и без её показаний, в конце концов, докопался до истины. Разве нет?
— Да, вероятно. Но позже… Подольская вспомнила, что к ней пересел мужчина из другого купе. Она даже запомнила имя — Захар. Это был Захар Сигайлов, и он возвращался вместе с Померанцевым из Оренбурга. Сигайлову досталась верхняя полка, а в купе, где ехала Оксана Подольская, оставалась свободной нижняя. Поэтому Сигайлов, мужчина крупный, толстый, доплатил проводнику и переместился в соседнее купе. А на его место проводник пустил девушку, севшую в поезд в Новотроицке.
Виктория слушала Андрея, отвернувшись в сторону.
— Я вдруг вспомнил, как одна из подруг твоей дочери сказала мне, что летом Яна сбежала к бабушке в деревню. Сбежала от сердечных проблем, расставшись с любимым мальчиком. Тогда я подумал, что твоя мама живёт в каком-нибудь маленьком райцентре в окрестностях нашего города… Вернее, жила. Но оказалось, что деревней Янина подруга назвала Новотроицк. Четыреста второй поезд останавливается в этом городе в десять вечера и всего на пять минут. И девушка, севшая в поезд, вполне могла быть Яной.
— Да, это была она, — чуть слышно произнесла Виктория.
— Подольская сказала, девушке на вид было лет шестнадцать-семнадцать.
— А ей было всего четырнадцать! Яна ехала без билета. Она узнала, что Глеб уезжает с родителями в Америку на целый месяц. Месяц — это невероятный срок, когда тебе всего четырнадцать. И дочка вдруг поняла, что они с Глебом обязательно должны помириться. Яна с бабушкой помчались на вокзал к вечернему поезду. Билетов не было. Дали денег проводнику… Лучше бы вернулись домой! Лучше бы Яна не садилась в то проклятое купе!
— Это был опробованный маршрут?
— Да, безусловно. Ехать одну ночь. Садишься в десять вечера, прибываешь в половине девятого утра. Яна постоянно так возвращалась от бабушки, с десяти лет. Сначала договаривались с проводником, чтобы присмотрел за ребёнком… Потом Яна выросла, стала деловой и самостоятельной. Бабушке не удалось убедить её не садиться в поезд без билета, подождать два дня. Но через два дня Глеб уже уехал бы в Америку.
— А проводник Артур Коровкин запихнул девочку в купе с тремя мужиками.
— Да.
— Они сели в поезд в пять вечера и к моменту появления Яны уже, наверное, успели найти общий язык.
— Дочке досталась верхняя полка. Она села на нижнюю, и один из пассажиров — Игнат Устименко — тут же начал с ней заигрывать, обхаживать, строить глазки. Яна смущённо улыбалась — парень был очень симпатичным, похожим на какого-то актёра… Померанцев и Бадьянов отправились покурить. Едва они вышли, Игнат закрыл дверь и полез к Яне. Скрутил, зажал рот, достал нож и пригрозил, что если будет сопротивляться, то он её изуродует. Потом… Потом он её изнасиловал… — Виктория всхлипнула, опустила голову, закрыла лицо руками. — Когда вернулись бизнесмены, Игнат приоткрыл дверь и сказал им: мужики, вы покурите немного, у нас с барышней дела, ну, вы понимаете… Те ухмыльнулись и не стали ломиться в купе. Они ещё целый час болтали в коридоре, а этот урод тем временем продолжал измываться над моей дочерью… Потом Устименко быстро собрал вещи и соскочил на станции Теренсай. А Яна, в шоке от случившегося, забилась на верхнюю полку. Не знаю, как она пережила ночь, весь этот ужас… Ей было больно и страшно, она ощущала себя растерзанной, разодранной и грязной, опозоренной… Бельё испачкано кровью, на запястьях — синяки, губы искусаны…
Хотя в глазах Виктории сияло страдание, она явно испытывала облегчение, рассказывая всё Андрею. Он был первым, кому она признавалась.
— Утром, в половине девятого, я встречала дочку на перроне и была поражена её состоянием. Яна сказала, что у неё внепланово начались месячные и она промучилась всю ночь, а попросить у кого-нибудь таблетку постеснялась. Я поверила объяснению, потому что знаю, что в критические дни она просто умирает от боли.